Это цитата сообщения Гей-удолбаный-в-хлам Оригинальное сообщение

Ордынка.

Замоскворечье упрямо не отпускает меня с детства. Отец, правда, вырос далеко оттуда, в Подколокольном переулке, в древнем доме князей Шуйских, а я позднее ходил в ту же школу, что и он, хотя для этого и приходилось ехать битый час с Речного Вокзала. Для меня сердце Москвы -- это не изуродованная Красная площадь, и не феодальный Кремль, а путаница проводов над Пятницкой и грязно-красные европейские башни собора Климента Папы Римского, который в своём запустении похож на зловещий призрак посреди шума и огней Третьяковки. Тут же рядом церковь Всех Скорбящих Радости на Ордынке, выстроенная Осипом Бове на закате царствования Александра Первого. Могучий, крытый медью купол, мощные ионические колонны, портики, пилястры, белые на жёлтом фоне, согласно "апробированных образцов коими постройки надлежит красить". Имели в Российской империи хождение альбомы высочайше утверждённых фасадов для зданий всех назначений, от почтовых станций до тюремных замков, к ним прилагались дощечки с образцами цвета. Жёлтый был самый распостранённый -- наверное, было подспудное стремление хоть немного раскрасить тоскливую русскую зиму.

Последний раз я заходил в тот удивительный храм в 2001 году, когда жизнь ещё не отозвала свои опрометчивые обещания радости и благополучия. Удивило, что пол храма -- паркет, а не плитка или железо. Остальное запомнилось скверно -- разве только что оттуда в МакДональдс подзаправиться, Лёха и интернет, потом разъезды по Москве, обычное для нас занятие того года.

Сегодня я впервые попал туда на службу, чтобы избавиться от угроз мамы ("нет, мы сейчас идём к о. Иоанну, а иначе собирай свои манатки и выметайся на улицу!"). Ордынка в очередной раз меня спасла. Странно было видеть знакомый храм ярко освещённым -- и тогда, в 2001, и недавно, когда я туда заходил, службы не было -- был полумрак и тишина, и тряслись руки, вставляя свечку в слишком широкое гнездо. Основное помещение, под куполом, закрыто -- отгорожено низеньким заборчиком, и во мраке, и можно только издалека заглянуть в мощную ротонду ионических колонн, отчего вспоминается христианский Рим и его ужасная судьба, и кажется, что там, в запретном полумраке, действительно живёт Господь.

Служба закончилась, и народ сразу развернулся спинами и пошёл к выходу, и как-то неловко было вместе со всеми выходить, что-то в этом есть формалистическое, административно-регулярное, уж лучше один на один, при погашенных люстрах, в полумраке продирающегося сквозь пыльные зарешёченные окна дневного света, не в толпе, не вместе.