[показать]Я знаю, что ты желаешь мягкости и доброты. Но что общего у христианина с льстецом? Христианство прямодушно и простодушно. Оно видит вещи такими, какие они есть, и говорит о них соответственно. Даже язычники желают зла тем, кто льстивыми словами отзывается о пороках их друзей. Так как же истине Христовой льстить злу и безбожию? Тем не менее, мы объясним тебе, как мы отстаиваем Евангелие, и расскажем об этом без смущения, представляя наши слова на суд тебе и всему миру. Мы не боимся, что толпа почувствует себя оскорбленной этими «уязвляющими» словами, как ты их называешь. Ибо кто не претыкался о Христа? Кого Он не обличил? Дух истины обличает и не льстит. Он обличает не только некоторых, но и весь мир. И потому мы полагаем, что следует прямо и открыто порицать, обличать, поражать все, и что не следует щадить, обходить молчанием или оправдывать ничего, дабы истина пребывала среди нас победно, не зная уз, в чистоте и ясности.

Далее, это совершенно другое дело — принимать, долготерпеть и с величайшей нежностью поддерживать тех, кого ты обличил. Это относится к делам любви и братского служения, а не к служению Слова. Даже Христос, когда Он с величайшей резкостью обличил всех людей, желает быть для них как бы наседкой и собрать их всех под Своими крыльями. Любовь все переносит, все долготерпит, всему надеется. Вера же, или Слово, не долготерпит ничего, но обличает и истребляет, или как говорит Иеремия, искореняет, сокрушает и губит, и «Проклят, кто дело Господне делает небрежно».

Есть разница, дорогой Фабриций, между восхвалением зла или принижением его важности и исцелением зла добром и любовью. Прежде всего остального должно сказать, что правда, а что неправда. И когда твой слушатель принял это, тогда его должно долготерпеть и, как пишет Павел, принимать немощного в вере. Твой же подход приводит к тому, что истина так и не получает признания, однако при этом предполагается, что зло исправлено подобной лестью и притворной добротой. И тем самым исполняется слово Иеремии: «Врачуют раны народа Моего легкомысленно, говоря: „мир! мир!“, а мира нет»; и еще: «поддерживают руки злодеев, чтобы никто не обращался от своего нечестия».

Я также надеюсь, что мы никогда не вели себя так, чтобы кто-то смог упрекнуть нас в том, что нам недоставало любви, чтобы принимать и долготерпеть немощных. У нас нет недостатка в мягкости, доброте, миролюбии и радости для того, кто соглашается с нашим словом, пусть даже он не может стать совершенным в мгновение ока. Нам достаточно того, что он все же признал истину, не воспротивился ей и не осудил ее. Все остальное делается на основании любви, с которой мы увещеваем человека поступать соответственно тому, что он признал истиной. Однако нет ни благодати, ни доброты тем, кто осуждает или презирает само учение и служение Слова или лукаво преследует его, — или, скорее, величайшее проявление любви состоит в том, чтобы бороться с их яростью и безбожием всей силой и всеми возможными способами.

— Мартин Лютер