Насмешник

Он стоял перед воротами и смотрел на крылатых вепрей. Не по-северному яркое солнце раскаляло его темные волосы. Перед ним была дорога, по которой он почти всегда проезжал вместе с друзьями, сидя в карете, запряженной невидимыми лошадями, дорога его надежд и счастливых ожиданий… дорога к Хогвартсу.
Он не знал почему, но мысль о том, что он должен посетить Хогвартс, появившись в его голове будто бы случайно, вскользь, постепенно завладела им настолько, что он был вынужден покинуть свое тихое убежище и отправиться в Лондон, чтобы найти возможность попасть в свою прежнюю школу. Все оказалось просто: несмотря на то, что Хогвартс до сих пор оставался закрыт, с вокзала Кингс-Кросс продолжал отправляться поезд в сторону деревни Хогсмид. Это был тот же самый «Хогвартс-экспресс», только вместо шумной толпы школьников его купе занимали немногочисленные волшебники – невозмутимые старички и старушки, отправляющиеся к друзьям или возвращающиеся после небольшого путешествия по Лондону. Также в нем можно было встретить специалистов по восстановлению и добровольцев, все еще стекающихся в Хогвартс для того, чтобы завершить его реставрацию. Среди них Гарри издалека, еще на перроне, приметил несколько знакомых и поспешил скрыть глаза за стеклами хамелеонов, а шрам – под длинными зачесанными на бок прядями волос.
Едва ли он смог бы внятно объяснить даже самому себе, почему нельзя было просто трансгрессировать до Хогсмида, как он это сделал на следующий день после победы, когда направлялся в Визжащую Хижину… возможно, причина была как раз в этом воспоминании, к которому он совершенно не хотел возвращаться. И уж тем более он не испытывал желания лететь до замка на метле, прикрыв себя дезиллюминационным заклинанием и ежеминутно сверяясь с картой, привязанной к рукояти «Молнии». Проведя несколько часов в пустом купе «Хогвартс-экспресса», он вдоволь насмотрелся на умиротворяющие виды северной Англии, успел вспомнить практически все, что случалось с ним в этом поезде за все годы обучения в школе, погрустил о том, что рядом нет Рона и Гермионы, и когда оказался на платформе станции Хогсмид, ему показалось, что он посмотрел целый фильм, снятый о себе кем-то дотошным и подозрительно вхожим в его душу.
До Хогвартса было не так уж близко, но Гарри был рад пройтись этой дорогой. Прежде он был здесь лишь однажды, и тогда над ним расстилалась бескрайняя осенняя ночь, он шел, запинаясь, еще не до конца придя в себя после насланного Малфоем парализующего заклятья, из его сломанного носа капала кровь, а рядом шла странно сосредоточенная Тонкс.
Гарри не сомневался, что вся его сегодняшняя поездка будет проникнута воспоминаниями, большая часть из которых будет отдавать горечью, но он постарался к этому приготовиться, и теперь, вспомнив о том позапрошлогоднем эпизоде, лишь чуть грустно улыбнулся, подумав о том, что тогда впервые увидел нового патронуса Тонкс – знак светлой перемены в ее душе.
Он шел, вдыхая напоенный хвойными ароматами воздух, следя за хитроумными поворотами и извивами неширокой дороги, больше напоминающей разросшуюся тропу, бессознательно любуясь тем, как солнце играет на шершавой коре сосновых стволов, на стеблях густой травы подлеска, и ему казалось, что он вновь спешит в Хогвартс, чтобы провести еще один замечательный год среди друзей и преподавателей, играя в квиддич, до утра просиживая в библиотеке, гуляя по берегу озера…
Путь занял у него не более четверти часа, и вот бывший ученик молча вглядывался в украшения ворот своей школы, пытаясь вспомнить то, что когда-то объясняла Гермиона – почему именно вепри? Старинная история времен Вильгельма Завоевателя никак не хотела вырисовываться в его памяти, и Гарри быстро бросил попытки. В конце концов, может, это просто легенда…
У ворот, к его удивлению, никого не было, и Гарри беспрепятственно перешагнул красивую витую тень от кованой арки. Впереди уже открывался щемяще родной вид частокола башен и башенок, черепичные крыши которых сияли на солнце. Юноша безотчетно прибавил шагу, будто бы издалека услышав радостные приветствующие его голоса. Вскоре он уже был совсем близко к площадке перед входом в замок. Его внимание привлекло то, чего он никогда прежде в этом месте не видел: в самом центре двора перед главными воротами высился монумент из белого, как горный снег, камня, издалека напоминающий стрелу сверхзвукового самолета, вертикально возносящегося ввысь сквозь густое облако. Приближаясь к этому монументу, Гарри все четче различал детали, и вскоре ему стало понятно, что в действительности в камне высечены фигуры волшебников, взрослых и детей, в развивающихся мантиях, с поднятыми вверх руками, сжимающими волшебные палочки, устремленные в небо. Потоки магии из всех палочек сливались в один, и он уходил ввысь, точно небывалый росток. Рядом с людьми в этой скульптуре можно было увидеть и других существ: домовых эльфов, кентавров, гиппогрифов и тритонов. В общем-то, она несколько напоминала тот монумент, который прежде стоял в холле Министерства магии, однако Гарри, имевший возможность рассмотреть тот «шедевр неизвестного скульптора», сразу заметил отличия: лица волшебников и существ, не имеющих волшебной палочки, были естественными, очень живыми, на них застыла решимость, единодушное желание остановить врага, тогда как выражения лиц министерских изваяний напоминали дурную карикатуру на агитационно-патриотические открытки. Подойдя к памятнику ближе, Гарри увидел высеченные в камне слова, переведенные на несколько языков, включая неизвестные юноше символы и те знаки, которые он видел на вывесках в подводном городе.
ПОГИБШИМ ВО ИМЯ ПОБЕДЫ НАД ВОЛАН-ДЕ-МОРТОМ
ТЬМА СМЕРТНА, ПОКА ЖИВЫ ДОБЛЕСТЬ И МУЖЕСТВО
Ниже шли имена всех людей и других существ, павших в битве за Хогвартс. Гарри не хотел читать этот список, не желал находить там знакомые имена, но взгляд словно перестал его слушаться и быстро заскользил по строкам, ища…
Его имени там не было. Юноша не поверил своим глазам и вновь вернулся к месту, где стояли имена на букву «С». Нет, ему не показалось. Северус Снейп не значился защитником Хогвартса.
Гарри словно ударил по лицу кто-то невидимый. Щеки юноши запылали, он сделал шаг назад и остановился. Отстраненно подумалось, что создатели этого памятника не посчитали профессора Снейпа погибшим при защите замка потому, что он был убит вне его стен и территории, потому что номинально не предпринял усилий для спасения учеников и преподавателей… Но юноша невольно сжал кулаки, как если бы собирался защищаться от подлого нападения со всех сторон.
Он изменит это. Найдет того, кто сможет это сделать и заставит изменить. Имя Снейпа будет вписано.
Гарри с трудом оторвал взгляд от списка и повернулся в сторону входа в замок. Возможно, ему не удастся застать того, кто ему нужен, именно сегодня, но он не оставит попыток, пока не добьется своего. Юноша собрался было подняться по ступеням, ведущим в холл замка, когда его окликнул знакомый громоподобный бас.
- Гарри! Гарри! Как я рад!
Со стороны озера к нему приближался солнечно улыбающийся Хагрид, на ходу размахивая огромными ручищами.
- Хагрид! – воскликнул юноша, искренне радуясь появлению старого друга.
Подойдя к Гарри, Хагрид заключил его в свои традиционные костедробительные объятья, но Гарри был совсем не против. Когда его наконец отпустили, он взглянул на полувеликана снизу вверх и тут же заметил, насколько сильно тот изменился. Огромная грива проволочно-жестких черных волос была аккуратно расчесана и уложена, вместо неизменного землисто-коричневого камзола, покрытого ровным слоем многолетней грязи, на нем был совершенно новый зеленый камзол из приятной на ощупь толстой шерсти, цветом удивительно подходящий к загорелому лицу лесничего и словно бы олицетворяющий его любовь к дикой природе и всему естественному. Обнимая друга, Гарри почувствовал вместо привычного приводящего в замешательство духа совершенно жуткого одеколона совсем другой запах, более всего похожий на ненавязчивый аромат пряностей и сушеных трав.
Гарри мог хоть до посинения разглядывать Хагрида с самым нетактичным любопытством, так как его простодушный друг был начисто лишен какой бы то ни было подозрительности, но юноша решил все равно быть вежливым и просто начал расспрашивать о делах в Хогвартсе, тем более что мало кто мог рассказать ему о них лучше, чем Хагрид, болеющий за школу всей душой.
Лучась счастьем оттого, что видит Гарри, Хагрид повел юношу на экскурсию по территории замка, показывая то, что было уже сделано, а также оставшиеся участки, на которых шла активная работа. Для Гарри было настоящим облегчением увидеть, что пейзаж, которым он привык любоваться из окон башни своего факультета, вновь стал практически прежним, за исключением того, что на ближнем берегу озера остались несколько палаток – малая часть от того палаточного городка, который располагался там в начале реставрационных работ, а на опушке Запретного леса все еще топорщилась молодая поросль дубов, которые предстояло с помощью магии дорастить до размера столетних гигантов.
Хижина Хагрида все также возвышалась над тыквенными грядками, из трубы на заросшей мхом крыше поднимался слабый дымок, а у входа грелся на солнышке разомлевший Клык. Лесничий настойчиво звал Гарри зайти к нему в гости и выпить чаю «как в старые добрые времена», но юноша старательно заверял друга, что должен срочно зайти в замок, чтобы решить свои дела, попутно радуясь тому, что Хагрид не выспрашивает о подробностях этих самых дел.
Хагрид с огромной гордостью рассказывал о том, как полторы сотни волшебников поднимали восстановленную из руин часть Астрономической башни на высоту более двухсот футов, как волонтеры несколько дней подряд прочесывали всю огромную территорию вокруг замка, извлекая из земли и вод озера куски камня, из которого была выстроена крепость, осколки витражей и прочие следы разрушений, как самые опытные маги-ботаники заставляли выкорчеванные деревья на глазах подниматься и вновь врастать в почву. Но с самым большим трепетом лесничий рассказывал о таинственных специалистах по восстановлению прежнего облика разрушенных зданий и интерьеров, так называемых Возвращенцах. По словам Хагрида, они прибыли откуда-то издалека, возможно, даже из-за границы, их было всего десять человек, и они жили и работали в Хогвартсе отдельно от остальных. Волонтеры, работающие в замке, рассказывали своим товарищам, занимающимся уборкой окружающей территории, что порой одному из этих волшебников было достаточно войти в совершенно разрушенный кабинет или класс всего на несколько минут, и по его возвращению там царил идеальный порядок и все было совершенно по-прежнему. Хагрид с важным видом пояснял, что восстановление вещей и обстановки помещений после того, как в нем происходили магические битвы, было делом чрезвычайно сложным, так как попадающие туда и сюда, сталкивающиеся и смешивающиеся заклятья порой неузнаваемо меняли все, что было на их пути.
Чтобы сделать другу приятно, Гарри расспрашивал его о Запретном лесе и его обитателях, выслушивая подробные описания того, как бедные волонтеры ловили молодых отпрысков легендарного Арагога, расползшихся по всему замку, как маги-медики во главе с мадам Помфри с огромными трудностями пытались лечить раны гордых кентавров, как Хагрид руководил строительством лесного жилища для Грохха, который после битвы за Хогвартс стал всеми признанным полноправным обитателем Запретного леса. Рассказывая о том, как каждый день навещает Грохха, Хагрид несколько раз употребил местоимение «мы», и в ответ на закономерный вопрос «А кто это мы?» Гарри неожиданно услышал смущенное «Мы с Олимпией…» Тут юноше наконец-то стала понятна причина перемены в облике его обычно совершенно неопрятного друга. Действительно, здесь явно чувствовалась женская рука, о чем Гарри мог бы догадаться и раньше. Он был рад узнать о том, что в жизни Хагрида произошли положительные перемены, но самому почему-то стало немного грустно.
Хагрид также хотел знать, что происходит в жизни Гарри и его друзей, но юноше было почти нечего ему рассказать о себе, и всю обратную дорогу до главного входа в замок он пересказывал новости Рона, Гермионы и Джинни.
Когда они вернулись к белому монументу у главных ворот, Гарри неожиданно для Хагрида спросил:
- Почему в этом списке нет имени профессора Снейпа?
Лесничий озадаченно пробежал глазами высеченные в камне имена, а потом взглянул на Гарри с явным недоумением.
- Не знаю, Гарри. Я эти имена не читал, грустно мне там видеть ребятишек, которых учил… и коллег моих… Не понимаю, почему его нет. Профессор Снейп… я-то сам… прибить его хотел за Дамблдора… а вон оно как оказалось… герой он получается, и Дамблдор ему не зря верил…
Хагрид говорил это с поникшим видом, не поднимая глаз, но стоящий рядом Гарри и не пытался поймать его взгляд. С тех пор, как он переступил границу, отделяющую Хогвартс от остального мира, мучительный узел внутри него начал стягиваться все сильнее. Но он должен был прийти сюда.
- Спасибо тебе, Хагрид. Я пойду, хочу вернуться в Лондон до вечера.
- Конечно, Гарри, - улыбнулся полувеликан, пряча в уголках глаз отблески печали. – Я очень рад был тебя увидеть. Ты приходи почаще, просто отдохнешь тут у нас от города, свежим воздухом подышишь… У нас погостишь. Олимпия-то готовит куда вкуснее, чем я!
- Обязательно, - с теплой улыбкой пообещал Гарри, тронув лесничего за рукав. – Может, не так скоро, как хочется, но приеду.
Он распрощался с Хагридом и, наконец, поднялся по ступеням, ведущим в холл школы чародейства и волшебства.
Гарри не знал, чего ему ожидать в большей степени: того, что все окажется так, как было прежде, будто бы здесь и не пылала чудовищная битва, или того, что все будет иначе, незнакомо, будто вместо родного человека его встретит чужак в привычной одежде. Когда он с освещенной ярким солнцем лестницы шагнул в холл, ему показалось, что отчасти верны были обе догадки. Вся обстановка парадной части первого этажа выглядела совершенно так же, как в тот памятный день, когда Гарри покинул замок после смерти Дамблдора; юноша не смог отыскать ни одного свидетельства произошедших здесь разрушений, однако все в холле казалось каким-то слишком уж новым, вычищенным и отполированным даже тщательнее, чем перед приемом делегаций от других магических школ, который состоялся на четвертом курсе обучения Гарри. Доспехи сияли и рассеивали вокруг себя ослепительные блики, гобелены и картины казались только что законченными художниками, даже люди на них были как будто только что умыты и одеты во все новое, мраморные плиты пола больше не носили следы тысяч и тысяч ног учеников и учителей, за более чем тысячелетнюю историю замка протоптавших своеобразные матовые дорожки по центру любого коридора, теперь в них, как в недвижимой глади горного озера, отражалось все, что было вокруг. Юноша с некоторой оторопью прошел по холлу в сторону преподавательских кабинетов первого этажа. Он надеялся застать в учительской профессора МакГонагалл или кого-нибудь еще из профессоров, кто смог бы ответить на его вопросы и проводить туда, куда Гарри собирался попасть во что бы то ни стало. Но вместо знакомых лиц юноша увидел лишь нескольких молоденьких волонтеров, без дела слонявшихся по коридорам, явно ожидая новых поручений.
Один из них увидел Гарри и поспешил к нему. Мальчишка, по возрасту соответствующий третьему курсу, подскочил к нему и взволнованно затараторил:
- Извините, пожалуйста, но без специального пропуска сюда нельзя заходить посетителям. Сегодня обычный день, день открытых дверей планируется устроить только на следующей неделе и мы…
Гарри даже растерялся, не зная, что сказать парню, чтобы не пришлось выдавать себя, но проблема тут же разрешилась сама собой. К первому волонтеру подошел второй, чуть постарше, и этот юноша гораздо внимательнее всмотрелся в лицо Гарри и вскоре воскликнул:
- Это вы?! Мы не знали, что вы сегодня приедете!
Мальчишка непонимающе взглянул на своего старшего товарища, и тот великодушно пояснил:
- Это же сам Гарри Поттер!
У третьекурсника сделалось такое лицо, будто он внезапно увидел перед собой Наполеона или Юлия Цезаря. Гарри постарался набраться терпения и ничем не выдать своего разочарования в том, что его узнали.
- Я просто хочу посмотреть один из кабинетов преподавателей. Это возможно?
Тут оба волонтера взглянули на него так, будто к ним лично обратился сам премьер-министр Великобритании с просьбой принести ему зубочистку.
- Конечно же! Если это нельзя сделать вам, то кому же тогда можно? Давайте, мы проведем вас.
Гарри уже направился за ними, но тут остановился и спросил на всякий случай:
- А кто из руководящих реставрацией сейчас находится в Хогвартсе?
- По правде говоря… никого. У всех министерских работников сегодня выходной, большинство преподавателей тоже уехало, остались только профессор Флитвик, он дежурит, и профессор Трелони. Также здесь остался проверять нас мистер Филч, - добавил старший волонтер с явной досадой в голосе.
Гарри секунду колебался, но, все же, решился сначала пойти с этими волонтерами, а уже потом заглянуть к профессору Флитвику. Пообщаться с ним было бы очень полезно для него, Гарри даже надеялся напроситься на экзамен, как это сделал Невилл Долгопупс, но юноша почему-то опасался, что Флитвик по какой-нибудь причине запретит ему просто так бродить по замку.
- Какой кабинет вы хотели посмотреть? – с заметным волнением в голосе спросил младший волонтер.
- Кабинет профессора Снейпа.
Только успев ответить, Гарри почувствовал, что что-то не так. Волонтеры разочарованно опустили глаза, всем своим видом показывая, что очень сожалеют о том, что это невозможно.
- В кабинет профессора Снейпа нельзя входить. В нем были запущены сложнейшие чары самовосстановления, и пока их действие не завершится, находиться там попросту опасно.
- Но… почему восстанавливают именно этот кабинет? Он же находится в подземельях, там не было никаких битв…
Гарри показалось даже, что его пытаются обмануть, наплести какой-то чуши, чтобы не дать попасть в этот кабинет, ради которого он сюда и приехал. Но по простодушным лицам волонтеров было понятно, что они говорят правду.
- Если честно, мы точно не знаем. Насколько нам известно, в этом кабинете были разбиты практически все сосуды с зельями…
- Разбиты? – тупо повторил Гарри. Он попытался представить, кто и зачем это сделал. На самом деле, вариантов было великое множество, но он почему-то сразу понял, что произошедшее не имеет непосредственного отношения к битве за Хогвартс, и это настораживало.
Стоя посреди отреставрированного, поблескивающего своей чуждой новизной холла, этого нового облика школы, юноша вдруг почувствовал, что его последующий шаг будет означать выбор. Если он прямо сейчас развернется и пойдет в сторону станции Хогсмид, то никогда не узнает того, что откроется ему в следующий миг, но… возможно, будет гораздо счастливее в своем неведении.
- Тогда мне нужно попасть в кабинет директора, - медленно, будто бы все еще сомневаясь, проговорил Гарри, глядя на замерших в напряженном внимании волонтеров.
- Только если вы назовете пароль. Мы его не знаем, - с виноватым видом признался младший из школьников.
Но это уже не было для Гарри таким уж серьезным препятствием.
- Идемте. У меня получалось угадывать его раньше, значит, и сейчас вполне может получиться.
Гарри направился в сторону лестницы на второй этаж, и волонтеры поспешили за ним. Юноша решил, что их присутствие пригодится, если он встретит на пути еще кого-нибудь из работников, чтобы по нескольку раз не повторять одно и то же.
Гарри был рад убедиться, что в коридорах других этажей разрушений было значительно меньше, и поэтому они оказались в меньшей степени затронуты очищающей и преображающей рукой реставрации. На одном из лестничных пролетов он даже заметил маленький камешек, явно отколовшийся от стены во время какой-то неизвестной схватки. Гарри нагнулся, будто бы чтобы поправить шнурки на ботинках, и незаметно для своих спутников подобрал его – на память о том Хогвартсе, который остался в его сердце единственным настоящим.
В коридоре, где располагалась лестница в кабинет директора, было безлюдно и тихо. Не скрипели даже латы стоящих по обеим сторонам доспехов. Солнечные лучи, проходящие сквозь единственное здесь окно в самом конце коридора, создавали иллюзию уюта и умиротворения, хотя на самом деле в замке было слишком одиноко без гомона учеников и спокойных голосов преподавателей, без однообразия мантий и пестроты вихрастых голов.
Гарри подошел к горгульям и вгляделся в их каменные глаза без зрачков. Когда он был здесь в предыдущий раз, чудовища пропустили его, как только он назвал имя предпоследнего директора школы, Альбуса Дамблдора. Юноша на миг зажмурился, сердито вытесняя из сердца ту боль, которая с готовностью наполнила его от этого воспоминания. У него еще будет предостаточно времени, чтобы предаться меланхолии! Гарри постарался напрячь голову, чтобы отыскать единственное правильное слово.
Он не должен был быть слишком сложным: пароль полагалось помнить всем преподавателям, а среди них были и весьма рассеянные люди, как та же профессор Трелони, к примеру. Едва ли это была очередная сладость… Такие простые и веселые пароли мог устанавливать только Дамблдор, и вряд ли после его смерти кто-то решился бы копировать эту неповторимую манеру. Скорее всего, это слово должно было носить отпечаток личности действующего хозяина кабинета… или будущего хозяина, так как должность директора Хогвартса номинально все еще оставалась свободной.
Так. Если пароль был действительно связан с конкретным человеком, то ответ нужно было искать в личности профессора МакГонагалл. Гарри некоторое время топтался перед бесстрастными мордами горгулий, волонтеры терпеливо ждали за его спиной, но вдруг юноша громко и совершенно уверенно произнес:
- Квиддич! Конечно же, квиддич.
Гарри очень удивился бы, не услышь он после этого знакомого сухого треска – звука камня, трущегося о камень. И проход действительно начал открываться. Юноша через плечо бросил взгляд на своих спутников, отметив их явное потрясение, и шагнул на первую ступень лестницы.
Дверь в кабинет была открыта, и Гарри вошел, стараясь производить как можно меньше шума. Он справедливо полагал, что в этот солнечный день и к тому же в послеобеденное время портреты предыдущих директоров и директрис мирно спят, и юноша вовсе не собирался их будить.
В этом красивом, полном диковинных предметов кабинете практически ничего не изменилось. Насест, на котором сидел Фоукс, пустовал, как и в тот прошлый раз, когда Гарри здесь был. Омут памяти все также мерцал своими тайнами, рассыпая вокруг множество бликов. Странные серебристые приборы на тонконогих столиках все также издавали тихое приятное жужжание.
Портрет Дамблдора висел в самом центре противоположной от входа стены, великий маг крепко спал, сложив длинные узкопалые кисти рук одну на другую и чуть-чуть склонив седовласую голову. Гарри долго не мог отвести от него полного противоречивых чувств взгляда, все смотрел на серебристые нити волос, на изломанную линию носа, опущенные ресницы, будто бы ожидая, что прежний директор Хогвартса поднимет веки и посмотрит на него своими всепонимающими глазами, от взгляда которых становилось неуютно и одновременно всегда прибывало ощущение уверенности в собственных силах, защищенности от самого страшного зла. Юноша понимал, что вся глубина его разочарования в этом человеке, все последствия этого головокружительного падения в неверие были не до конца осознаны и поняты даже им самим. Тогда, в его видении, в холле несуществующего вокзала Кингс-Кросс, Гарри простил своего наставника слишком легко, слишком поспешно при виде слез на щеках этого могущественного и бесконечно мудрого человека. Потом, позже, он не раз ловил себя на мысли, что любое упоминание о его прежнем друге причиняет ему слишком сильную, слишком жгучую боль, к которой явно примешивается что-то другое, куда менее светлое, чем искренняя печаль. Он не забыл, не смог действительно до конца простить Дамблдору все…
Юноша с усилием оторвал взгляд от картины и начал осматривать кабинет. Он искал другую картину, хотел посмотреть в другие глаза, куда более темные, не лучащиеся нечеловеческой мудростью и сверхъестественным всепониманием. Она должна была быть здесь, висеть среди этих бесконечных портретов… Но Гарри не находил ее.
Последнего директора школы Хогвартс Северуса Снейпа не было в этой комнате.
Юноша стоял на мягком ковре посреди директорского кабинета и ощущал, как ярость медленно воспламеняет его кровь, заставляя щеки вновь приобретать алый оттенок, а пальцы – безотчетно сжиматься в кулаки. Он старался успокоить себя, найти какое-то объяснение, оправдание. Он все еще обшаривал кабинет уже невидящим взглядом…
Вдруг ему на глаза попался угол какого-то большого плоского предмета, стоящего в самой глубине комнаты позади массивного стола из красного дерева, предмета, явно задвинутого подальше от чужих глаз и к тому же закрытого толстыми складками материи. Гарри быстро приблизился к нему, при этом юноше показалось, будто бы портрет Дамблдора внезапно открыл глаза и даже сделал предостерегающий жест, но Гарри не стал оборачиваться. Он взялся за край прикрывающей картину материи и медленно поднял ее.
Это был портрет, но с холста на Гарри смотрело вовсе не то лицо, которое он ожидал увидеть. Перед ним был мужчина неопределенного возраста, красивый той холодной и алчной красотой, которую обычно приписывают сверхъестественным существам. Черты его лица были благородными, даже чересчур правильными, но удивительно надменными, в длинных волнистых волосах серебрились нити неестественно ранней седины, яркий рот змеился в язвительной усмешке, аккуратные усы и небольшая борода добавляли его лицу привлекательности и при этом окончательно завершали образ хладнокровного и злого человека. Когда Гарри откинул с портрета покрывало, в него впился острый взгляд зеленых глаз незнакомца. Не таких, как у самого Гарри, цвета молодой дубовой листвы, а холодных абсентово-зеленых.
- Ну, здравствуй, преемник, - с усмешкой проговорил незнакомец, и Гарри почувствовал в звучании его правильной речи что-то старинное, даже древнее.
- Кто вы? – без тени доброжелательности спросил юноша.
- Ммм, - с пренебрежительным сожалением протянул человек, изображенный на картине. – Ты должен знать меня, хотя тебя и перехватил мой менее разборчивый и более безответственный друг.
Гарри пристально вгляделся в портрет зеленоглазого волшебника, чтобы уловить в его чертах хоть что-то знакомое, но ему ничего не приходило в голову.
Его собеседник ждал, улыбаясь все той же холодной и скользкой улыбкой. Вдруг словно бы слабый разряд тока проскользнул в сознании юноши, и он негромко воскликнул:
- Вы – Салазар Слизерин?!
- Тсс, - зашипел на него портрет, и Гарри тут же убедился в своей догадке, потому что на мгновение зеленоглазый показал ему кончик тонкого раздвоенного языка. – Это не метафора, - доверительно прибавил он, все также неприятно улыбаясь.
- Почему вы назвали меня своим преемником? – спросил Гарри, догадываясь, что ответ ему совершенно не понравится.
- Потому что если бы эта чертова выжившая из ума шляпа не предоставила тебе возможности выбора, ты учился бы на моем факультете и стал бы моим истинным последователем.
- Никогда! – вновь громче, чем это следовало, ответил Гарри, на шаг отступая от картины.
- Зря ты так непримирим в своем отторжении Слизерина, Поттер. Этот факультет дал бы тебе гораздо больше, чем знакомство с отпрысками влиятельных семейств и возможность войти в их среду.
- Вы говорите о тяготении учеников факультета к Темным искусствам? Думаете, я мог бы стать вторым Волан-де-Мортом? – с презрением в голосе спросил разозленный и обескураженный Гарри.
Его собеседник нехорошо усмехнулся и на миг прикрыл гипнотически прекрасные холодные глаза.
- Я имею в виду, что если бы ты стал настоящим слизеринцем и сумел воспользоваться тем, что всем достойным предлагаю я, то, возможно, Волан-де-Морт изначально не получил бы назад своей силы, так как у него появился бы достойный конкурент.
- Это бред, - неприятно холодея от едва уловимого, но такого опасного ощущения некоторой гордости, удовольствия, резко оборвал его Гарри.
- Ты знаешь, что это не бред, - полушепотом протянул Салазар Слизерин, не отпуская взгляда юноши. – Ты помнишь не один… множество моментов, когда мог ступить на совсем иной путь… и на этом пути тебя ждало бы могущество и вседозволенность. Ты прекрасно знаешь, что в тебе есть качества, которые позволили бы тебе далеко продвинуться вперед…
- Даже если так, - неожиданно нашел в себе силы согласиться Гарри, - я осознанно отверг эту возможность и стал победителем. Разве факультет Слизерин не превыше всего ценит умение верно определять расстановку сил?
- О да, - еще более откровенно улыбаясь, проговорил Салазар. – Тут ты совершенно прав. Однако меня огорчает то, что ты сделал это слишком… прямолинейно, просто, совершенно не получив никакой выгоды для себя.
- А какая выгода мне нужна?
- Ну как же… возможность стать не просто всенародным героем, а по правде говоря – публичным мучеником, искупающим чужие грехи – а действительно влиятельным, наделенным реальной властью человеком.
- Мне это не нужно, - хладнокровно оборвал его Гарри, но слизеринец невозмутимо продолжал:
- Возможность менять мир так, как тебе кажется правильным… Власть самому исправлять существующие слишком давно несовершенства…
- Меня не интересует политика и уж тем более не привлекает роль тирана, - отрезал юноша, постаравшись отогнать от себя мысли о том, что совсем недавно, буквально только что, намеревался перевернуть замок вверх дном, чтобы добиться того, что считал справедливым и единственно верным.
- Значит, тебя все устраивает? – хищно прищурившись, спросил зеленоглазый маг с картины.
- Да, - как можно тверже ответил Гарри.
- Тогда почему ты здесь? Почему я явственно слышал скрежет твоих зубов, пока ты стоял и обшаривал взглядом этот кабинет? Неужели тебе нечего делать, некого любить, не к кому идти там, в твоей новой жизни?
От этих слов юноша растерялся и не смог этого скрыть. Салазар Слизерин торжествующе приподнял уголок рта в очередной усмешке, которых у него явно были тысячи.
- Мне показалось, когда ты поднял этот полог, ты ожидал увидеть здесь кого-то другого, - вкрадчиво, с почти знакомой интонацией проговорил он, и Гарри окатило нежданным жаром. Юноша какое-то время просто стоял молча, пытаясь понять, что ему стоит сделать: просто закрыть злополучную картину, оставив все как есть и попытавшись найти ответ на интересующий его вопрос в другом месте… или же спросить у этого могущественнейшего из магов, который, очевидно, знал гораздо больше о жизни замка, чем любой из его живых обитателей на данный момент. Желание узнать правду было настолько сильно, что Гарри решил не считаться со внутренним голосом, который настойчиво отговаривал его продолжать разговор с родоначальником факультета Слизерин.
- Я искал портрет последнего директора школы. Его тут нет, - как можно бесстрастнее произнес он.
- Портрет Северуса Снейпа, моего невезучего преемника? – явно забавляясь, промурлыкал Слизерин. Он сделал паузу, за время которой в голове юноши пронеслись сотни лихорадочных мыслей, а узел внутри стянулся до невыносимости. – Он едва ли появится здесь, Поттер.
- Почему? – ощущая себя самоубийцей, перекидывающим ногу через ограждение Тауэрского моста, спросил юноша.
- Потому что он не был написан. Дело в том, что единственный в мире художник, который может сделать посмертный портрет директора школы Хогвартс, уже давно сошел с ума…
- Но ведь не так давно он написал портрет Дамблдора! – совсем забыв об осторожности, воскликнул Гарри.
- Я не договорил… Так вот, уже давно сошел с ума и начал всячески издеваться над заказчиками. Делегации от Хогвартса, пришедшей с просьбой написать Северуса Снейпа, он заявил, что не собирается этого делать, никак не объяснив причин отказа.
- Совсем не объяснив..?
- Ну, если ты можешь принять за объяснение ересь про вампиров, которые придут за ним, если он начнет работу…
Гарри опустил взгляд, пытаясь переварить эту странную новость. Значит, МакГонагалл и другие преподаватели все-таки собирались заказать этот портрет… Им помешало безумие старого художника… Но почему тогда имени Снейпа не было в списке на скульптуре?..
Слизерин, внимательно наблюдавший за его лицом, неестественно мягко спросил:
- Ты хотел поговорить с профессором Снейпом?
Гарри поднял на него взгляд и тут же вновь оказался в плену абсентового моря, мгновенно затопившего его сознание.
- Я не могу предоставить тебе возможность побеседовать с другим мертвым, - будто бы небрежно, почти извиняясь, прошептал Салазар, - но я могу показать тебе…
- Что?!
Портрет загадочно улыбнулся.
- В общем-то, все… Все, что видел мой портрет, висящий в личном кабинете бывшего декана факультета Слизерин.
Гарри мгновенно понял, что уже попался в эти сети. Он не сможет оказаться от возможности увидеть последние дни его некогда злейшего врага, чтобы понять… чтобы убедиться…
- Конечно же, ты понимаешь, что я предлагаю сделку, - насладившись произведенным эффектом, продолжил Слизерин. – Я сразу же озвучу ее условия, чтобы тебе не казалось, что я пытаюсь обмануть тебя, так как ты мне, разумеется, не веришь.
Гарри утвердительно кивнул.
- Наверное, ты догадался, что мой портрет написан иначе, чем портреты всех остальных директоров и директрис Хогвартса. В него вложено больше магии, больше моей сущности. Это почти крестраж, - проговорил он, не обращая внимания на то, что Гарри немилосердно передернуло. – Разумеется, он создан без вплетения темной магии, иначе бы он не мог находиться в школе столь долгое время… (Гарри позволил себе недоверчиво усмехнуться, но продолжил внимательнейшим образом слушать) Но так как в этой вещи слишком велика доля моей истинной сути, она имеет некоторые признаки живого существа… И она нуждается в питании.
- В питании? – ощущая неприятный внутренний скрежет страха, повторил юноша, вновь отступив на шаг от портрета.
- Да… в самом обычном питании. Я говорю о человеческой крови. Ее требуется совсем немного, - поспешно заверил Слизерин, и Гарри вдруг заметил, что в чертах его лица явственно проступает жажда. – Обычно этот неприятный для людей ритуал совершал действующий директор школы, но сейчас эта должность пустует…
Дальше Гарри уже не собирался слушать. Он медленно кивнул, показывая собеседнику, что вполне понял условия и согласен с ними. Возможно, он вел себя слишком опрометчиво, возможно, был попросту глуп, но он был готов сделать то, что просил у него Слизерин.
- Я дам тебе моей крови. Надеюсь, ты не будешь против того, что она не совсем чиста, - неожиданно для самого себя разом отомстив за все усмешки в свой адрес, проговорил Гарри и начал закатывать рукав на запястье.
Слизерин улыбнулся, но как-то слишком беззлобно, будто бы не желал спугнуть неожиданную удачу своей невозможной ядовитостью.
- Промокни ею мои губы, - хриплым голосом попросил он, и Гарри даже стало немного неловко оттого, что он видит великого мага в настолько невыгодном для него положении.
- Сейчас, - откликнулся он, возясь с запястьем, которое никак не желало быть расцарапанным до крови. Когда юноша все-таки добился успеха, он осторожно поднес кровоточащую царапину к тому месту, на котором были нарисованы губы Салазара и на несколько мгновений плотно прижал к холсту. Ему показалось, что он чувствует, как часть крови буквально вытягивается из его руки и моментально впитывается в грубую на ощупь ткань с нанесенным на нее толстым слоем масляной краски. Когда запястье действительно начало пощипывать, Гарри с брезгливостью отдернул руку.
Салазар самозабвенно облизывался, проводя тонким змеиным языком по беззастенчиво поалевшим губам.
- Отлично, - через некоторое время промурлыкал он, вновь поймав Гарри в аркан своих дьявольских глаз. – Теперь приступим к выполнению моей части договора. Мой портрет в кабинете Снейпа… большую часть времени он пустует, но я вижу все, что там происходит. Сейчас в этом кабинете творятся могучие восстанавливающие чары… но не в этом суть. Я, конечно, не буду показывать тебе все воспоминания моего портрета, касающиеся Северуса Снейпа… их слишком много и выбирать что-то нужное тебе, долго просматривая каждое, я не хочу… Полагаю, тебя интересуют поздние воспоминания?
- Да, - в сильном волнении кивнул Гарри.- Мне нужны воспоминания прошлогодней давности, все, что произошло в кабинете перед битвой за Хогвартс.
К Слизерину вновь вернулась способность дарить собеседнику отвратительные усмешки.
- Ну, едва ли у тебя хватит времени посмотреть все события последнего года. Ты бесправно проник в этот кабинет, и рано или поздно за тобой придут, чтобы попросить покинуть его. Да и, по правде говоря, в них нет решительно ничего интересного…
Как только он это сказал, Гарри ощутил ужас, догадавшись, что за этими словами последует сардонический смех и признание в ловком обмане. Однако он ошибся, потому что Слизерин продолжил:
-…Но самое последнее воспоминание перед битвой, возможно, покажется тебе довольно вкусным.
С этими словами Слизерин медленно отодвинулся в сторону и исчез с холста. Грязноватый фон, на котором Гарри впервые различил многочисленные трещины в слое краски, как и подобает очень старым картинам, начал медленно проясняться, и вот Гарри увидел, как в экране телевизора, очертания пустого до боли знакомого кабинета профессора зельеварения. Портрет Салазара Слизерина в этом помещении висел довольно высоко, и можно было хорошо рассмотреть то, что стояло на верхних полках – бесконечные колбы и банки с заспиртованными гадами.
Гарри напряженно вгляделся в изображение на холсте и даже подался вперед, чуть не касаясь картины длинными прядями волос, спускавшихся со лба.
Кабинет оставался безлюдным совсем недолго, но юноша успел передумать бесконечное множество мыслей, прежде чем тяжелая дверь резко распахнулась. Порог стремительно пересек Северус Снейп. Только взглянув на него, Гарри почувствовал, что пошатнувшийся в его сознании образ этого человека рассыпается на части. Казалось, Снейп был вне себя, но его темные глаза источали не ту знакомую юноше ярость, с которой он имел несчастье сталкиваться прежде… бледное лицо зельевара искажала судорога предельного, невыносимого отчаяния. С громким стуком захлопнув за собой дверь, Снейп заметался по кабинету, как объятый пламенем зверь. Тяжелая, обычно неподвижная завеса черных волос рассыпалась по плечам, длинные пальцы намертво сжались в кулаки, движения Снейпа были резкими, точно кто-то невидимый насылал на него Круциатус, как только он пытался остановиться.
В конце концов Снейп усилием воли заставил себя замереть, застыть посреди комнаты. Волосы скрыли лицо, он тяжело дышал, будто переживая пытку… Потом он медленно, словно бы с трудом, выпрямился, тяжелый взгляд обвел все помещение и остановился где-то на стене, ниже портрета, через окно которого Гарри со сжатым в тисках сердцем следил за ним… по легшим на его лицо желтым отсветам юноша понял, что Снейп смотрит на масляную лампу, освещающую кабинет. Гарри догадался, что зельевар пытается вернуть себе спокойствие одним из самых древних способов, известных человеку: неотрывно глядя на огонь. Но в обращенных на пламя глазах, сузившихся до темных щелей, отражался неистовый пожар внутренней борьбы, который невозможно было унять.
Потрясенно следя за каждым движением своего учителя, мучительно всматриваясь в его лицо, Гарри пытался понять… И с каждым мгновением его все сильнее охватывал страх от мысли о том, что он знает причину этого отчаяния… знает слишком хорошо… Он не должен был это увидеть! Это была ошибка! Ему было необходимо прекратить это и покинуть кабинет директора… навсегда!
Но Гарри продолжал смотреть на картину расширившимися от потрясения глазами.
Внезапно Снейп выхватил свою волшебную палочку. Одно мгновение он держал ее перед собой, будто бы вспоминая, для чего она создана, а затем вдруг резко развернулся и направил ее на застекленный стеллаж с бутылями. Вспышка – и стеклянные брызги полетели во все стороны, на пол хлынули потоки разноцветных жидкостей. Затянутая в черное рука повела палочку дальше, и другой взрыв разнес вдребезги все сосуды в соседнем стеллаже. Повалил густой фиолетовый дым, что-то начало взрываться уже на полу, но Снейп даже не подумал прикрыть лицо. Он бросился к другому шкафу и в один миг смел все, что было на одной полке, затем на второй. Осколки колб и ошметки заспиртованных тварей летели во все стороны, тонкий хрустальный звон наполнил помещение до краев, разливаясь, зелья начинали реагировать друг с другом, шипучая, дикая, неконтролируемая магия полезла изо всех щелей.
Казалось, Снейп не замечал ничего, не осознавал, что делает. Он продолжал в бешенстве громить собственный кабинет, явно наплевав на опасность. В какой-то момент одна из банок легла ему в руку, и он запустил ее в стену, даже не отвернувшись, когда мельчайшие стеклянные жала полетели в него. За первой банкой последовала другая, потом еще…
Каким-то чудом Снейп все еще оставался невредим. Хотя позади него давно уже что-то пылало, кое-где разлитая жидкость разъедала дерево и камень, на его лице не было ни единого кровоподтека или царапины, а одежда оставалась целой.
Оглянувшись, чтобы найти еще невредимые сосуды, он внезапно понял, что их больше не осталось. Полки стеллажей усеивали осколки и какие-то склизкие куски, зелья стекали по стенкам и собирались в разноцветные лужи. Это зрелище заставило его медленно опустить руку с зажатой в ней палочкой.
Он вновь стоял в самом центре своего кабинета, теперь уже изуродованного погромом… Прямая, несгибаемая черная фигура посреди хлама и осколков… Противоположность этой стойкости и хрупкости сотен стеклянных сосудов была лишь иллюзией. До того, как быть разбитыми о каменный пол, все они были чем-то полны, хранили что-то в себе… тогда как внутри этого человека зияла разъедающая душу пустота.
Медленно, будто бы во сне, подняв руку к голове, он коснулся пальцами волос чуть выше виска, и когда отнял пальцы, Гарри увидел на них кровь. Все-таки один из осколков задел его…
Внезапно юноше стало дурно… не от вида этой крови, а, скорее, от невыносимого ощущения безысходности, порожденного тем, чему он стал свидетелем… Он прижал руки ко рту и сделал неловкий шаг назад. Но портал старинной рамы неумолимо продолжал показывать ему бывшего учителя.
Снейп смотрел перед собой невидящим взглядом, никак не реагируя на то, что обманчиво кроткие языки пламени уже подбирались к полам его мантии, а фиолетовый дым туманом застилал ему глаза. Для него больше не существовало этого кабинета, зелий, школы с ее учениками… он дошел до дна казавшегося бесконечным колодца своего отчаяния и теперь просто не знал, зачем все это окружает его…
Гарри хотелось крикнуть «хватит», заставить Салазара вернуться в свой портрет, но он словно потерял способность говорить.
Но вот одна смоляная прядь упала на лицо Снейпа… и в следующий миг зельевар стремительно вышел из кабинета, оставив дверь распахнутой.
Изображение начало гаснуть, и вскоре измученному взгляду Гарри вновь предстало лицо основателя факультета Слизерин. Салазар не улыбался, но его недобрые глаза светились хоть и сдерживаемым, но необычайно цепким любопытством. Юноша поймал себя на мысли, что испытывает к нему отвращение. Но эта мысль, только возникнув, растворилась, словно дым, и он вновь погрузился в темные воды неизъяснимого тянущего чувства, которое породило увиденное.
- Это же… было дело всей его жизни, - медленно проговорил юноша, не зная, обращается ли он к Слизерину или, скорее, к самому себе.
- Да, - подтвердил человек на картине, - дело всей его жизни. Значит, причина была важнее, чем его жизнь.
Эти слова заставили Гарри вздрогнуть.
- Полагаю, она тебе известна? – с истинно змеиной осторожностью спросил Слизерин, и его абсентовый взгляд впился в Гарри.
- Нет, - тихо ответил юноша. Он не желал врать… ему казалось, что если он ответит именно так, то сможет изменить реальность, действительно перестанет понимать, что значит это отчаяние, эта пытка…
Его губы пересохли, ему казалось, что он больше не сможет произнести ни слова. Сейчас он мечтал лишь об одном: незамеченным покинуть этот кабинет и Хогвартс, оказаться в пустом вагоне поезда, увозящего его в Лондон…
- Спасибо, - чуть хрипло проговорил он, найдя в себе силы посмотреть Салазару в глаза. Портрет церемонно кивнул, и юноше почудился отблеск алчного предвкушения в черных, как ночь, зрачках могущественного мага древности.
Стараясь ни о чем не задумываться, Гарри направился к выходу из кабинета. Но не успел он сделать и пяти шагов, как его окликнул голос Слизерина.
- Подожди, Поттер. Ты кое-что забыл.
Гарри на мгновение остановился. В его душе зародилось нехорошее предчувствие. Он собрался уже вновь двинуться вперед, когда вдогонку ему прозвучали слова:
- Ты не можешь уйти просто так. Тебе придется забрать меня.
- Это еще почему? – бросил Гарри, не оборачиваясь, будто бы надеясь, что это поможет ему все-таки поскорее уйти.
- Потому что теперь эта картина принадлежит тебе. Ты подписался, как ее владелец, кровью, и должен будешь забрать ее немедленно.
«Так значит, это все-таки был обман!» - пронеслось в голове юноши. – «Ну что ж, сам виноват. Разбирайся теперь».
Он сделал единственное, что пришло ему на ум: просто подошел к двери и открыл ее, собираясь выйти. Но на первой же ступени остановился, пронзенный неприятным чувством, источник которого был ему прекрасно известен.
- Черт! – в сердцах бросил Гарри. С тяжелым сердцем он вернулся обратно к картине, попутно заметив, что ни один портрет в кабинете не спит и Дамблдор смотрит на него одновременно с осуждением и сочувствием. Ему не было до этого никакого дела, он с раздражением напустился на портрет основателя, невозмутимо глядящего на него из старинной рамы.
- Зачем вам понадобился я? Почему вы не хотите остаться здесь, в школе? Поверьте, в этом кабинете происходят куда более интересные вещи, чем в моем доме!
Салазар Слизерин лишь притворно устало прикрыл глаза в ответ на эти вопросы, заданные совершенно неподобающим тоном. Но когда он заговорил, стало заметно, что его улыбка просто-таки светится самодовольством.
- Ну, во-первых, ты все-таки Певерелл, хотя твой отец совершил преступление, разбавив свою драгоценную кровь наполовину, - промурлыкал он, нисколько не смутившись при виде гнева, отразившегося на лице Гарри. – Во-вторых, я убежден, что рано или поздно ты займешь подобающее тебе место в магическом сообществе, и тогда я смогу насладиться зрелищем, скажем, кабинета министра или, на худой конец, главы мракоборческого центра. И, в-третьих, - произнес он тихо, перейдя на шепот, - ты единственный змееуст из известных мне современников. Знаешь, так приятно хоть изредка поговорить с достойным собеседником на родном языке.
Гарри мысленно чертыхнулся вновь, только теперь осознав, что большую часть разговора они говорили на ненавистном ему парсултанге.
- Хорошо, - сквозь зубы процедил он. – Как я должен забрать тебя отсюда?
Салазар немедленно изобразил одну из своих наименее привлекательных усмешек, явно призванную уязвить Гарри в его незнании.
- Это совершенно несложно. Тебе нужно использовать заклинание копии высшего порядка.
- Копии высшего порядка? – машинально переспросил Гарри. Он никогда не слышал о подобном заклинании. Даже от Гермионы, а это о многом говорило.
- Да. Оно позволит тебе оставить в этом кабинете подделку, которую едва ли обнаружат до следующей реставрации портретов основателей, а она будет нескоро. На холсте будет мой двойник, который при случае сможет передать мне все, что здесь происходило, или пригласить меня в свою раму.
- Как она делается? – нетерпеливо спросил Гарри, хотя в глубине его души шевельнулось любопытство к столь необычной магии.
- Тебе просто следует повторять за мной, держа палочку наготове и не делая никаких жестов.
- Хорошо.
Гарри послушно достал волшебную палочку и направил ее на стоящий перед ним портрет. Он приготовился вслушаться в латынь незнакомого заклинания, чтобы постараться запомнить его или хотя бы просто уловить смысл, но Салазар неожиданно заговорил на дневнеанглийском. Слова полузабытого языка, такого родного и при этом столь далекого от современного, заструились серебряной вязью, и Гарри не оставалось ничего другого, как попытаться поспеть за Слизерином, декламирующим ровным певучим голосом.
Это было самое длинное заклинание, которое Гарри когда-либо доводилось прочитывать. Пока он старательно повторял незнакомые слова, тратя все силы на то, чтобы не ошибиться ни в одном звуке, Салазар совершенно бесцеремонно его разглядывал. Великий маг явно забавлялся ситуацией, но не переступал черту, прекрасно понимая, что сам заинтересован в результате.
Когда Гарри уже начало казаться, что он попросту охрипнет или собьется из-за пересохшего языка, Слизерин неожиданно оборвал чтение заклятья. Юноша, не понявший смысла большинства слов, вопросительно уставился на него, ожидая пояснения: было ли заклинание закончено верно или что-то помешало.
- Все, - чуть приподняв остроконечную бровь, пояснил Салазар.
Гарри растеряно огляделся, ища глазами копию, которая должна была возникнуть в результате совершения волшебства.
- Позади тебя, - с ухмылкой сообщил маг.
Обернувшись, Гарри действительно обнаружил точно такой же портрет, с которого на него глядело еще одно узкое лицо в окружении тронутых сединой волос. Двойник Слизерина неприятно улыбнулся, демонстрируя абсолютное сходство с оригиналом.
- Что мне теперь делать? – устало и безразлично спросил Гарри, бесхитростно мечтая оказаться дома и свернуться калачиком на своем диване.
- Как что? Поттер, ты же был одним из самых многообещающих студентов на своем курсе… даже турнирчик какой-то, говорят, выиграл. Неужели тебе трудно сообразить такую простую вещь?
- Да, - буркнул Гарри, желая, чтобы насмешник поскорее отвязался.
- Просто примени заклинание невидимого расширения к твоей сумке и уложи мой портрет туда. Этот – поставь здесь и закрой тканью, как было до тебя.
Гарри быстро выполнил все, что сказал маг, и вскоре портрет одного из четырех основателей школы Хогвартс оказался втиснут в его маленькую на вид сумку. Юноша порадовался, что успел дойти до нужного заклятья в своей новой книге, а иначе пришлось бы выслушать еще одну порцию насмешек, сопровождаемых бесконечно разнообразными, но одинаково неприятными ухмылками.
Вновь притворившись, что не замечает внимательных взглядов всех без исключения прошлых директоров и директрис Хогвартса, Гарри наконец-то покинул кабинет. Внизу лестницы, у горгулий, его все еще дожидались бедные волонтеры. По их лицам Гарри понял, что они успели пожалеть, что впустили его в директорский кабинет, испугаться, что его сожрал какой-нибудь опасный артефакт и попросту заскучать. Он с извиняющимся видом пояснил им, что беседовал с портретом Дамблдора, и оба парня тут же вновь преисполнились осознания важности происходящего и чуть-чуть повеселели. Гарри все-таки пожалел, что с самого начала не воспользовался мантией-невидимкой, которая была у него с собой, но зато так он чувствовал, что действовал законно… хотя бы до того момента, как украл реликвию факультета Слизерин…
На ступенях, ведущих из прохладного холла на залитую солнцем лужайку перед замком, он распрощался с волонтерами и зашагал по направлению к станции Хогсмид.
Короткая тень его силуэта скользила по придорожной траве. Гарри шел прочь от замка, унося не только свой нежеланный трофей, но нечто гораздо более тяжкое, темное, отчего мерк даже яркий погожий день, и все вокруг казалось ненастоящим, будто бы реальность облачилась в свой лучший наряд только ради того, чтобы скрыть свою бессмысленность.
Он так сильно желал узнать правду, убедиться в том, в чем был необъяснимо уверен все это время… Он рвался к истине, не давая себе труда задуматься о том, что будет с ним, когда он получит окончательные доказательства… во что превратится его жизнь, и так истерзанная сомнениями и болью… Это бессмысленное самоубийственное упорство попросту не могло питаться только чувством вины, но юноша был неспособен это понять и потому оставался в неведении о том, что происходило в самой глубине его души.