Хольтхаузен считается бедным непристижным районом Дюссельдорфа. Он вплотную примыкает к заводам Хенкель, из коих относительно недавно выделился Когнис. Собственно, сами заводы принадлежат Когнису. Благодаря финансово-экономическим конструкциям, вообще непонятно кто кому в этом симбиозе на нескольких сотнях гектаров принадлежит.

Я вспомнил о Хольтхаузене вчера на долгом пути из 46-й налоговой, что у Волоколамки, до Калужской площади, что у моего офиса. Вспомнил в пробке, слушая передачу, ведомую Володарским et Co. Володарский пригласил в студию известную писатессу Дину Рубину. Уж не знаю пока, так ли она талантлива (баба всё-таки), как её превозносили, но она говорила что-то такое о работе писателя как о ремесле, тяжёлом ответственном труде, и чёрт дёрнул меня за штанину (отчего я инстинктивно нажал на педаль газа и чуть не въехал в жопу впередиползущего мерседеса) и намекнул, что надо купить и прочитать, хотя бы попытаться. Что ж, сделаю это сегодня, попозже, только сначала смотаюсь на Волхонку, посмотрю на Фаюм.

Помимо ремесла и прочих трогательных подробностей из своей жизни Дина Рубина упомянула, что иногда, бывая за границей, устав мотаться со своим мужем-художником по залам достопримечательных музеев, где он может сверлить взором одну картину на протяжении минут сорока (правда, настолько по-художнически профессионально, что на картине потом совсем не заметно дырок), она бросает супруга, остолпеневшего перед очередным шедевром, и идёт в ближайшую кафешку, пить кофе и наблюдать жизнь вокруг. Ибо "это вокруг" и есть сама жизнь, i.e. то, что и интересно писателю (но, как оказывается, не художнику).

И вот именно эта неполиткорректная (по отношению к супружнику) привычка Дины Рубиной напомнила мне Хольтхаузен.

А я прожил в этом районе месяца полтора и полюбил его. Даже его слегка химический запах смеси кокосового масла и окиси этилена.

По вечерам я обычно ходил в малюсенкое (как это часто бывает в Европе) турецкое полукафе-полуфастфуд, дополнительной эклектики заведению прибавляло ещё и его турецко-итало-американское меню. А вообще, это было очень дешёвое, очень милое и очень гостеприимное место. Обычно, я заказывал пиццу Маргариту и выпивал под это дело пару булок местного альта, которым дюссельдорфчане страшно гордятся (и совершенно напрасно - я понял это после пребывания в Чехии).

Придя в кафе всего второй раз, я был уже встречен, словно постоянный посетитель. И это было неподдельное отношение. Работникам, их и было-то два или три человека, включая хозяина, просто было приятно, что кому-то нравится приходить к ним снова. Иногда я заходил просто хлебнуть альта, в этом случае я уносил с собой из кафе свёрток с дёнером (пол-липёшки, вовнутрь которой кладётся наструганное мясо и свежие овощи - очень вкусно. Раз я видел, как это продавали в турецкой кафешке в Москве, правда, под названием дюнер. Но - не суть), чтоб перекусить в номере.

Я приходил в кафе и часто просто сидел, наблюдая за всем вокруг, совсем как Дина Рубина. В кафе работали только турки, явно иммигранты, явно жили, еле сводя концы с концами. Работали, как лошади с утра и до вечера, практически без выходных. Молодой симпатичный паренёк, выполнявший обычно помимо ролей повара и продавца ещё и роль официанта, мне нравился особенно. Между нами быстро установился сначала eyes contact, а затем мы стали перебрасываться (я - на своём тогда бедном, он – на своём, думаю и поныне, ломаном английском) малозначительными репликами вроде : Как дела? (жаль, что по причине плохого знания английского я тогда не мог ему сообщить, что роды ещё не состоялись. Да он бы и не понял.) и т.п.

Как-то, задумавшись о чём-то своём, я невольно остановил взор на той части тела (та верхняя часть бёдер, что находится сразу ниже поясницы) вошедшей в кафе посетительницы, на которую и принято обычно исподтишка заглядываться. Паренёк заметил мой взгляд и заговорщицки-понимающе подмигнул, улыбнувшись. Я смущённо улыбнулся ему в ответ, т.к., хоть и смотрел туда, да не видел ничего, т.к. витал в горних высях. Это ещё что. Один раз я попал в похожий конфуз, когда мой такой же ничего не видящий взор остановился между широко расставленных одетых в джинсы ног парня, сидящего напротив в вагоне метро. И взор так же был пойман. Только на этот раз самим парнем… В любом случае, этот случай только добавил уюта и мне, и туркам в кафе, т.к. мы все стали чем-то вроде one team, хоть нас, конечно, и разделяла дистанция.

Частенько в кафе заходил потасканный старичок, лет под 80. Он садился за один и тот же столик сразу у входа. Выпивал строго одну бутылку альта, заправски перекидывался остротами (это было понятно, т.к. все всегда смеялись) с турками. Однажды за этот столик сел я, придя, пока старика ещё не было. Когда появился он, то, несмотря на то, что в кафе были и другие свободные столики, он подсел ко мне. По-моему, я угостил его бутылочкой альта. Мы разговорились. Я ни бельмеса не знал (и не знаю до сих пор) немецкого, мой визави ровно в той же мере не был силён в русском и английском. Но мы действительно разговорились.

Старик спросил меня, что я тут делаю. Когда я сказал, что я из Когниса, он с уважением заметил, что Когнис – это сила (силу, правда, на днях выставили на продажу). Узнав, что я русский, он с уважением сказал что-то о России. Он также сказал, что воевал, правда не на Восточном фронте. Он был моряком, воевал с англичанами в Северном море и на Балтике. Это, собственно, единственный ветеран «с той стороны», которого я знаю. Но он удивительно напомнил мне наших ветеранов, моего деда, двух дядьёв. Что-то в его тоне, когда он упомянул войну, было такое, что напомнило мне «наших». И это притом, что мы разговаривали на очень странном языке. Старик что-то рассказывал даже о своей семье, смешно называя жену «mein mutter», ну просто совсем, как русский. Думаю, что именно это «совсем как» и было нашим общим языком.

Ещё помню, как паренёк-турок, не вовремя поймавший тот мой взгляд, зашёл в кафе во время своего выходного дня. То, что у него выходной, было ясно сразу. Он был бедновато, но как-то по-выходному опрятно одет. Он зашёл в кафе в рабочее время, и в его взгляде читалось смущение оттого, что он зашёл к своим, они работают, а он – вроде как посетитель. Было видно, что он (так бывает только когда ты очень молод) будто наполнен гелием. Он был совершенно свободен и лёгок. Но так же было понятно, что он просто не знает, куда ему пойти, т.к. у него выходные явно случаются не чаще одного раза в месяц и поэтому опыт их использования отсутствует напроч.

Всё. Пошёл смотреть на Фаюм.