Я не хочу, чтобы кого-то били, чтобы было больно, холодно, страшно и кто-то не знал, куда ему бежать и надо ли бежать. Я хочу, чтобы мы все лежали на теплой земле, на хрустящих листьях, теребили травинки в зубах и смотрели, как шастают по небу ветки разлапистых сосен. Чтобы это никогда не заканчивалось, чтобы не нужно было думать о смерти, заказывать себе гроб, заказывать другому гроб, искать, куда приткнуться, в чью грудь зарыться. Не хочу, сжимаясь в клубок, дрожать о завтрашней боли, выгадывать время, чтобы можно было просто закрыть глаза и отдаться ощущению счастья как его понимали эпикурейцы. Если бы солнце грело нас вечно, а не сокращалось, как червяк, если бы мы записывали на флешку все воспоминания, чтобы потом воткнуть ее в новое тело, скачать данные и продолжить жить, то я не знаю даже, уместилось бы такое счастье в границы вселенной или закольцевалось в себе. Я не завидую тысячелетним камням, невысыхающим океанам, всезнающим баобабам, молодым звездам и спиральным галактикам, потому что мы с ними в одной упряжке. Имя ей время, и впряжены в нее дьявольские взбесившиеся кони с огненной гривой, которые несутся, задыхаясь, прямо в пропасть и в ужасе от происходящего ускоряют галоп. Трава не будет расти, собаки не будут лаять, ветер не будет хлестать по лицу, но никто этого не чувствует, как не чувствует движения планеты и течения времени. Мы несемся даже когда лежим, как это несправедливо - мы не вольны остановиться ни на миллисекунду. Население, отупленное голодом, революциями и ремонтами, не осознает масштаба катастрофы, а если бы вдруг осознало, то на земле началась бы такая паника, что люди в результате адской давки и сбоя в движении элементарных частиц попадали бы с планеты, улетели в открытый космос и хоть на долю секунды увидели, что за ужас являет собой весь этот мир. Последняя мысль каждого была бы при этом настолько неважна, насколько может быть неважно падение листа на землю в контексте абсолютного равнодушия времени.