Царь не знает сам, где его народ,
я в скале вырубаю молчащий рот.
Рот молчащий похож на ухо.
Пилят рядом дерево — взык да взык.
Под корой жуки, как во рту язык.
А язык — это орган слуха.

Сколько есть могил в длинной плоти рек?
Там болгарин спит, и поляк, и грек,
их тоска то сосет, то гложет.
На спине моллюска стоит монгол,
а над спящим сердцем горит глагол —
он пылает, но жечь не может.

Я стираю слезы с лица воды,
я опять целую твои следы,
путь твой в воздухе горнем вырыт.
Спит в земле Булгарин, а рядом Греч.
Я освою скоро прямую речь,
буду плакать, покуда Ирод

в Иудее царствует. Буду знать
твоего отца и не буду — мать,
только имя ее услышу.
Посмотри, Мария, пришла зима,
Бог меня, как видно, лишил ума,
снова падает снег на крышу.

И в паденье снега я слышу стон:
«Где же, царь, твой посох и где твой трон,
с кем ты делишь сегодня ложе?»
Огневидный ангел с большим мечом
заслонил меня золотым плечом.
Жизнь идет, как мороз по коже.

Попрощаемся, ангел мой. Мне пора.
На востоке, где Желтая спит гора,
тело грешное душу съело.
А душа-то, впрочем, была стара.
От деревьев осталась одна кора
и растущая в ней омела.

© Светлана Кекова.

Хорошая поэзия — единственное, возможно, чему можно верить без оглядки.