И каждый вечер в гримерке зажигается не яркий свет. Со скрипом распахнутая дверь впускает нас в небольшое помещение, пропахшее пудрой, тальком, гримом, красками, парфюмом и табаком. Здесь всегда творческий беспорядок, если не сказать пестрящий разгром – костюмы, парики, инвентарь развешаны-разбросаны повсюду, вычурным ковром устлав пол. Все потому что идеи здесь приходят исключительно спонтанно, и тогда все это взлетает на воздух ко всем чертям, пересыпаясь от стены к стене, меняя рисунок мозаики. Им нет сноса, им нет конца – их давно уже нет, обманчивая насыщенность ароматов и красок в приглушенном свете. И капли воды жемчугом дрожат на застывших лепестках охапки цветов в углу.

Рваный ритм шагов и приглушенный смех оживляют помещение, дверь с гулким щелчком захлопывается за спиной и на пол летит рыжий парик, она с искренним удовольствием сбрасывает с себя образ, довольная усталость роняет субтильную фигуру в кресло и мягкие фиолетовые волосы рассыпаются по хрупким плечам. Сегодня ей захотелось быть мужчиной, кто бы стал мешать ей? Я потакаю ее причудам. «… И все равно… вы очаровательны даже в этой мерзопакости!» - ох и устроили мы там, публика содрогнулась от новой волны слухов и сплетен, публика не верила своим глазам, публике хватит разговоров еще надолго. Наивные, смешные, мнящие себя знатоками, критиками, фаворитами. На каждый случай припасено уникальное выражение, уникальная гримаса, уникальная улыбка – тут их сотни и сотни, неповторимых и одноразовых. Да-да, я больше никогда не улыбнусь вам, ma cherie, так же как сегодня – эту улыбку я уже снял с губ и выбросил в корзину для бумаг. Я не чувствую усталости, разорвав наконец ворот, сбросив пропахшую чужими духами сорочку и растянувшись в кресле напротив нее, скорее сытое томление как после пиршества. А она забирается в кресло с ногами, вонзив острые шпильки скинутых туфель в пол как ножи, она похожа на пригревшуюся змею – украшения и блестки на старомодном узком корсете хищно бликуют от малейшего гибкого движения, отражая мягкий свет. И нет ничего больше, что тревожит покой, что призывается вытянуться струной, быть отточено-галантными так, чтобы даже золоченые зеркала залов залитых светом и звуками музыки смущались ловить отражения каждого жеста, как неопытные влюбленные.

Нет, только не здесь, среди этого бедлама и нагромождения идей и образов. Здесь крепкий бренди вязкими мостиками по стенкам пузатых бокалов, здесь ароматный дым крепких сигарет переплетается в единое полотно, здесь крепкие выражения в словах. Да-да, и королева зеркал не скупится на выражения с присущим ей усталым изяществом в ответ на мои вальяжно-саркастичные заявления. Это тоже то, чему нет износа – наша бесконечная перепалка, метание друг в друга различных колюще-режущих предметов. Я и она можем портить друг друга сколь угодно долго, наносить какие угодно раны, хоть порвать на ленточки – с наступлением следующего вечера не останется ни единого следа на телах – невозможно испортить, невозможно больше поранить то, чего давно нет. И калейдоскоп искр в ее зеркальных глазах, и моя острая стеклянная улыбка – за ними еще не утихшая ярость. Она ни в чем не хочет уступать, я непомерно горд. Кто любит себя больше. Сошедшие с совсем разных картин, но одной неведомой эпохи и неизменно возвращающиеся на свои полотна с каждым новым рассветом, чтобы тускнеющие от времени картины расцвели новыми красками похищенных эмоций, клятв и взглядов за прошедшую ночь.

И кто бы мог подумать…

За поворотом лет осталась, отшумела война, череда скандалов и ссор. А как я ее гонял… мммм… эту несуразную девчонку. Ее ужимки приводили меня в исступление. Пока однажды, мы не встретились как всегда случайно на руинах старого города, после долгой паузы. Кажется, говоря на одном языке. Кажется, тогда она сказала о том, что даже немного скучала. Кажется, я не смог не согласиться с этой мыслью. Но точно и наверняка, тогда вдруг меж нами возникла странная договоренность: можно все, потому что никогда ни у кого не будет заморочек. Несуразная девчонка с фиолетовыми волосами превратилась в королеву зеркал, а я так и остался мертвой тенью. А год спустя, когда ночи уже стали темными и полными тепла и лунного света, впервые зажегся свет в этой маленькой гримерке.

Кофе, крепкий алкоголь глотками, табачный дым и слова, слова, слова. Я не хочу, чтоб повисала тишина. От этих слов она смеется, от этих слов на пухлых губах играет улыбка. Пусть будет так, я не могу замолчать. Потому что когда обрушивается тишина, она перестает улыбаться, в ее глазах застывают слезы. Как одним зимним вечером я открыл эту дверь и увидел серую комнату, сползшую со стен краску, запах отсыревших тканей и сгнивших цветов. И сжавшийся комочек на подоконнике, закутавшийся в длинную шаль, и капли стекающие по оконному стеклу с прижавшегося к нему лица.
Уже прильнув сидя у меня на руках, она говорила о своих снах. А я рассказывал ей сказки о зеркалах и морской бездне, пока дрожь не оставила ее. [362x475]С тех пор я говорю, чтобы она не оставалась в тишине, я говорю, чтобы больше не видеть этих слез. Когда она задерживается здесь и не спешит уходить в путы зеркального лабиринта, когда я не рассыпаюсь во прах силуэтом на фоне провала окна, тогда она просто слушает негромкие слова и засыпает на моих коленях, и эти ее легкие короткие сны пахнут мятными конфетами.

Можно бесконечно долго гадать, что к чему в этой истории. Друзья? Родственники? Враги? Любовники? Компаньоны? Соратники?... Успокойтесь господа, довольно блажить, довольно гадать на кофейной гуще. Вам все равно никогда не распутать этот клубок, провалившейся на изнаночную сторону сказок, откуда приходят призраки прошлого, герои этих сказок сошедшие с распятий старинных картин. Эта тайна навсегда останется за закрытой дверью нашей гримерки. И упаси вас ваш бог пытаться подглядеть - в эту замочную скважину уже не раз метко вонзался мой стилет. Да и она тушит сигареты обо что попало в этой комнатке. Где под утро в пепельнице на столике у окна тлеет еще оставленная сигарета, и на дне бокалов остатки золотистых капель, пусты глубокие кресла, и ворох костюмов, масок, охапки цветов рассыпаются серым тленом, тускнеет слепая поверхность трельяжа, бледнеет небо, и тени ускользают прочь, растекаясь узором по стенам… до новой ночи игры...