Вот мои тебе семь предложений об ЭТОМ. У тебя прыгающая походка, ты забываясь ускоряешь движение, оборачиваешься (что-то is missing, и это я), ждешь - и мы сравниваем шаг. Ты покупаешь два пакета семок, соленые и простые, потому что я не люблю соленые, но я уже люблю тоже, поэтому мы смешиваем семки в одну пиалу. (А на 14 февраля ты подарил мне вареный говяжий язык.) Ты шлешь мне фотки собак с улицы и из метро - сегодня прислал видео с кенгуру - и обижаешься, когда я не успеваю посмотреть. Ты говоришь, меня не посадят в тюрьму, теперь уже я обижаюсь ("хватит обесценивать мою работу"), а ты говоришь, что просто у тебя папа знаком с генералом, и все будет ОК. У меня панические атаки, и я по ночам для заземления щупаю пух на твоих ушах. Ты просыпаешься и говоришь "давай включим longplay на ютубе", чтобы я отвлеклась. Наше ЭТО - дом и запертая от всех дверь в нем.

Раз услышав этот голос, становишься ближе.
Время не движется, и мы танцуем,
не отличая счастья от беды.
Я развиваюсь в ту, кто тоже
находит тексты у себя под кожей.

Был тайный знак: ребром ладони провести по бедру. Мы молча выходили из-за обеденного стола в кухне или из комнаты, где все смотрели телевизор, подскакивал на месте футбольный мяч, хлопала покосившаяся зеленая калитка, и мы высыпали на трассу. Трассой была поляна между нашим и тремя соседскими участками, сверху (тогда казалось — высоко в небе) стрекотали провода ЛЭП.
Я молча занимала свое место на воротах — между двумя прелыми бревнами, уложенными метрах в семи друг от друга. Брат молча чеканил мяч — разминался. Я следила глазами за черно-белым кружком, пытаясь предугадать, куда будет первый удар.
— Сегодня падай.
Мы прошли стадию, когда я просто прыгаю вправо или влево, оставаясь на ногах. Я уже достаточно классный вратарь, чтобы рвануться за мячом всем телом, оторвавшись от земли. Поэтому нужно угадать, в какую сторону падать.
Когда брат пробивает первое пенальти, солнце еще только над соседской дачей. Размах бутсы, глухой стук, секунда, свист мяча мимо правого уха. Я оборачиваюсь и провожаю его глазами, прямо до насыпи железной дороги. Вздохнув, бегу догонять.
— Блин, давай, вчера получалось уже.
Всхлип калитки, Тетьлюда выходит на трассу с зеленой бейсболкой брата — красная “Л”, мяч, белые крылья (я еще не знаю, что это паровоз). Неловко протягивает:
— Юрик, на, а то солнце печет…
Брат закатывает глаза, показывает, мол, положи на забор, и мы продолжаем.
Я принимаю защитную позицию: ноги полусогнуты в коленях, попа назад, вес с одной стопы на другую и обратно, взгляд сосредоточен. Носки гармошкой спустились на щиколотки. Ноги в шортах один большой синяк. Жидкая косичка потеряла резинку.
— Давай, Бартез, тащи!
Размах, мяч соскальзывает с влажной травы, летит идеально в девяточку, немножко потянуться — и вот прямо в руки. Ловлю его умеючи на грудь, зажимаю предплечьями, как видела по телеку. Важно не выронить, иначе будут добивать. Ну вот, даже падать не пришлось. С секунду обнимаю добычу.
— Ногой выбивай.
Бросаю перед собой, разбегаюсь, попутно целясь в сердцевину, ударяю несильно, но уверенно. Мяч скачет мимо брата, тот устремляется за ним, настигает у Антонова забора с горохом, разворачивается и оттуда начинает свой грозный пробег к моим воротам. Я уже понимаю, что он будет победным, но не сдаюсь. Когда один-на-один, выходи вперед, не жди противника у ворот. Сердце скачет в горле. Брат обходит играючи, несется мимо с воплем:
— Зинедин Зидан в штрафной, обходит вратаря, пробивает, отличный бросок, ииииии ГООООЛ!
Мяч метит в куст шиповника. Опадает пара-тройка розовых лепестков.
— Э-э, ты че, я ж Бартез!
...Пробита двадцатка пенальти и сделана дюжина выходов один-на-один, солнце фигачит нещадно, раскаляя провода над нами.
— Три последних, — предлагает брат, серьезно киваю. — Потом вечером потренируемся перед матчем.
“Матч” — это мы вдвоем против Дядьлеши, он футболист. Он еще не знает, что я умею падать, это у нас с братом сюрприз. Туз в рукаве.
Самый последний я отбиваю на лету, вытягиваются мышцы. Поймать не успею, руки в кулаки, чтобы не выбить пальцы, в аут его. Да!
— О, хорош!
Улыбаемся оба, первый раз за игру. Все, пошли обедать, уже два раза звали.
Завтра я отобью мяч носом, Дядьлеша будет в ужасе, это будет наш триумф. Брат до универа будет всем рассказывать, как я отбила носом. Будем вспоминать, сидя у утильки и куря вместе кент-восьмерку, и ржать. Может, он и сейчас это рассказывает всем, хотя сто лет не виделись?

Раньше по будням я оставалась одна на десять дневных часов, и через квадратик зума ко мне в квартиру протискивался опасный внешний мир. Десять рабочих часов нужно было изображать продакт-оунера, "продавливать" задачи, "получать конструктивную обратную связь". По вечерам только смотреть ютьюб, потому что если начать говорить, то серая пыльная подушка депрессии задушит обоих. Карантин стал катализатором никчемного корпоративного тоталитаризма. В его проявочной комнате показались тупые лысые лица, и я ушла, все еще лежа на диване.

Пережив семь стадий отрицания, я чувствую себя под защитой 24/7: своей и хорошего другого. Оказалось, что жизнь уже не делится строго на подвиг и отдых. Можно вместе ходить по теплым доскам нового пола утром, днем и вечером, обниматься и тихо зачитывать друг другу новости. Медленно мыться в ванне под сериал с инди-саундтреком. Покупать зеркала в деревянных рамах на онлайн-барахолках и принимать курьеров в шелковом кафтане цвета сахарной ваты. Обсуждать общую семейную вину за собственное пока-благополучие. Спорить, выходить ли на улицу, выступать адвокатом дьявола, хотя на самом деле соглашаться с аргументами другого. Даже если квадратное окошко внешнего мира обижает, можно не копить жалость к себе до вечера. Стерлось прежнее ощущение себя и появилось новое, более цельное.

Когда приходят друзья и на столе материализуется дорогое вино с запахом мокрой земли, с кривой усмешкой рассуждать о летучих мышах, гиперболах статистики и койко-местах. Снова винить себя и не мочь так больше, и на время становиться труженицей тыла, генерить концепции помощи. Задумываться, смотреть в окно на ворону. Вспоминать, что лени не существует, и лениться безнаказанно.

Понадобился год, чтобы набрать защитный жирок и смириться с тем, что другого мира не будет, что в коробке из-под доброго мира мне продали на базаре такой. Найти пульт и начать разбираться с системными настройками.

Я утратила способность писать, пропустив через себя сотни тысяч текстов, талантливых и бездарных. Все, что могло бы описать сегодняшнюю действительность, уже было создано в прошлом веке. Реальность тяжелее и абсурднее набоковского "Приглашения на казнь", страшнее клоуна со зверской улыбкой в сливе канализации, реальность хотела-бы-убить-убила-бы, гора пластика в китовом рту, запотевшее стекло омоновского забрала, популярный спектакль, которого так и не показали, но нужно ли множить абсурд в текстах? Или: нужен ли текст, который приведет в порядок наши коллективные мысли?
Текст немеет перед действительностью, текст может ее описать, но жизнеописание дискредитировано. Мы все еще на затонувшем корабле в финале "Былого и дум", хотя прошло 165 лет. С тех пор как оказалось, что и на дне можно жить, лучшим текстом стало молчание. Наши диалоги - бульканье в соленой воде. Надо идти - Пойдем - Не двигаются с места.

Мой пес научил меня смотреть на себя глазами собаки.
Двухмесячного Фредди (Меркьюри) забрали у заводчицы с ж/д станции Фрязино для Ани. Стоило ему вплыть на участок, как Юра с Машей захныкали: тоже хотят пуделя. Пришлось вернуться на станцию за братом Эриком (Клэптоном, поплешивее). Я ничего этого не помню, мне было два. Мои собаки были чьи-то.
На той даче бабушка ругала меня восьмилетку. Я выбежала из комнаты, саданув дверью. Удар пришелся на лапу. Спустя час я сидела на корточках перед псом и шепотом молила о прощении. Фредди молчал, но не уходил – строгий и милосердный, как Альфред Великий.
Фредик наблюдал все выходки близких, но остался до последнего. А Эрик сбежал на прогулке от пьяного дяди Леши, мы его так и не нашли.

"В этом городе, в его белом мраморе и черном асфальте, в его истории и современности было нечто такое, что показало мне: я могу восхищаться прошлым, не смолкая перед ним".

[700x466]

everything inside me
feels like a too-full,
too-dirty kitchen sink.

Как-то так выглядят 10 лет жизни.
[700x690]

Мой любимый сериал меня всегда вдохновляет
[700x423]

[700x407]

Кемаль собирал свою любимую по деталям, не пропуская ни заколки, ни чайной ложечки, ни окурка. И все же не смог уследить за ее смертельной печалью. Это история про тотальное одиночество и непознаваемость чужой души, про темную боль и про черствость под личиной нежности и любви. Идеальное зеркало, в которое невыносимо смотреться.

[700x393]

Радость от процесса, эпичного, многодетального, погружение в поток, единение с командой, равенство, не думать о результате в процессе, не любоваться собой - в процессе, хорошее настроение, оптимизм.

Об этом наверняка кто-то уже писал: ничего не происходит, больше нет ничего вокруг, все свернулось в точку, все - внутри. Наверняка, но я не знаю кто. Придется самой, и это повторение. Вот кто-то получил очередную литературную премию за повтор. Ребята, ну как же, - мне хочется сказать, - вы не видите, ведь это все уже было! Все уже сказано, и текст исчерпал себя, замкнулся на себе. Сюжет умер. Действие ничего не значит. Любой поступок - дежавю. Мне хочется быть Малевичем, но ведь и он уже умер - 81 год назад. Пустота, которая не рождает смыслов, потому что она вакуум. Или это только я девочка в шаре, а вокруг все течет, все меняется? [Нет, я злой старичок из "Рождественской истории".]
...И вот ты лежишь в соленой невесомости. О чем ты думаешь, когда тебя вроде и нет? Мозг не перестает думать, даже когда ничего_нет. Он похож на вечный двигатель, только он не вечный, и это могло бы быть насмешкой. Но даже и не она. В отсутствии чего-либо мозг пытается черпать смыслы в себе и рано или поздно исчерпывает (съедает) себя. Языковые игры (черпать - исчерпывать) его уже не радуют, как и цитаты, и "магия" чисел (см. ниже). Они ни для чего и ни для кого.
Вот был Шиле, он рисовал свои болезненно красивые пальцы. Но он умер в 28 (не первый и не последний, да и мне через два года 28). Что бы он делал в 82? Рисовал чужие пальцы? Так же водил бы несовершеннолетних девочек в свое логово артиста? Где импульс, который все меняет, каков механизм его самозарождения (создания?)?
Многие издеваются над массовым. Рисуют консервные банки и вообще. Другие рубят иконы - уже лучше, но этап, когда разрушение равно созиданию, вроде пройден. На работе говорят: мы поменяем Россию (боже мой, что я делаю среди них). Откуда эта самонадеянность? "В нас есть что-то, чего нет в других, и мы этим чем-то засеем всю страну". Во мне нет семян, во мне и колючки загибаются от засухи. Даже земля в горшке на подоконнике куда-то исчезает! Откуда в других тропические заросли?
Мне кажетсЯ, Я давно знаю ответ, просто отмахиваюсь от него. Неограниченная саморефлексиЯ, мозг-съедает-себЯ, замкнутость шара извне, "любите менЯ! боже мой, любите менЯ!", Я лилипут в стране гуливеров, Я моська в мире слонов - ЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ. Я.

UPD Холодок побежал из груди во все стороны, когда осознала, насколько ничего не изменилось за три года. Вообще ничего. Три года моей жизни прошли, будто их и не было.

Подумала, что я в свое подсознание захожу как к себе на кухню. Даже не могу сказать, что выбиваю дверь с ноги, потому что дверь просто всегда открыта. Учитывая, что от кровати до кухни без преуменьшения пять шагов, я там частенько тусуюсь.
Зафиксировала, в течение нескольких месяцев проверю, была ли права.

«Множество вещей так или иначе находится вне сферы абсолютного знания, но позвольте мне предложить вам сведения о том, что на орбите Венеры вращается заварной чайник, однако положение этого чайника таково, что мы не можем его видеть. И если кто-то будет утверждать, что такой чайник существует, я не буду заявлять, что он не прав. Но я останусь в границах здравого смысла, если построю всю свою жизнь — и проживу ее счастливо — на том убеждении, что никакого чайника на орбите Венеры не существует».

Волшебство в моей жизни, как в сказке братьев Гримм, - это сочетание восторга с ужасом. Из-за того, что самые волшебные издательские проекты связаны с Новым годом, я очень удивляюсь, когда выхожу на улицу и не вижу снега. Чтобы запомнить это лето и то, что бывает абсолютная красота и абсолютная радость творчества, выложу такой вот снимок. Хотя этим летом моря у меня не будет, сезонное ощущение - как освободиться от надоевших слоев одежды, окунуться в прохладную воду и утечь вместе с уходящей волной.
[394x700]