-Сантьяга, черт тебя дери... Ты где там?
Картина, открывшаяся моему взору, была вполне тривиальна. Человек весьма тучного телосложения перекинулся через каменный край колодца. Звук его голоса несколько раз отражался от стенок глубокого, как я думаю, колодца и сильно искажался эхом. Звон бубенцов. Над краем каменной кладки появляется шутовской колпак о трех медных бубенчиках, а за ним и лицо самого Сантьяги.
-Что б тебя, я уж и перепугаться успел. Ну, уронил ты свой колпак туда, – говоривший, облаченный в какую-то ветошь, сделал небрежный жест в сторону колодца, - так, я думал, забудешь. Ан, нет. Ты юрк туда, я даже удержать тебя не успел. И взбредет же тебе, дураку, в голову!
Сам Сантьяга, по всей видимости, не видел в своем поступке ничего предрассудительного и непосредственного. Этот весьма хрупкий человечек аккуратно перекинул ногу через край и с нарочной неловкостью плюхнулся в грязь. «Клоун, – подумалось мне. – Шут, скоморох, публики нет, а ему в привычку вошло глупо выглядеть». Встал, оправился и на своих кривеньких, неестественно выгнутых ножках направился к скамеечке. Попутно снимая свой колпак, мокрый до нитки.
-Шут, постой, погоди, не серчай. Я пошутил, язык у меня такой, что думаю, то и говорю.
Резкий взгляд шута, скошенная бровь – гримаса ярости и злобы. Гневится на своего приятеля? Мне стало интересно наблюдать за этой парочкой еще с того момента, как они появились на дороге к деревне. Они не замечали ни того, что от деревни остался лишь колодец да пара стен, дымок вился над догорающей церквушкой, ни меня, вымазанного в саже, сидящего на камне перед бывшим домом деревенского старосты.
-Сантьяга! Сантьяга! Побойся бога! Я ведь Трагик, а не тот драматург из-за пьесы которого мы в столь плачевном положении. Стой, ты опять меня пугаешь!
Шут грозно выкинул ногу вперед, сильно, но почти беззвучно топнув. С перекошенным лицом он наступал на полного человека, расставив свои тощие руки в стороны, будто пытаясь поймать толстяка. Тот отступал, спотыкаясь.
Пытаясь найти нужные слова, с опаской толстяк начал: «Сантьяга, это же я, Трагик. Успокойся, ведь мы в одной лодке. Разве я виноват в том, что тебе дали роль мима, а ему, бедняге, пришлось стать шутом. Он не выдержал, не справился. Он просто не умел шутить…»
Сантьяга набросился на своего неуклюжего спутника. Отвесил ему пару тумаков в живот, но был придавлен толстяком к земле. Схватив голову клоуна и поудобнее усевшись на нем, чтобы ничего не сломать, Трагик продолжал: « Нас ведь было семеро, ты помнишь? Мне не легче, поверь уж! «Счастливчик, седьмой номер!» Так ведь с презрением и негодованием крикнул Динг. Я не виноват! Он был не менее ловок чем я, но судьба или, что более вероятно, болезненная психика того драматурга, распределила роли по-иному. Акробат с детства ходит по канату… Мне тяжело вспоминать все это…»
Эта скала расплакалась у меня на глазах. Тучный, с пивным брюшком, но далеко не робкого десятка, этот Трагик заливался горючими слезами. Теперь молчаливому клоуну пришлось утешать его. А я сидел, и все не мог понять, о чем они. Что случилось в этом перевернутом вверх дном мире? «Мир сдвинулся с места» - проплывала навязчивая мысль, мысль ключ, но ключ к чему? Клоун – Мим. Здоровенный толстяк со странным именем, больше похожим на театральный псевдоним. На театральную маску Трагедии.
Что если в нашей жизни у каждого своя роль? Но сможем ли мы исполнить роль соседа? Не ту, которую исполняли всю жизнь, а другую. Выдуманную или позаимствованную. Чужеродную всему нашему существу? Выжить и приспособиться. Но что же стало с этим странным здоровяком Трагиком? Счастливчик? Ирония, но в чем?
Поглощенный вереницей мыслей и умозаключений, нещадно терзавших мой ум, я отвлекся. Когда же я обратил свой взор на эту странную парочку вновь, Шут сделал колесо вокруг колодца, а его странный, с первого взгляда простой мужчина, но с потекшей тушью у глаз и сильно опухшими глазами, приятель прокомментировал это как: «Где все начинается, там и заканчивается. От колыбели, до могилы».
Они ушли на восток. А мне все чудилось, что седовласый старец следует за ними по пятам. Я снялся с привала и продолжил свой путь. Путь на запад, а забвение.