Начинал писать, как пост в дневе. Потом отправил на конкурс. Теперь возвращаю на законное место.

[680x113]

Весна. Апрель. Я спасаю Землю.
Я спасаю Землю небрежно, легко, невпопад, словно ловлю на палец дымные колечки. Я открываю блокнот и чёрным фломастером рисую солнце. Солнце пухлое, рыхлое, круглое, напученное сытыми мегакалориями термоядерных бобов. И я рисую число «сто» на солнечном дутом пузе.
Моей весне осталось всего сто лет, а я даже не знаю, куда их девать. Я как юродивый брожу по недотаявшим улицам и раздаю прохожим листки календаря. Их много, этих листков - примерно тридцать шесть с половиной тысяч и ещё двадцать пять. На последнем нет даты, а только грустный смайлик задом наперёд в арабской кодировке. Говорят, что на востоке есть пословица: «Сколько халвы не ешь, а без водки всё равно паршиво». Вот и я, как паршивая овца в слепом бараньем стаде, прыгаю по чужим подставленным спинам, сбивая ноги об острые позвонки. Но я не жалуюсь, нет. Я спасаю Землю.
Я спасаю Землю летом. В томном июле.
В голове плавится последняя рюмка, а пальцы уже нащупывают нож. На белом теле Земли я вырезаю защитные руны «Ер», «Гер» и «Бер». «Ер» для спокойного сна, «Гер» для чистого неба и «Бер» для солёных слёз. Слёзы текут реками, вращая на пути тяжёлые колеса электростанций, и впадают в море. Но море не переполнится, не забудет, не перестанет лениво рвать гребнями волн ветхое солнце.
Стежок за стежком я спасаю солнце ловкими пальцами, морозными нитками, ледяной иголкой. Игла в яйце, яйцо в утке, утка дура. Но я не жалуюсь, нет.
Осенью я не спасаю Землю. Осенью Землю спасать незачем.
Зарывшись с головой в уснувшие листья, я прею вместе с ними, выставив наружу большой белый флаг. Этот флаг был когда-то моим телом, а теперь его, словно шкуру неубитого оленя, треплет дворняга-ветер. Если я заплачу, мои слёзы уйдут в почву и, напитав корни вековых дубов, дадут им силы выстоять в грядущей буре. Но я не плачу. Осенью я не хочу никого спасать.
И вот уже зима. Запас листков подходит к концу, а я ещё не успел купить билет на последний поезд. Я, расталкивая сугробы, бегу на вокзал, но на там всё давно опустело, только следы миллиардов отбывших загадочно мерцают средь мраморных колонн. Моё неровное дыхание покрывает колонны изморосью и они становятся похожи на руки огромных снежных баб, протянутые навстречу солнцу. А солнце нынче точно гнилое яблоко, замёрзшее в углу холодильника между пакетом с рыбьими головами и пивной лужей. В такое солнце мне очень хочется плюнуть, но времени на это уже нет. Надо спасать Землю.
Я открываю чемодан и пихаю туда всё, что подвернётся под руку: летние грозы, крылья ветряных мельниц, великие озёра, утреннюю зябь над водой, полые холмы с торчащими из них ушами. Поклажа выпирает, коробит крокодиловую кожу обивки, ломает адамантовые замки. Но я не хочу оставлять солнцу ничего.
Дежурный ангел начинает с неба обратный отсчёт бесполым женским голосом. А я бегу с чемоданом под мышкой, как вор с ярмарки тщеславия, подвывая на ходу и делая свободной рукой неприличные жесты. Мои штаны дырявы, мои помыслы чисты и где-то впереди заливисто свистит мой последний поезд. Моя планета сильно натирает мне бок, но я ни за что не брошу её замерзать на скользком межзвёздном льду. Бежать трудно, но я не жалуюсь, нет.
Я просто спасаю Землю.