В правом ухе кто-то поселился и строит себе дом. Когда дохожу до мысли о том, что он будет жить там, пока я не умру, вся жизнь сжимается до клубочка дней, в которые кто-то будет строить дом у меня в ухе. С тех пор как мне приходится делить свою голову с другим существом, я все время думаю, что неправильно живу, а зажить по-другому уже не смогу - это нужно было сразу начинать. Сразу учиться ухаживать за другими, приводить в порядок свою планету каждое утро, говорить тихо, не дергаться, сместить центр мира подальше от себя... Пожалуй, этого идеала я могла бы достичь только будучи собакой или дельфином. У Кундеры дихотомия тела и души, присущая только человеку, показана как наш недостаток, даже проклятие, мешающее нашему счастью, потому что счастье - это тяга к повторению, а нам все время хочется развития. Самые мои печальные дни, когда я страдаю по несбывшимся мечтам, как раз об этом - о том, что я больше не развиваюсь, что деятельность моя бессмысленна и любовь, которая есть, застыла в статую примерно в первый день своего появления на свет. Если бы мы были парой дельфинов, то мы бы каждый день просто рассекали волны, и не было бы различия между нашими ощущениями, в котором кроется ужасное зло. Мне нравится представлять, что, когда я умру, я стану таким метафизическим дельфином, который каждый день будет делать одно (в данном случае ничего), не стремясь преодолеть несуществующие границы. Кстати, ирония еще в том, что если бы я сместила центр мира вовне, то я, наверное, смогла бы стать кем-то, потому что нельзя приобрести вес для других, когда тебе плевать на других. Если у кого-то происходит что-то важное (свадьба, дети, война, смерть), мне приходится включать левое полушарие мозга, чтобы путем логического анализа прийти к мыслям и фразам, которые у меня должны возникнуть как реакция на эти события. Мне кажется, что простым словом "эгоизм" это до конца не объяснить, тут есть что-то дьявольское: будто кто-то огромным тесаком разрезал мир на две неравные части - на одной из них осталась я, а на другой все остальные. И те очень немногие, кто пытается прорваться на мою половину, не долетают и падают в адскую лаву. Потом, правда, выясняется, что из адского пекла есть потайная дверца наверх, и люди возвращаются на свою большую часть мира. После этого они обо всем забывают. У меня же, в моей части, стучат молотками мои воображаемые друзья, бушуют ветры и умиротворенные дельфины плавают по небу. У меня в душе живет собака, которая виляет хвостом, когда я перед сном залезаю к ней в конуру. В моей части света вянут все цветы, заброшенные с той, большой, части, также у меня здесь все предметы покрыты слоем вековой пыли, от которой я постоянно чихаю, тут всегда сумрак, лампочки перегорели, еще я плохо вижу, поэтому очертания плавают будто в тумане, и я чувствую лишь тяжесть своего тела, которая кажется атавизмом. Мой мир для меня неиссякаемый источник историй, описаний - идеальный образец замкнутой в себе безысходности. Я девочка на шаре, только я хожу по нему там, с другой стороны, внутри, и у меня с собой запас книг и слов, которых хватит до конца. Я засыпаю, обнимая себя, виляя хвостом, и думаю, что перестану желать, но мне снятся сны, где я на другой стороне света, со всеми, и все знают, откуда я пришла, и следят за тем, чтобы мне никогда не было покоя. Это был еще один рассказ обо мне, моем одиночестве и моей несбывшейся мечте о дельфинах, собаках, цветах, солнцах и других людях.