Вот написал я тему. Написал и даже подумал, о чем буду писать. Наметил первые фразы, из которых бы вытекали подробности, и все это формировалось бы в понятные всем умозаключения.
А что теперь? Достаточно было отвлечься всего лишь на пару мгновений, и в голове уже отчетливо видна основная цель всего того, что я пишу - показать антиподы. Вывести все к ироничной и режущей сознание иллюзии.
Увы, мои иллюзии зачастую не котируются мои же сознанием. Я легко выплываю из них, окунаюсь вновь. Но не могу самостоятельно оценить их со всех сторон. Они же мои. Часть меня. В то же время, когда я начинаю сочинять что-либо изощренное, напряженное и нестабильное - то люди, находящиеся поблизости, вовлеченные в мою игру словами, невольно окунаются в те события, которые я описываю. При этом я лично остаюсь как бы за гранью описываемого. Не вовлекая чувства и эмоции, мой разум упивается тонкостью и изящностью мысли. Правильно говорят, что мысль - оргазм мозга.
Но увы, одно лишь сознание может создать столь невиданные и удручающие образы, что зачастую окунувшиеся в этот мир получают сильное эмоциональное потрясение.

Сейчас нарисую что-нибудь этакое пакостненькое для примера:
Начнем с туши. Теперь красное на черном. Сегодня невероятно темная летняя ночь. Фонари на улице рисуют четкие окружности, вырывая из мрака ночи сантиметры дороги, тротуара, витрин магазинов и разрисованных стен домов. Ночной воздух просто изумителен, прохладен и чуток. Представим, что нас не ограничивают оковы хрупкого человеческого тела и воспарим сознанием над улицей. Окунемся в непроглядную тьму ночи.
Такими темными и тихими ночами интересно заглядывать в чужие окна. В доме 33 по уже известной нам улице с фонарями из всех окон светится лишь одно. Окно на пятом этаже. Высоко? Нисколько, мы же с вами договорились о том, что оковы нас больше не сдерживают. Поднимемся вдоль водосточной трубы. Третий этаж – кактус на окне. Четвертый – красные шторы сливаются с окружающей темнотой. Искомое окно на пятом этаже. Не боитесь заглянуть внутрь? Чужие судьбы и жизни могут принести пугающие знания. Рискнем.
Белые пластиковые стеклопакеты. Все закрыто. Полная звукоизоляция. Оранжевые шторы раздвинуты. Напротив окна дверь. Рядом шкаф. Неплохая цветовая «схема». Оранжевые с красным обои, под цвет шторы, тюль с красными полосами и мебель цвета спелой вишни.
Комната обитаема. За столом сидит Он. Не будем придумывать ему имя. Дать ему простое человеческое имя – прихоть. А назвать по обстоятельствам нам не дает мимолетность нашего с ним знакомства. Присмотримся к нему, может, к утру, мы найдем ему подходящее имя, а может, он наскучит нам.
Пишет что-то. Говорит себе что-то под нос. Видно взбешен. В дверном проеме появилась женщина в красивом вечернем платье. Сестра? Жена? Они собрались идти на званый ужин? Почему же Он одет по-домашнему?
Кажется, она вошла незаметно для него и сейчас внимательно слушает все его тихие реплики. Хмурит лобики. Приближается к его креслу. Он сидит лицом к окну, но не может нас видеть, ведь мы же бестелесны. Ее тонкие изящные пальцы легли ему на плечи. Он вздрогнул. То ли от неожиданности, то ли от страха, что его подслушивали. Он что-то сказал одними лишь губами. Я вижу, она не услышала его или не обратила внимание. Интересно, что же это было? Прочтем по губам: «Холодно». Кондиционера в комнате не видно. Сквозняков нет. Да и на улице тепло. Его черные глаза постепенно округляются, пока он поворачивается к ней. Видно, что его за горло берет страх. Чего он испугался?
Она красива. Он стоит напротив нее. Я не совру, если скажу, что не видел женщины красивее. Она обвивает руками его шею, прижимается к нему всем телом. Шепчет что-то ему на ухо и улыбается мне в окно. Видит меня? Я слишком увлечен ею, чтобы следить за ее губами. Пытаюсь, как можно вернее запечатлеть в своей памяти ее образ.
Человек упал перед нею на колени, держит ее за руку, все его тело сотрясается, может, плачет? А она смотрит будто мне в глаза. И ухмыляется, отбирая у него свою руку. Уходит. Оставляет его наедине с тем, что сказала только ему.
Мне скучно наблюдать за его рыданиями. Нет, это не бессердечность. Все равно мы ему ничем не поможем. Но и не поймем в чем дело, не досмотрев до конца. Сделаем ставку на бессердечность.
Женщина не вышла из подъезда. Мужчина же напротив. Собравшись, одевшись и прихватив острый нож с кухни, ушел в направлении парка.
Вернулся он лишь под утро, хмурый и сосредоточенный на чем-то. Весь день отстирывал кровь с одежды. Нож он где-то забыл. Не заметно было даже признака вчерашнего визита, только кровь на одежде и отсутствие кухонного ножа. Последнее можно было и не заметить, а с первым Он вполне справился. Пятна можно было принять за пролитый вишневый сок, но одежда была испорчена. На завтрак яичница, бутерброды и кофе. Холостяк. Загляну к нему вечером, проведаю.
Жаль, что я не читаю криминальные хроники. Может, он кого-то убил. А может – вспорол кошку. Или осуществил попытку ограбления мясной лавки. Странно, но женщина не возвращалась не следующим вечером, ни в один из последующих. Сначала, я подумал, что это его соседка. Дежурил возле дома. Начал узнавать всех жильцов в лицо. Но ее так и не нашел среди них. А Он продолжал каждую ночь как одержимый выходить на ночные прогулки. Ножи в доме перестали водиться уже через неделю. В ход пошли вилки, ложки, а на восьмой день он утащил перфоратор. Из чистой одежды у него остался лишь один рабочий костюм. Он был одержим. Как только полночь, в чем бы он ни был – он выскакивал на улицу с первым предметом, попавшимся под руку. Карандаш, ручка, ножовка. Чем смертоноснее было орудие, тем раньше он возвращался, садился за стол и писал.
Когда я узнал, что же он строчит каждое утро после своих ночных похождений, мне стало не по себе. Писал он предсмертные записки. Каждая последующая была не похожа на предыдущую. В одной он проклинал родных, в другой просил не винить никого, а третьи были адресованы неизвестным мне мужчинам и женщинам. Но не это было странным. Меня поразило то, что писал он не от своего имени.
В одну из ночей меня посетила пугающая мысль. Он пишет эти записки от имени своих жертв. Без сомнений, убивает их, сбрасывает в реку, или закапывает загородом, а потом пишет предсмертные записки от их имени. Но почему он оставляет все их у себя в столе?! Необъяснимое желание? Расстройство психики? О какой нормальности может быть речь, если человек убивает людей?! Шизофреник…
Однажды, он пригласил на ужин девушку. Я и не знал, что у него есть девушка. Нет, это была не та женщина в черном вечернем платье, которая поразила меня. Это была именно девушка. Молоденькая, наверное, студенточка, в меру симпатичная, в меру глупенькая.
Готовил Он. Все утро и весь день он посвятил кухне. На кухонном столе были разложены кулинарные книги и продукты. Запах перемешанных специй заставил бы чихнуть даже человека без обоняния. На плите попыхивала паром большая кастрюля с ароматным борщом. В духовке что-то жарилось. Вечером пришла она.
Он был деликатен и показал себя с лучшей стороны. Открыв дверь, помог ей раздеться, Пригласил в комнату, включил романтичную музыку, а сам побежал накрывать на стол.
Странная, я вам скажу, девушка. В этот раз я опять наблюдал с другой стороны оконного стекла. Меня она тоже не замечала. Девушка обошла комнату, посмотрела на картину на стене, провела пальчиком по стенке шкафа и остановилась перед зеркалом. Поправила прическу и привела в порядок элементы своего роскошного наряда. С видным безразличием просмотрела корешки книг на полке и приблизилась к столу. У меня внутри похолодело. Сейчас она откроет стол и прочтет. Узнает обо всем. Да, да, тогда его бесчинствам придет конец. Его заберут. Его вылечат, или изолируют от общества, но список смертей от его руки окончится на этом.
Разочарование. Нет, она открыла стол. Прочитала, но лишь улыбнулась какой-то злой улыбкой и вернула все на свои места.
Далее обычный романтический сюжет, окончившийся в темноте спальни. Все закончилось там, где темнота оставляет недостатки инкогнито, а неровное дыхание обжигает страстью. Я перестал заглядывать в темное окно. Достаточно ясно представлял себе продолжение ночи. Но мне было интересно, побежит ли он на свою каждодневную прогулку или уснет вместе с ней. Поэтому я остался дежурить у подъезда. Слышал визг тормозов на соседней улице. Молодежь опять развлекается, устраивая нелегальные заезды. Может, завтра город недосчитается еще одной уличной дворняги, а может, не обойдется и без аварии.
Он так и не вышел. Утром от него ушла девушка, вся румяная и со святящимся лицом и букетом цветов в руке. Мне стало интересно, я заглянул в окно.
Более ужасной картины я не видел. Мой разум отказывался понимать случившееся. На стенах висели, прикрепленные на обычных канцелярских кнопках, все предсмертные записки, которые написал Он. Они были забрызганы кровью, как и все вокруг. На полу валялся пропавший перфоратор, на сверле с победитовой насадкой был намотан кусок плоти. На кровати лежал Он. Лицо его было страшно изуродовано. Из глаз торчали карандаши. Во рту плоскогубцами был раздавлен язык, разрезанный пополам. В правой руке у него была зажата ножовка по металлу, левая рука была отпилена…
Я не знаю каким образом были нанесены такие ужасные раны. Гениталии плавали в вазе, стоящей на тумбочке. Раньше там стояли цветы. Форточка была открыта. Над телом кружились мухи. В комнате витал запах смерти.
В спальню вошла Она, та женщина, которая была при первом моем визите. На этот раз она была грустна. Я стоял рядом, просочился через открытое окно. Ее неестественно бледное лицо было прекрасно. Она повернулась ко мне и бесстрастным голосом заметила: « Я же говорила, что так все закончится».
О, если бы я не был занят созерцанием ее прелестей в тот раз, я бы понял, что это смерть пришла предупредить свою жертву. Подарить жертве шанс, или же сломать остаток жизни.
***
Теперь остановитесь, задумайтесь. Я не ведал, что пишу до самого конца. А сейчас не могу уловить основной смысл. Он расходится с заявленной темой. Или это другой взгляд на человеческую душу?
Раз уж вы прочитали до конца, то скажите, есть в этом смысл? Может быть… я боюсь окунаться во все это самостоятельно. Но я пережил все от самого начала и до самого конца. Прошу прощения за то, что втянул в это кого-то еще. Но это лишь сказка. И от глубины внутренних переживаний зависит и глубина погружения в описываемые события. Жестокость, бесчеловечность. Сейчас я понимаю, что мне больше всего нравится давать возможность додумывать уровень жестокости, чтобы человек боялся того, чего боится больше всего, и представлял картины, которые ужасны для него, а не просто придуманные мной. Сейчас я несколько отошел от этой идеи.
Оценивать вам.