В 10:00 утра я встал опять как по расписанию. В окно залетел кленовый лист и упал на одеяло. Солнце слепило и жара давила на вески, поэтому, недолго медля, я засунул ноги в тапочки, левой рукой нашарил под диваном в пыли пульт от проигрывателя и направился прямиком на кухню, тобишь три шага от постели в другой конец комнаты. Пара небрежных нажатий на пульт и из колонок приветливым уверенным голосом заговорил диктор новостей местного радио… Сплетни о звездной жизни, рассказы о неблагополучных соседях нашей страны, заокеанских недругах и так далее, все то же все так же.
На кухне бодряще запахло кофеем и тостами, а из глубины дома послышался стук и неуверенное шарканье по коридору скрывшееся в уборной после щелчка выключателя.
- Как начать разговор? – думал я, - «Доброе утро, любимая, кофе?» или нет… «Доброе утро, солнышко, как спалось? Кофе?», черт, кофе-кофе, не буду ничего говорить, поставлю завтрак на стол, а то как какой-то кофейный маньяк.

За окном подъехал почтальон, кинул к крыльцу газету, и, оттолкнувшись, будто ездит на квадратных колесах, помчался прочь. Такой тучный парень, казалось бы он должен быть более подтянутым раз каждое утро гоняет по городу с «информационным багажом», но нет, у этого чудака даже шорты сзади разошлись, вот умора будет когда приехав домой он обнаружит что пол дня светил перед всем городом своими багрово красными трусами.
Я вышел на крыльцо за газетой, пока соседская детвора не стащила ее, тогда придется собирать уже по всему двору самолетики и комки бумаги.
Зашел в дом, свет в уборной уже выключен, радио, судя по звенящей тишине, тоже.
На кухне сидит… эм… ОНА, как говорится «моя единственная истинная любовь». Черные как смоль волосы, небрежно заколотые в пучок на затылке, миниатюрные кисти и ступни, изящная и хрупкая фигура просвечивающая в лучах утреннего солнца. Сидя боком ко мне, сия Афродита казалось демонстративно отвернула голову к окну и смотрит как-будто хочет увидеть как стекает стекло.
Кстати, если вы не знали, стекло действительно течет и после плавки остается «жидким», то есть с годами наши стекла в окнах становятся в верху уже чем внизу рамы – оно стекает.
- Доброе утро! – начал я.
- … .
- Доброе утро, любимая! – да, представьте, я не предложил ей кофе, но это всего лишь потому что она уже его пила.
-… .
- Ты на что-то обижена? Слушай, если это из-за того, что я спал на кухонном диване, так это-о-о… потому что я вчера поздно вернулся с работы, не хотел тебя будить. Поверь, ты так мило спала, что если б я тебя разбудил, то это преступление тянуло бы на электрический стул, минимум! – понятно, шутка самосмейка…
- … .
- В чем де… - захотев обратиться наконец к ней по имени, меня ударила потолком по голове мысль что имени я не знаю.

Это как катаешься на карусели (такие милые деревянные пони на шестах под пестрым навесом с лампочками и гирляндами), ешь сахарную вату под какую-то заводную, громкую музыку, все вокруг сверкает! Переливается! Горки! Качели! Детский смех! Движение! И мгновение ока – свет вырубается и все останавливается. И мало кто знает что парк аттракционов должен городу пятизначную сумму за свет, воду, «крышу» и что директор давно пьянствует.
Все видят результат – остов веселья, темноту и тишину, или тишину и темноту, кому как нравится.
Так вот, на кухне я это испытал, похоже на маленькую смерть, как бывает, когда узнаешь что у тебя рак, но я не видел пролетающей жизни, все гораздо хуже. Звено за звеном я стал собирать сознание: «Я не знаю эту женщину, постойте, что тогда она делает в моем доме? В моем ли доме? Я не помню ничего кроме кухни, коридора и крыльца, где был сегодня утром… Черт побери, где я?! Что это все это значит?!»

Предыдущие два абзаца уместились в доли секунд, но длились, казалось, вечно.
Придя в себя я как прозрел, или может наоборот ослеп. Солнечные лучи больше не играли в листве, трава уже не резала глаз своей сочной зеленью, в воздухе больше не стоял бодрящий запах гренок, и кхм, кофе. Да и перспектива того что, «любимая» обернется ко мне сейчас скорее пугала. Я как попал на черно-белую фотографию. Замутило, я побежал в ванную и громко с выражением изверг в раковину то ли ужин, то ли завтрак, черт его знает, да и важно ли?
- Ах ты ж *бу-э-э* в раковину *бу-э-э* я же *кхэ* затрахаюсь ее прочищать *бу-э-э-э-э-э*
Очнувшись, застал себя под раковиной, в луже блевотины, с шишкой на лбу, в пыли, извести и вони, будто мне компанию на полу составляли десять гниющих крыс.
Долго не хватало ни сил ни смелости открыть глаза, а уж тем более встать, с закрытыми глазами. Проделав последнее я рисковал впечататься в раковину и стал бы похож со своими шишками на молодого оленя, у которого только-только начали прорезаться рога.