Оказывается, тут ввели ограничение на размер текста в посте... мило)







Разговоры

По дому разливалось беззастенчиво яркое позднее утро: вездесущий солнечный свет, заставляющий сиять каждую пылинку в воздухе давно не убиравшихся комнат, многоголосый уличный шум, проникающий сквозь запертые окна и двери, и какое-то чужое, но от этого не менее навязчивое чувство, что нужно что-то делать, куда-то собираться… Гарри с бессмысленным видом сидел на кухне, подперев руками все еще сонную взлохмаченную голову. На сковородке жарилась яичница, перед юношей дымилась чашка свежесваренного кофе. Он замер в неподвижности, будто бы пытаясь вспомнить первый шаг, с которого должен начать этот очередной день.
На нем была старая, до невозможности потрепанная, но нежно любимая футболка с бессмысленным абстрактным рисунком – единственная действительно его вещь, оставшаяся со времен жизни у Дурслей, когда он был на протяжении многих лет вынужден донашивать вещи своего толстого кузена – и не менее потрепанные, но уже не от старости, а от слишком богатой на приключения жизни, темно-голубые джинсы. Палочки не было рядом: ни в кармане, ни на столе, ни где-либо на кухне, - большую часть времени, находясь дома, Гарри не использовал волшебство. Видимо, тут сказывалась застарелая привычка жить обычной маггловской жизнью вне школы и общества волшебников. Как и большинство людей, выросших среди магглов, он умел самостоятельно обеспечивать себя всем необходимым для жизни и без палочки.
Прежние хозяева дома, в котором он теперь жил, также были полукровками и совершенно естественно сочетали маггловские привычки с привычками волшебников. Внешне и внутренне дом практически не отличался от обычных коттеджей, в каких привыкли проживать семьи менеджеров среднего звена, в нем имелась вся необходимая в быту техника и множество немагических вещей, хотя кое-что и выдавало здесь двойственную природу хозяев. Например, на кухне присутствовал стандартный набор встроенной техники, посуды и всего прочего, однако в шкафчике для приправ можно было неожиданно наткнуться на множество старинных на вид пузырьков и коробочек с неизвестным ни одной домохозяйке содержимым. Также над крышей дома не было видно ни одной антенны или спутниковой тарелки, однако телевизор исправно показывал пакет из 563 каналов, причем Гарри еще ни разу не видел счетов за телевидение. В ванной комнате никогда не остывала набранная в ванную вода, газон перед домом оставался неизменно идеально подстриженным, а незадолго до появления гостя в гостиной всегда раздавался звон невидимого колокольчика, даже если посетитель успевал передумать и выходил из калитки, так и не дойдя до двери. В гараже Гарри нашел не особенно заметные следы каких-то экспериментов с чарами – видимо, то, что не обнаружили и поэтому не смогли убрать. Кроме того, гараж явно был прежде оборудован под содержание крупного магического существа вроде фестрала или гиппогрифа. Юноша был готов поспорить, что вся эта пристройка была покрыта сетью антимаггловских чар, благодаря которым прежние хозяева могли заниматься в ней всем, что душа пожелает, не боясь ненужного внимания соседей.
Все это совершенно устраивало Гарри, и поэтому, когда он спешно искал себе хоть какое-нибудь жилище, не имея больше сил оставаться в Норе, решение о покупке этого дома заняло у него всего несколько минут. Дом уже простоял пустым какое-то время, так как его прежние хозяева – молодая пара волшебников – эмигрировали в Австралию в самом начале войны с Волан-де-Мортом, и поэтому успел обзавестись атмосферой некоторой запущенности и безлюдья, но Гарри посчитал, что это будет как нельзя лучше соответствовать его внутреннему состоянию.
Солнечный луч добрался до лица юноши и заиграл на стеклах очков, но тот лишь тряхнул головой и поднялся, чтобы снять с плиты забытую и едва не подгоревшую яичницу.
Сегодня Гарри собирался провести день несколько более разнообразно, чем предыдущий. Во-первых, он ждал гостей, а во-вторых, он обещал самому себе, что потратит как минимум пару часов на то, чтобы разместить, наконец, свои вещи в доме. Это вселяло хоть и слабую, но надежду на то, что в его настроении что-то изменится.
Внезапно со стороны окна донесся глухой стук, за которым последовали звуки какой-то возни. Гарри повернул голову и увидел, что за раму форточки уцепилась довольно крупная черная птица, которая явно хотела попасть внутрь, на кухню. Юноша вновь поднялся со своего места и открыл форточку. На стол тут же спрыгнул большой черный грач.
- Привет, Мефисто, - поздоровался с птицей Гарри.
Грач поднял свой непропорционально большой серый клюв, в котором был зажат сверток «Ежедневного Пророка», и внимательно посмотрел на человека. В голове у Гарри тут же сам собой всплыл образ старинного на вид конверта, запечатанного сургучом.
- Да? Спасибо, - проговорил юноша и протянул грачу ладонь. Птица с готовностью положила на нее правую лапку, к которой оказалась привязана записка. Гарри отвязал ее и развернул крошечный кусочек пергамента. На нем аккуратным девичьим почерком было написано: «Завтра, возможно, загляну ближе к вечеру» и вместо подписи была изображена крохотная изящная завитушка, напоминающая одновременно и стилистически изображенную букву G, и, как ни странно, шрам Гарри.
Гарри бережно скатал записку и положил ее на одну из многочисленных полочек кухни, следом забрал газету. Затем он вновь взглянул на грача и серьезно спросил его, будто птица могла ответить ему человечьим языком:
- Ты голодный?
По-прежнему внимательно смотрящий на него грач мигнул, и Гарри тут же увидел в воображении забавную картинку: он сам, улыбающийся, одетый в ярко-желтую пижаму с микки-маусом, протягивает сидящему перед ним грачу целую пригоршню копошащихся длинных червей. Юноша невольно улыбнулся и начал искать шкаф, в который положил коробку с кормом.
Он все никак не мог привыкнуть к тому, что его почтовая птица обладала телепатическим даром. Мефисто подарил ему кто-то из родителей его однокурсников в знак благодарности за то, что он «спас их ребенка». Гарри изо всех сил пытался отказаться от подарка, так как решил никогда больше не заводить почтовых птиц после смерти Букли, однако родитель его однокашника оказался чрезвычайно милым и одновременно удивительно настойчивым человеком. Гарри пришлось взять грача, и вскоре он понял, что ему повезло. Несмотря на претенциозную кличку, Мефисто обладал добродушнейшим нравом и был действительно полезен как почтальон. Дело в том, что Гарри позаботился, чтобы его дом был отключен от каких-либо магических средств связи вроде сети летучего пороха, а также на территорию его дома было запрещено трансгрессировать, поэтому с ним невозможно было связаться иным волшебным способом, кроме совиной, а в его случае - грачиной почты. О том, что Мефисто – телепат, Гарри почему-то не предупредили, и весь первый день он промучился жестокой паранойей, пытаясь определить источник странных образов, время от времени вторгающихся в его сознание. В конечном итоге, Гарри все-таки заметил, что образы эти так или иначе связаны с его действиями по отношению к грачу.
Надо заметить, у Мефисто было своеобразное представление о тех вещах, которые он пытался объяснить своему новому хозяину. Например, задержку в пути он всегда изображал в виде красивой грачихи, скромно опустившей изящный серый клюв, просьба выпустить его полетать выглядела как тесная клетка в зашарпанном зоопарке, а возвращаясь с каким-либо посланием из министерства магии, он неизменно показывал здание, сверху донизу облепленное сидящими на карнизах кошками.
Образ самого Гарри всегда оставался в исполнении Мефисто одинаковым: улыбающийся юноша в желтой пижаме с микки-маусом. Естественно, что у Гарри никогда не было такой нелепой пижамы, однако он знал, откуда она взялась в голове птицы. В одну из ночей две недели назад все жители улицы, на которой стоял дом Гарри, повыскакивали из домов, услышав жуткий шум. Кто-то из гуляющих магов неправильно установил ракету фейерверка, и мощнейшая шутиха начала бить в мусорные баки, стоящие рядом с домом Гарри. Сонные жители окрестных домов долго пытались понять, в чем дело, и среди них был сосед юноши – немолодой служащий местной мерии, одетый в ту самую пижаму. Мефисто, также разбуженный шумом и с интересом наблюдавший за переполохом с верхушки калитки, тут же ее приметил. Видимо, эта одежда показалась ему удивительно красивой, потому что с тех пор грач неизменно наряжал в нее хозяина, когда хотел о чем-то попросить или выразить благодарность.
Гарри насыпал птице корма и вернулся к своей яичнице. Жуя уже успевшую остыть еду, он развернул «Ежедневный Пророк» и начал просматривать заголовки статей. На первой полосе размещался отчет Министерства о восстановлении Хогвартса под бравурным заглавием «НОВАЯ ЖИЗНЬ ЗНАМЕНИТОЙ ШКОЛЫ». Фотография изображала кучку магов-чиновников высшего ранга, стоящих у открытых дверей замка, с лицами, лучащимися самодовольством – именно так, они считали, должна выглядеть праведная гордость – будто это они лично переносили камни от осыпавшихся башен, вставляли стекла в высокие окна, восстанавливали разбитые старинные витражи, убирали с пола и стен следы крови и какой-то неизвестной слизи, а также кропотливо воссоздавали древние чары, окружавшие школу с момента ее создания. Статья заверяла читателя, что все реставрационные работы в Хогвартсе практически завершены и остались лишь мелкие несущественные недоделки. За обилием обтекаемых формулировок в описании «очистки территории и внутренних помещений замка» и «восстановления уникальной архитектуры и ландшафта» Гарри видел нелегкий труд преподавателей, учеников и добровольцев со всех уголков света, которые упорно пытались вернуть к жизни привычный и столь любимый облик Хогвартса после того, как над ним надругались Пожиратели Смерти, великаны и прочая нечисть, что была подконтрольна Волан-де-Морту. Почему-то Мальчик-Который-Выжил-и-Победил был уверен в том, что Хогвартс больше никогда не сможет стать прежним. Он слишком хорошо помнил, как рассыпались на куски мраморные статуи, которые прежде поворачивали голову на звуки шагов идущих по коридору, как разрывались огромные гобелены, заставляя изображенных на них существ в ужасе разбегаться прочь, как с жутким звуком рушились вниз заколдованные лестницы, переносившие юных волшебников и их учителей с этажа на этаж, как пылала Выручай-комната, сотни лет хранившая свои удивительные тайны…
Гарри, так и не закончивший последний год обучения в Хогвартсе, понимал, что не смог бы вернуться туда, даже если бы ему представился такой шанс.
В задумчивости перевернув страницу и начав просматривать названия других статей, юноша неожиданно наткнулся на знакомую фамилию, резанувшую взгляд. Заголовок гласил: «МАКНЕЙРЫ ПРИЗНАЛИСЬ ВО ВСЕХ УБИЙСТВАХ». Ниже – небольшая фотография, на которой каменнолицые мракоборцы выводят из дверей Визенгамота двоих в наручниках – угрюмого мужчину, низко опустившего голову, и хрупкую невысокую женщину, явно пребывавшую в состоянии шока. Вокруг толпились журналисты и фотографы с волшебными фотокамерами, не делавшими слепящих вспышек. Несмотря на то, что мужчина прятал лицо, он был узнаваем. Гарри впервые столкнулся с ним на третьем курсе обучения в Хогвартсе, когда тот прибыл для казни гиппогрифа Клювокрыла. Макнейр был министерским палачом, а по совместительству – одним из Пожирателей Смерти. После возрождения Волан-де-Морта Гарри не раз сталкивался с ним в сражениях, но, в конечном счете, его победил Хагрид в большом зале Хогвартса в тот самый день…
Гарри нетерпеливо тряхнул головой, заставляя мысли вернуться к начальной точке, и углубился в чтение. В этой статье также, как и в предыдущей, явственно чувствовалось стремление Министерства продемонстрировать, насколько эффективно решаются проблемы магического мира, оставшиеся после Второго Падения Волан-де-Морта. Речь шла об очередном деле продолжительного процесса над Пожирателями Смерти. Теперь, когда были схвачены и посажены под стражу практически все известные волшебному миру участники этого «клуба убийц», Визенгамот требовал предоставления полного списка преступлений каждого отдельного Пожирателя, и маги-следователи старались изо всех сил. В случае с Уолденом Макнейром в пособничестве была обвинена вся семья. В связи с несовершеннолетием дети (двое сыновей Макнейра) были отпущены, однако супруга бывшего министерского палача также, как и ее муж, оказалась на скамье подсудимых и в конечном итоге получила десять лет срока в Азкабане. Сам Макнейр, разумеется, повторно получил пожизненный срок, и стражи магического правопорядка заверили общественность в том, что на этот раз никакое предательство дементоров не спасет верного слугу Волан-де-Морта от наказания.
Эта статья не вызвала бы у Гарри удивления, если бы он не оказался одним из немногих людей, посвященных в подробности этого дела.
Совсем недавно, в очередной раз посещая ближайший к своему дому супермаркет, юноша столкнулся с молодым мракоборцем. Трудно было сказать, что подсказало чутью Гарри, что перед ним – волшебник, так как мракоборец выглядел и вел себя как самый обычный маггл, совершающий воскресный поход за покупками. Однако Гарри, ведомый любопытством и медленно нарастающим раздражением от своей догадки, зачем неподалеку от его жилища ошивается замаскированный маг, первый обратился к парню и напрямую начал допытываться, что тому здесь нужно. Незнакомец оказался человеком простым и, как это было ни странно для мракоборца, разговорчивым. Он без особых увиливаний признал, что за Гарри установлено наблюдение, отчего юноша конечно же пришел в бешенство, но затем, с простодушным терпением выслушав все нападки Гарри на нынешнее руководство мракоборческого центра и все Министерство в целом, разговорился и поведал Гарри много интересных новостей. Именно от этого парня Гарри узнал о том, что мракоборцы открыли охоту не только на Пожирателей Смерти, но и на их семьи и ближайших родственников. Присутствовавший при «визите» представителей магического правопорядка в дом Макнейров, собеседник Гарри заверил его в том, что несчастная жена палача была уверена в невиновности мужа и вообще не знала, что он являлся Пожирателем Смерти («В первый-то раз, после падения Того-Кого-Нельзя-Называть, Макнейр ловко отвертелся и даже работу у нас сохранил, но после того, как он участвовал в нападении на Министерство два года назад, ему все-таки впаяли срок в Азкабане… уж не знаю, что он ей наплел про себя, но только бедная дурочка поверила, что он обвинен несправедливо, а уже потом стала верить и другим его россказням: как он сбежал, когда Азкабан покинули дементоры, и куда отлучался, когда его хозяин посылал его договариваться с великанами…»). Несчастная женщина была настолько поражена всеми обвинениями против ее мужа, что в припадке истерики подняла палочку на одного из мракоборцев, после чего ее мгновенно скрутили по рукам и ногам. Ее и двоих ее детей увели для допросов; целые сутки мракоборцы держали женщину и мальчишек 6 и 8 лет в подземельях Визенгамота, выпытывая подробности преступлений, которые совершал их отец. В итоге дети все-таки были отправлены к родственникам, а бедная миссис Макнейр оказалась в статусе сообщника обвиняемого в серии жестоких убийств («Додумалась же она пытаться насылать проклятье на нашего Коула! У него в Визенгамоте больше приятелей судей, чем у меня родственников в моем родном Нордхэмптоне!»)
Мракоборец рассказывал все это Гарри таким тоном, будто бы, сообщая подробности следствия против Пожирателей Смерти, делает ему приятное, а, прибавляя к этому маленькую историю про миссис Макнейр, просто пересказывает забавный случай. Видимо, ему казалось, что Победитель Волан-де-Морта должен испытывать ко всему, что связано с его преступлениями, такую жгучую ненависть, что она должна заставлять его радоваться каждому действию властей против оставшихся в живых пособников темного волшебника. Гарри, который никогда не был особенно мстительным, испытал потрясение от осознания того, что сейчас, уже после окончания войны, кто-то (кроме самих убийц) еще страдает, что чьи-то судьбы продолжают ломаться…
И теперь он вновь и вновь перечитывал строки о приговоре миссис Макнейр, будто бы надеясь, что его недоумение и ужас заставят текст измениться. Как они могли отправить в Азкабан ни в чем не повинную женщину?! А дети? Что будет с ними? «В итоге следствием было установлено, что все члены семьи Макнейров, в том числе и несовершеннолетние, так или иначе участвовали в преступлениях Уолдена Макнейра…» Как? Шестилетний и восьмилетний мальчики помогали отцу мучить и убивать магглов?! Закапывали тела на заднем дворе?!!
Гарри со злостью свернул газету и швырнул ее в мусорное ведро.
То, что он узнал от болтливого мракоборца, было не единственным случаем преследования родственников «врагов волшебного мира». Андромеда Тонкс, мать Нимфадоры и бабушка крестника Гарри – малыша Тедди, рассказывала во время их последней встречи о том, что семьи Пожирателей Смерти полным составом увозят на допросы, порой продолжающиеся по нескольку дней, устанавливают наблюдение за их домами, запрещают куда-либо выезжать, с кем-либо видеться, - в общем, не дают вести даже подобие нормальной жизни. При этом бесконечные «акты народной мести» практически не пресекаются стражами магического правопорядка, если только дело не доходит до открытых нападений. Так, из-за медлительности дежурных мракоборцев пострадали родители Яксли – высокомерные и злобные, но совершенно ни в чем не повинные старики. Обоих отправили в больницу Святого Мунго со множественными магическими ожогами. Какой-то «храбрый мститель» запустил им в окно пылающий магическим огнем неостановимый бумеранг. Мракоборцы появились в доме только тогда, когда комнаты уже вовсю пылали негасимым пламенем, а пожилые колдуны совершенно выбились из сил, пытаясь хоть что-то спасти, и к тому же были сильно обожжены сами. Также с различными травмами в больнице оказались жена Селвина и братья Роули. У Гарри было сильное подозрение, что пока дело не дойдет до чьей-нибудь смерти, все эти нападения будут продолжаться при негласном одобрении наиболее агрессивно настроенной части волшебников и полном безразличии властей, заботящихся только о том, чтобы информация об этих случаях не просочилась в прессу.
Больше всего Андромеда Тонкс могла рассказать про семейство Малфоев. Несмотря на то, что она была родной сестрой Нарциссы Малфой, они не общались уже много лет с тех пор, как Андромеда вышла замуж за магглорожденного. Однако каким-то удивительным образом мать Тонкс оказывалась в курсе многого, что творилось в фамильном особняке, совсем еще недавно бывшем резиденцией Волан-де-Морта. Замок был превращен мракоборцами в настоящую тюрьму для своих хозяев. Никто не мог войти и выйти из него без специального разрешения от мракоборческого центра. Трое Малфоев находились под домашним арестом, ожидая судебного разбирательства, которое без конца откладывалось, так как следователи находили все новых и новых свидетелей и улики по этому делу. Всем троим, даже Драко, который достиг совершеннолетия тем же летом, что и Гарри, грозил срок в Азкабане.
Гарри слышал от многих знакомых о том, что около замка Малфоев день и ночь околачивались горячие головы, надеющиеся хотя бы мельком увидеть арестованных волшебников. Самое меньшее, что они мечтали сделать с бывшими слугами Волан-де-Морта – это осыпать их оскорблениями и попытаться чем-нибудь запустить через ограду. Хотя, как подозревал Гарри, унизить семью Люциуса Малфоя еще больше было невозможно. Этот некогда столь могущественный волшебник потерял все: свое влияние в Министерстве магии, счета в банке Гринготтс, честь одного из древнейших магических родов… большинству его прежних знакомых также грозил пожизненный срок в Азкабане, так как круг общения Люциуса практически полностью совпадал с полным составом Пожирателей Смерти. Будущее Малфоев представлялось совершенно не таким, каким оно виделось им еще год назад, когда Волан-де-Морт был более милостив… когда он все еще был жив.
Как ни удивительно, все надежды на освобождение этой семьи были связаны с Гарри. Именно он мог сказать последнее слово в расследовании дела Малфоев, точно так же, как только он смог вернуть честь имени Северуса Снейпа. В тот самый день… под темными кронами Запретного леса… измученная страхом за судьбу единственного сына, Нарцисса Малфой произнесла роковые для Волан-де-Морта слова «Он мертв» и Мальчик-Который-Выжил получил шанс выжить вновь. Таким образом Нарцисса обменяла уже трещавшую по швам верность своему Темному Лорду на возможность спасти сына. Гарри рассказал об этом сразу после Победы, понимая, что от него зависит судьба целой семьи, троих пусть и ненавистных, но все-таки знакомых ему людей. Он не желал больше оставаться вместилищем этого разъедающего чувства, и, хотя ему было за что поквитаться с Малфоями, юноша решил сделать все возможное, чтобы они избежали Азкабана. Но это оказалось не так просто. Недостаточно было сказать «Они мне помогли. Отпустите их!» Магическая общественность требовала самого сурового наказания этих предателей, и даже то, что они в итоге поспособствовали Победе над Волан-де-Мортом, не могло разубедить большинство волшебников в том, что Малфоям самое место за решеткой. Возможно, у этого коллективного желания была своя подоплека, не имеющая отношение к праведному гневу из-за сотворенных Малфоями злодеяний: эти аристократичные чистокровные волшебники были слишком богаты, влиятельны и самоуверенны, чтобы не породить во многих сердцах зависть и желание видеть их падение.
Так или иначе, Гарри предстояло выступить свидетелем на все еще откладывающемся судебном заседании, и он готовился отстаивать право Малфоев на помилование.
Встав из-за стола, юноша на автомате вымыл немногочисленную посуду, убрал все со стола и вышел из кухни, сопровождаемый веселыми образами, посылаемыми Мефисто, который находился в чудесном расположении духа. Вскоре должны были прийти Рон с Гермионой, и Гарри решил хоть чуть-чуть привести в порядок гостиную. Стремление к внешней аккуратности, столь несвойственное его природе, осталось у него как шрам в напоминание о многолетнем гнете тети Петуньи. С тех пор, как у Гарри появился свой дом, это стремление стало гораздо более явным и навязчивым. Он уже успел позабыть о том благословенном беспорядке, который царил в его комнате в доме на Тисовой улице.
Порой Гарри чувствовал, что из-за таких мелочей становится совсем другим. Он предавал себя прежнего по чуть-чуть, незаметно, все больше и больше отдаляясь от того Гарри, который был до…
Убираясь в комнате, юноша для фона включил телевизор и погрузился в пеструю бессмыслицу маггловских передач. Когда все было закончено, он просто уселся перед экраном и стал ждать.
Невидимый колокольчик зазвонил как раз тогда, когда Гарри уже успел измучиться от скуки, без конца переключая каналы и не находя среди пяти с лишним сотен ровным счетом ничего путного. Он радостно вскочил и бросился открывать дверь.
На пороге стояли Рон и Гермиона. Рон выглядел запыхавшимся и порядком раздраженным, Гермиона же была как всегда невозмутима.
- Привет, - все-таки улыбнулся Рон, увидев Гарри, но тут же начал ворчать. – Представляешь, она заставила меня тащиться на этом… маггловском транспорте! А потом мы еще пешком шли!
- Пришлось воспользоваться автобусом, так как я не смогла точно рассчитать, куда здесь трансгрессировать. Боялась угодить куда-нибудь не туда, - с улыбкой пояснила Гермиона.
Друзья принесли огромный торт, такой же, какой они всегда присылали ему на дни рождения. Гарри отправился на кухню, чтобы поставить чайник и заодно дать Гермионе еще одну возможность вложить в голову Рона ценные указания по поводу того, о чем с ним, Гарри, можно разговаривать, а о чем нельзя… Он не особо любил, когда друзья начинали перемигиваться при нем, а это случалось в последнее время все чаще. Сейчас настроение Гарри было безоблачно, и он готов был делать вид, что все в порядке, сколько угодно.
- Как твои дела? – спросила Гермиона, когда Гарри вернулся с подносом, на котором стояли три чайные чашки.
- Нормально, - бодро ответил юноша и, поставив поднос на журнальный столик, уселся в кресло напротив друзей, занявших диван.
Гермиона обвела взглядом гостиную и на несколько мгновений засмотрелась на большие окна, выходящие на лужайку и зеленую ограду, за которой проходила небольшая улочка. С тех пор как Гарри здесь поселился, друзья были у него лишь однажды и еще не успели ко всему привыкнуть.
- Все-таки у тебя тут здорово. Тебе очень повезло с этим домом.
- Да-а-а, здесь можно жить как минимум вшестером без особых неудобств, - с восхищением добавил Рон. Он как никто ценил возможность иметь достаточно личного пространства, всю жизнь прожив в небольшой по размером «Норе» с восемью домочадцами.
- Дело даже не в его размерах. Он какой-то… очень твой, Гарри. Этот дом очень тебе подходит.
- Наверное, - в задумчивости согласился Гарри, наблюдая за тем, как Гермиона достает палочку, чтобы заставить торт разрезаться на равные куски, как Рон беззвучно приманивает к себе ближайшую чашку чая, изо всех сил стараясь не расплескать ее на ковер. Он помедлил какое-то время, словно бы собираясь с мужеством, а затем осторожно спросил:
- А как дела у вас?
Первой он взглянул на Гермиону, и девушка тепло улыбнулась ему.
- Хорошо. С родителями все уже гораздо лучше. Мне удалось восстановить большинство их воспоминаний обо мне, и теперь остались только всякие мелочи… - мгновение она помедлила, и Гарри представил себе обычные «мелочи», из которых, как из крохотных кирпичиков, и состоят отношения с близкими. Родные люди всегда помнят, когда ты впервые сел на велосипед, что тебе подарили на Рождество много лет назад, какую зубную пасту ты предпочитаешь, о чем любишь поговорить… - По крайней мере, они больше не переспрашивают у меня по сто раз на дню, что я люблю и что не люблю есть, - добавила Гермиона, и ее улыбка стала хрупкой, как хрустальный бокал.
- Я познакомился с ними в прошлую среду, - вдруг заявил Рон, и Гарри несказанно удивился. Нет, конечно, он знал, что Рон и Гермиона уже давно пара, но все равно было неожиданно услышать о том, что они уже представляют друг друга родителям. То есть, Гермиона представляет Рона своим родителям, потому что мистер и миссис Уизли уже давно воспринимали ее как родную.
- Они очень интересные, - поделился впечатлениями Рон. – Когда они впервые соберутся с моими, папа будет на седьмом небе от счастья! Наконец-то кто-то сможет объяснить ему принципы работы всех этих бытовых штуковин, - он махнул рукой в сторону кухни. – Правда, когда Мистер Грейнджер спрашивал меня о британских бегунах с мечом… я не знал, что ему сказать.
Гермиона прыснула.
- Папа по привычке завел разговор о футболе, - пояснила она, хотя Гарри и так уже догадался и тоже заулыбался, глядя на сконфуженного Рона. - Он уверен в том, что с любым англичанином можно найти общий язык, если начать обсуждать последний чемпионат страны.
Но Рон неожиданно встревожился:
- Что значит «по привычке»? Сколько раз ты уже его с кем-то знакомила? А Крам у вас в гостях случайно не бывал?
- Не пори чепухи, Рон! Кстати, если бы Крам и побывал у меня в гостях, собеседник о бегунах с мечом из него вышел бы точно такой же, как из тебя, - заметила явно веселившаяся Гермиона.
Гарри смотрел на них, и на душе у него становилось чуть-чуть легче. Он прекрасно знал, что в жизни его лучших друзей многое изменилось после того, как они прошли с ним почти весь путь до Победы над Волан-де-Мортом. Так же, как и весь мир вокруг, они не смогли остаться теми же, остаться беззаботными подростками, которые просто учились в школе и попадали в разные переделки. Каждый из них, как и сам Гарри, получил такой опыт, который лучше было не приобретать никому… и теперь с этим ничего нельзя было поделать, им оставалось только жить дальше, смотря на жизнь изменившимися глазами. Но, к удивлению и радости Гарри, Рон и Гермиона сумели сохранить в себе что-то прежнее, такое знакомое… он был счастлив видеть в их словах, простых, малозначительных действиях, отблеск их общего прошлого, в котором было все так хорошо…
- Мама с папой хотят познакомиться и с тобой, Гарри. Не возражаешь, если мы как-нибудь встретимся все вместе, впятером?
- Да, конечно! – с энтузиазмом согласился Гарри. Сейчас, когда рядом были друзья, ему казалось, что он уже слишком долго просидел один в этом доме, завяз в своем одиночестве, и все, что он хочет – это вырваться отсюда, вернуться к жизни, в которой есть общение.
- Замечательно! Ведь я столько им о тебе рассказывала. Им будет очень интересно с тобой поговорить.
После слов Гермионы на какое-то время воцарилось молчание. Еще два куска торта, повинуясь легкому движению палочки девушки, перекочевали в их с Роном тарелки.
- А у тебя, Рон, как?.. – Гарри не договорил, пытаясь смягчить вопрос. Он должен был спросить, нельзя было позволять себе трусливо замалчивать эту тему.
Рон мгновенно потух. Гарри даже показалось, что на миг в голубых глазах его лучшего друга шевельнулась холодная пустота. Юноша мог представить, что чувствует сейчас Рон. Он терял близких уже не раз… Но с Роном это случилось впервые. Он, привыкший к атмосфере тепла и заботы, царящей в его семье, считавший целостность этого маленького круга любящих друг друга людей незыблемой, внезапно получил такой удар… Гарри знал, что Рону было стократ больнее от того, что из всех детей семьи Уизли он был особенно близок с близнецами… теперь он мог лишь бессильно наблюдать за тем, как по дому бродит непохожий двойник весельчака Джорджа – странный, почти незнакомый человек с жесткой линией губ и остановившимся тяжелым взглядом. Каково было Джорджу, Гарри даже не силился понять. Близнеца будто бы разорвало на две половины, и теперь он был вынужден существовать в одиночестве, без надежды когда-нибудь залечить эту жуткую рану.
- Ничего нового, - выдавил из себя Рон, не глядя на Гарри. – Мама все также плачет, стоит только появиться Джорджу, папа ушел в работу, а дома вообще почти не разговаривает, правда, Перси теперь всюду с ним, даже хочет перевестись в его отдел… Билл с Флер пока все еще живут у нас… Флер старается помочь, как может, да только что тут сделаешь… Джинни… Джинни молодец! – неожиданно чуть-чуть оживился он, и Гарри наконец-то вновь увидел его глаза. – Это она придумала разобрать старый чердак и сделать там еще один магически-навесной этаж. Благодаря ее идее мама хотя бы чем-то занимается, а не просто сидит в своей комнате… Мы все помогаем понемногу, делаем то и се. Упыря вот переселили… Он, конечно, упирался, но мы втроем с ним справились. Чистим, убираем… Папа раздобыл хорошую схему, и скоро, когда все будет убрано, начнем надстраивать.
Гарри заметил, с какой нежностью Гермиона смотрит на Рона, пока он рассказывает, и невольно позавидовал им. Они не целовались и не обнимались на каждом шагу, довольно часто ругались друг с другом, но в их отношениях было что-то удивительно гармоничное, почти родственное, будто бы они выросли вместе и шли рука об руку всю жизнь.
- Джинни и правда молодец, - согласился Гарри, чтобы поддержать Рона хотя бы в этом, потому что больше он едва ли мог что-либо сделать. – У нее удивительно твердый характер. Помнишь, как она держалась в боях с Пожирателями?
Рон активно закивал.
- Если бы не она, все было бы намного хуже. Раньше я не думал, что моя сестра такая сильная, что она умеет собраться в самое тяжелое время.
- Вспомни, Рон, как часто ты видел ее плачущей в детстве? – мягко спросила Гермиона.
- Практически никогда.
- Ну вот. А ты почему-то считал ее слабенькой. Вот она выросла и преподнесла тебе сюрприз.
- Да, пожалуй.
- Гарри, хочешь еще чаю? – просила Гермиона, вставая с дивана.
Юноша на мгновение задумался, а затем кивнул. Гермиона заставила пустые чашки вернуться на поднос и отправила его левитировать вслед за собой на кухню.
- Тебе повезло, - будто бы доверяя тайну, полушепотом проговорил Рон.
- В смысле?
- Повезло с Джинни, - чуть смущаясь, пояснил он.
Гарри заставил себя улыбнуться в ответ на слова друга. Он не мог признаться Рону в том, что в их с Джинни отношениях было все не так просто, и он не мог сказать, что чувствует между ними такую же гармонию, какую видел между самим Роном и Гермионой. Сейчас он слишком остро ощущал одиночество, и хотя знал, что Джинни думает о нем, что она влюблена, это не заставляло отступить ту тьму, которая привычно кутала сердце Гарри.
- Тебе же тоже повезло, - также заговорщицки заметил Гарри.
- Это точно! – с вдохновением согласился Рон.
Тут вернулась Гермиона, и юноши замолчали, будто при появлении профессора в классе. В руках у нее был утренний номер «Пророка», который Гарри принес Мефисто.
- Ты читал заглавную статью?
Гарри кивнул, беря свою чашку чая.
- Просто гимн министерству! Идеальное сочетание замалчивания и приукрашивания! Я не знаю, кто теперь пишет материалы для первой полосы, но этот человек явно ест из рук нового министра!
- Не все ли тебе равно? – привычным тоном попытался увещевать Гермиону Рон. – Пусть себе пишут все, что им хочется. Все равно мы-то знаем правду. И все знают.
- Нет, не все! Основная масса волшебников не дает себе труда что-то узнать самостоятельно, и они-то и верят таким статьям. «Основная часть работ по восстановлению внешних стен замка с тысячелетней историей успешно завершена…» Я точно знаю, что они еще даже не успели поднять упавшие куски Астрономической башни. На днях пришел ответ от Хагрида, он подробно описал мне, что уже сделано и что еще осталось. Преподавателям и волонтерам удалось расчистить территорию вокруг замка только на этой неделе, и они до сих пор трудятся над тем, чтобы посадить и приживить вывороченные великанами деревья. Опушка Запретного леса сейчас выглядит как после страшного урагана! В замке работают специалисты по магическому восстановлению первоначального вида, но там еще работы на месяцы! Многих фрагментов не хватает, что-то рассыпалось в пыль, что-то убежало и спряталось. Я даже вообразить себе не могу, сколько было утрачено навсегда! Ведь не все можно восстановить…
- Например, Выручай-комнату, - заметил Рон.
У Гарри внутри словно бы сжалась в кулак чья-то ледяная рука. Он вспомнил Выручай-комнату, какой она открывалась ему и его друзьям в самых разных ипостасях. Это загадочное помещение точно угадывало то, что было нужно открывшему ее в данный момент. Она верно служила любому, кто нуждался в помощи… Не разбирая на своих и чужих… Она помогла друзьям создать ОД, спасала мятежных старшекурсников от преследований царивших в Хогвартсе Пожирателей Смерти… но она же позволила Драко Малфою привести в замок врагов… Всего месяц назад (о, Мерлин!) она сгорела в адском пламени, вызванном Крэббом… Если бы Гарри мог очутиться в целой и невредимой комнате сейчас, он попросил бы вернуть ему всего одну вещь…
- Да, - просто ответила Гермиона, внимательно смотря на Гарри, будто бы пытаясь прочесть его мысли. – К сожалению, есть вещи, которые являются невозможными.
Юноша какое-то время переводил взгляд с пьющего чай Рона на журнальный столик с пустыми тарелками, но потом, будто бы набравшись решительности, встретился глазами с Гермионой.
- А ты прочла всю газету? – видимо, сочтя, что лучшая защита, это нападение, неожиданно спросил Гарри.
- Да, а что тебя в ней заинтересовало?
Рон возвел очи горе, давая понять, что обсуждение свежего номера «Ежедневного Пророка» - это не самое интересное занятие в кругу лучших друзей. Но Гарри невозмутимо продолжил:
- Статья о Макнейрах.
- О Пожирателе Смерти, которого победил Хагрид? Бывшем палаче?
- И о его семье, - подчеркнуто уточнил Гарри.
- Да, на днях состоялся процесс над ними, я слышала подробности также и по ВРВ, Волшебному радиовещанию, - непонятно для кого-то, видимо, просто по привычке, пояснила Гермиона. – Уолдена Макнейра обвинили в пособничестве Волан-де-Морту, убийстве пяти волшебников и одного маггла, разжигании розни между волшебниками и великанами… я не помню всех обвинений…
- Я знаю, - перебил ее Гарри, - он убийца, с этим никто не спорит! Но ведь они посадили также и его жену, а она невиновна!
- С чего ты в этом уверен? – встрепенулся Рон.
Гарри пересказал друзьям разговор с мракоборцем, которого встретил в супермаркете. Гермиона нахмурилась, но Рон явно не увидел в рассказанном никаких доказательств.
- Мало ли что он там тебе наплел! По-моему, это был какой-то еще совсем неопытный мракоборец, а, может, и не мракоборец вовсе. Какой-нибудь мелкий секретарь из Министерства. Хотел перед Победителем Волан-де-Морта хвост распушить.
Гарри пожал плечами. Ему тоже приходили в голову подобные мысли, но почему-то он поверил болтливому парню из супермаркета. Уж слишком подробно тот описывал аресты, на которых присутствовал, часто скатываясь в перечисление незначительных мелочей или принимаясь рассказывать о напарниках, будто бы собираясь просить автографы у Гарри для всех своих коллег.
- А мне кажется, что этот парень говорил правду, - заявила Гермиона, сурово глянув на Рона. – Потому что даже в сюжете ВРВ про этот суд было что-то странное. Они долго перечисляли преступления Макнейра, а о том, за что осуждена его жена, ничего не сказали. Уж если называли грехи Пожирателя Смерти, так уж могли бы и про его сообщников больше рассказать.
- Ну так если ты думаешь, что он говорил правду, то ответ очевиден: ее осудили за попытку наслать проклятье на мракоборца.
- Рон, за такой проступок никто не сажает в Азкабан!
- А что же по-твоему делают?
- Если маг пойман на попытке наслать не смертельное проклятье впервые, то дело вообще ограничивается штрафом в пользу потерпевшего.
- Может, она разбрасывалась проклятьями по несколько раз на дню?
- Не смеши меня!
- Она же жена Пожирателя Смерти! Я не верю, что она ничего не знала и была ни в чем не виновна!
- Вот! Вот, Рон! – воскликнула Гермиона. – «Она жена Пожирателя Смерти»! И поэтому она автоматически становится преступником, да?
- Как раз об этом я и хотел сказать, - осторожно, чтобы не распалить друзей еще больше, но при этом уверенно произнес до этого молчавший Гарри. – Даже если мракоборец ошибся, и жена Макнейра лгала, что невиновна, все равно в этом есть что- то неправильное – заранее считать преступниками всех родственников Пожирателей Смерти. Каждый человек имеет право на то, чтобы его выслушали, чтобы он мог защититься от обвинений… У меня такое впечатление, что Министерство просто хочет загладить свою вину за бездействие и панику во время войны с Волан-де-Мортом, пытается создать образ справедливого карательного органа, который накажет всех, причастных к его преступлениям. Это очень похоже на охоту на ведьм…
Гермиона согласно кивнула, а Рон еще больше насупился.
- Мне тоже это все совсем не нравится, - проговорила девушка, излишне резко свернув газету и в итоге порвав ее посередине. – Если мы будем поддерживать нарушение закона даже по отношению к нашим врагам, то станем ничем не лучше их. А что касается их родственников, то они должны иметь право на оправдание и нормальную жизнь! По слухам готовится новый «декрет об образовании», по которому дети Пожирателей Смерти не будут иметь право учиться в Хогвартсе…
- И правильно! – все-таки не выдержал мужественно молчавший Рон. Было видно, что затронутая друзьями непростая тема вызывает в нем живые эмоции, но он остерегается высказывать их при Гермионе, предвидя ее реакцию наперед.
- Правильно? – тут же взвилась Гермиона. – Как ты можешь так говорить? Дискриминация детей из-за того, кем были их родители – это вопиющая несправедливость! Разве они могли выбирать семью, в которой родились? Из-за грехов их отцов они не смогут получить лучшее в Британии волшебное образование!
- Зато в Хогвартсе больше не будет таких, как Драко Малфой, - заметил Рон.
- Драко – это отдельный случай, - попыталась защититься Гермиона, но Рон тут же начал перечислять:
- Крэбб… Гойл… Нотт… это тоже все единичные случаи?
Но Гермиона только сильнее распалилась:
- Даже если бы их всех детей Пожирателей Смерти был только один достойный человек, все равно стоило бы дать равные условия всем! Чего мы добьемся, мстя врагам таким образом?
- Они и их сынки надолго запомнят, чем заканчивается путь к Темным искусствам, - мрачно проговорил Рон. Его лицо выражало такую же непреклонную уверенность в свое правоте, как и взгляд Гермионы, и Гарри было понятно, что в подобных вопросах они оба совершенно не приемлют компромиссов. На самом деле в этом не было ничего удивительного. Гарри никогда не забывал, что Рон и они с Гермионой выросли в совершенно разных мирах: волшебном и маггловском. То, что его друг, чистокровный волшебник, впитал с молоком матери, для Гермионы вовсе не было неоспоримой истиной. Она росла, не слыша от родителей страшных сказок о темном волшебнике, имя которого даже нельзя называть. Для нее нерушимые ценности маггловского мира были выше любых личных счетов.
К сожалению, сами друзья забывали об этом, когда дело касалось спорных тем.
- Возможно, Рон прав, - неожиданно сказал Гарри, и Гермиона гневно вскинула подбородок. – Но причина, по которой лучше не позволять детям Пожирателей учиться в Хогвартсе – их же собственная безопасность. Представь, как будут относиться дети убитых на этой войне волшебников к таким, как сыновья Макнейра? Боюсь, даже самый бдительный присмотр не спасет их от многих бед.
На это девушка не нашлась, что сказать, и Гарри поспешил закончить им же самим неосмотрительно начатую дискуссию. Он стал расспрашивать Гермиону о подробностях восстановления Хогвартса, упомянутых Хагридом в его развернутом письме (как это лесничий умудрился исписать пергамент в треть роста девушки, даже описывая все трудности возвращения замку первоначального вида? Видимо, это было единственное, после чудовищ, что волновало и заботило Хагрида с момента Победы над Волан-де-Мортом, ведь он всегда был фанатично предан школе). Потом Гарри постарался развеять тучи над челом Рона, вытягивая из него новости предстоящего чемпионата мира по квиддичу. В итоге беседа троих друзей постепенно приняла тот вид, о котором юноша мечтал перед их приходом, представляя, как будут медленно сгущаться сумерки за окном, и желтый свет лампы станет как никогда уютным.
Ему было хорошо вновь сидеть с ними рядом, будто бы и не было последних лет, и они все еще были неразлучными студентами в самой замечательной школе чародейства и волшебства на свете… Когда чуть стемнело, Гермиона наколдовала несколько свечей, точно таких же, какие украшали Большой зал в первый день каждого учебного года, и заставила их красиво парить в воздухе.
Говорили обо всем на свете. Рон с интересом расспрашивал Гарри о том, как живут его соседи-магглы, и в эти минуты становился неожиданно сильно похож на отца. Гермиона рассказывала о том, что собирается все-таки закончить обучение в Хогвартсе заочно (ведь из-за войны никто из них троих не приехал на последний год обучения и не сдал ЖАБА). Зная, что Гарри безвылазно сидит дома уже почти неделю, друзья пересказывали ему новости о знакомых, с которыми они сталкивались в Лондоне, или о которых слышали от других знакомых. Среди прочего они поведали Гарри о том, что новым директором Хогвартса станет Минерва МакГонагалл, так как на днях она все-таки дала согласие на предложение министра (прежде декан Гриффиндора заявляла, что не желает занимать эту должность, но после окончания войны она переменила решение, видя, в каком состоянии находится школа и не имея сил бросить ее на произвол судьбы). Также Гермиона рассказала, что совсем недавно столкнулась в Косом переулке с Ксенофилиусом Лавгудом (при упоминании его имени Рон скривился). Увидев Гермиону, он пустился было наутек, но девушка заверила его, что не собирается мстить за предательство, совершенное из страха за дочь. Видя, что Гермиона действительно не спешит заколдовывать его и превращать в одно из выдуманных им же чудовищ, отец Полумны нехотя заговорил с ней. От него она узнала о том, что журнал «Придира» вновь начнет выпускаться в ближайшие месяцы, и что большую часть материалов для него теперь будет писать Полумна.
В какой-то момент Гарри заметил, что Рон явно хочет его о чем-то спросить, но не решается. Выбрав момент, когда Гермиона в очередной раз отправилась на кухню, чтобы наколдовать легких закусок из зачерствелого хлеба, который сиротливо ютился в закромах у Гарри, он полушепотом произнес:
- Гарри, это правда, что ты был… на его похоронах?
Услышав это, юноша замер, будто к его виску приставили дуло пистолета. Рон смотрел на него немного виновато и даже опасливо, будто от этого вопроса Гарри мог прийти в бешенство, но, одновременно с этим, в глазах друга читалось любопытство.
- Да, - тихо проговорил Гарри, и ему вдруг пришло в голову, что он наговорился на неделю вперед и теперь был бы совсем не против вновь остаться один.
- И ты действительно… ушел с них?
Гарри резко встал и отошел к окну, чтобы Рон не видел, как исказилось его лицо. Презрение к тем, кто шпионил за ним даже в такой момент, как похороны… досада, что друзья все-таки узнали о том, что он не смог побороть себя, что он… оказался слишком неустойчивым к такому… боль…
- Откуда тебе это известно?
Собственный голос показался Гарри самым гнусным предателем.
- Профессор Трелони… Она рассказала своим любимым ученицам, когда приходила в больницу навещать Лаванду Браун, а они зачем-то рассказали Джинни… Вроде и дружбы-то никогда не водили с ней… Я не знаю, Гарри, зачем им это понадобилось, просто я…
- Да ладно, - оборвал его Гарри настолько негрубо, насколько мог. – Забудь. Я был на этих похоронах. Также, как и на похоронах Люпина и Тонкс, также как… - он хотел сказать «на похоронах Фреда», но не смог, и он знал, что Рон его понял. – Это было важно для меня. Если бы я этого не сделал…
Тут в гостиную вошла Гермиона. Появившееся на ее лице выражение свидетельствовало о том, что она поняла, о чем шел разговор до ее появления.
- Рон, - с бесконечным осуждением произнесла она, и Рон опустил глаза. Он и без того уже понял, что зря задал свой вопрос, и теперь попросту не знал, куда деться от стыда. Но Гарри был уверен, что в глубине души он был доволен, что все-таки спросил Гарри напрямую, потому что это более всего соответствовало его представлениям о взаимопонимании между лучшими друзьями. И в принципе Гарри был с ним согласен…
Но лучше бы он не спрашивал.
Гермиона постаралась загладить ощущение горечи от повисшего в гостиной мучительного молчания, начав собираться и подгонять Рона, который и сам был рад попрощаться с Гарри. Она быстро заговорила о том, что в следующий раз они, как и договорились, встретятся у нее, выспросила у Гарри, когда ему будет удобно, заверила, что договорится более конкретно ближе ко дню встречи, а затем пожелала Гарри хорошего вечера и выпроводила Рона за дверь звать «Ночного Рыцаря».
Блюдо с закусками так и осталось стоять нетронутым на журнальном столике рядом с остатками торта.
Гарри вернулся от двери и безвольно упал на диван. Ему хотелось закрыть глаза и немедленно отключиться, чтобы ни о чем больше не думать. Невозможность это сделать тонкой иглой впилась в его сердце, пронзая рану от других невозможностей, которые были до…
Они узнали о том, что он был там. Они даже узнали, что он ушел…
Не все ли равно? Им и так было известно, что он в растерянности… что внутри у него что-то бесповоротно изменилось… Гермиона правильно предупреждала Рона: просто не нужно было об этом говорить, и все было бы хорошо.
Не имея сил побороть горькую досаду и какую-то опустошающую безадресную злость, юноша уткнулся головой в подушку и крепко зажмурился. Казалось, его глаза устали видеть лица друзей и теперь были рады полной темноте, но как только они перестали воспринимать внешний мир, подсознание тут же начало свою разрушительную работу.
Он вновь увидел себя на маленьком кладбище деревни Хогсмид, среди покосившихся от старости могильных плит, на которые уже опустились густые летние сумерки. Холодный ветер предгорий бесцеремонно трепал полы черных мантий тех немногих, кто собрался на кладбище, чтобы проститься с последним директором школы Хогвартс. Их застывшие бледные лица были лишены каких-либо эмоций, время от времени раздающиеся голоса казались принадлежащими совсем другим людям, присутствующим не здесь, а где-то еще… слова, которые можно было уловить, были лишены какого-либо смысла… Он стоял среди них, опустив голову и смотря на разросшуюся между памятниками траву, но мечтал лишь о том, чтобы они все исчезли… и он перестал бы чувствовать эту непереносимую фальшь… Он боялся подумать о том, что дело не в них… что их лица – не маски, а слова – не ложь… что что-то не так только с ним одним…
Там, в небольшой скромной деревенской церкви, из которой они все только что вышли, он увидел своего учителя… впервые после того, как оставил его тело служащим Хогвартса. Медленно, будто бы ступая по топкому болоту, он подошел к гробу и всмотрелся в лицо Северуса Снейпа. Впился взглядом в холодный профиль, словно ожидая, что его обманули, приготовились к похоронам другого. С ужасом осознал, что Снейп был почти красив… резкие, далекие от правильности, но запоминающиеся черты лица, будто бы излучающего странный лунный свет, матово блестящий шелк непривычно аккуратно уложенных волос… опущенные ресницы, придающие облику немыслимое для живого Снейпа ощущение умиротворения и спокойствия… До крика, до боли в перехваченном спазмом горле захотелось, чтобы он открыл глаза, чтобы растрепал волосы одним быстрым жестом, чтобы поднял палочку и тихо, вкрадчиво начал отчитывать… за то, что Гарри шляется по коридорам, за то, что не слушает на уроке… за то, что стоит сейчас перед ним, и с исступлением сжимает кулаки, чтобы не заорать что-то бессмысленное, бессвязное…
Когда он вышел на свежий воздух, стало немного легче. Он просто брел за остальными к кладбищу, стараясь не споткнуться на узкой выложенной гравием тропинке. Он уговаривал себя потерпеть еще совсем немного, напоминал об обещании, данном самому себе… и еле сдерживался, чтобы не трансгрессировать в ближайший бар… совершенно забыв, что здесь это невозможно.
Ожидание, когда подтянутся все, было совсем недолгим, но оно помогло собраться. Он приготовился выслушать речь профессора Слизнорта, того, кто теперь занимал должность декана факультета Слизерин, а также преподавал зельеварение. На остальных он старался не смотреть, чтобы не давать себе повода. К счастью и они не привлекали к себе его внимание, не заговаривали с ним…
Горный воздух… этот непрекращающийся ветер… был так приятен. Он напоминал тот воздух, который он вдыхал, идя к своей смерти в Запретном лесу и больше всего на свете желая жить. Древняя, неизменная и неистощимая сила этого места, этого пологого холма наполняла каждую клетку его тела. Почему он раньше никогда не задумывался, не чувствовал?
Рядом кто-то зашептался, кто-то подошел поближе к яме для будущей могилы, задев его рукавом мантии, и он поднял взгляд. Профессор Слизнорт начал свою речь. Он приготовился слушать настолько внимательно, насколько это возможно… о талантливом ученике, коллеге, достигшем гораздо большего… о мужественном директоре, управляющем школой в самое тяжелое для нее время… Но когда маленький пухлый волшебник заговорил, почти слово в слово повторяя то, что только что мысленно произнес он сам, ему внезапно стало невыносимо здесь находиться. Он понял, что не сможет это слушать… не хочет видеть, как чьи-то руки будут бросать крохотные горсти земли вслед ушедшему вниз гробу, как будут колыхаться на ветру черные вуали и втыкаться в свежеразрытую землю щегольские трости.
Он не чувствовал ненависти к ним. Нет, больше никогда! Он просто не мог этого выносить.
Юноша развернулся и, не надевая мантии-невидимки, быстро зашагал в сторону железнодорожной станции.