Суббота, но у меня завал работы. Пишу стратегический план продвижения бренда.
И почему-то жутко мучаюсь от одиночества. Что-то внутри меня бунтует против навязанного образа жизни рабочего суслика.

Вчера была на фестивале джаза Даниила Крамера. Было потрсающе: два моих любимых музыкальных инструмента - скрипка и саксофон, по очереди уносили меня от повседневных проблем туда, где хорошо и радостно на душе... Я обожаю джаз. Она будит во мне завораживающую гамму эмоций: начиная от светлой печали и заканчивая веселой беззаботностью. Слушать саксофон – вот для меня лучшее лекарство от депрессии. Вечер принес мне массу позитива и пищу для раздумий.
Партер. Через 2 кресла от меня сидит мужчина. Ему наверно за 40, но его красят все те атрибуты, которые обычно красят мужчину в его возрасте: недешевый костюм, уверенная в размере кошелька физиономия. Он благосклонно внимает всему, что происходит на сцене, всем своим видом выражая, что мероприятие стоило заплаченных денег. Видимо, бизнесмен средней руки, выкарабкавшийся наверх еще из пучины перестройки, и занявший свою маленькую нишку между гос. чиновниками и банальными спекулянтами. Дома его, наверно, ждет жена с вчерашним ужином - дама его же возраста - никогда видимо ничего особо не просившая и честно растившая детей в их семейном гнезде, не смея даже помыслить об удовольствиях капитализма. Но жена далеко, дома... А рядом с ним сидит блондинка, ушедшая от горшка ну совсем не далеко, с абсолютно опустевшим взглядом неописуемой идиотки. Она наигранно преданно заглядывает ему в глаза, всем своим видом выражая только одно желание... урвать побольше от чужого пирога... Он то и дело снисходительно поглядывает на нее, перехватывая этот фальшиво преданный взгляд, и еще больше расплываясь от гордости... Он - единственные человек, не замечающий этой фальшивости и убогости... Кажется, он даже не замечает ее деревенского платья и дешевого макияжа - он любуется своим отражением в ее глазах... Она мягко и благоговейно трепет его по голове, пытаясь изобразить бурное желание, а на самом деле получается этакий жест малолетней проститутки… И он еще более гордо поглядывает на окружающих его ровесников, пришедших на джаз вместе со своими женами. Я смотрю на него и понимаю, что наверняка у него последний раз стояло месяцев 6 назад, по пьяни, в бане, куда привез его какой-то не очень близкий знакомый, чтобы попарится с бабами. Но это не мешает его спутнице каждую их встречу изображать неземное удовольствие в надежде на достойное вознаграждение. Она скрывает свое отвращение к его животу и дряблой коже за сюсюканьем и фальшиво сладкой улыбкой. А в это время дома его ждет несчастная женщина, которая виновата только тем, что она вышла замуж как все в СССР. Была честной советской женой, не изменяла мужу и не просила у него больше, чем завещала партия. Она виновата только тем, что она живая, и к ней, как ко всем, пришла зрелость, а затем она начала отцветать...
В антракте я высказываю свои мысли подруге . Она заливается смехом. Потом говорит, что нельзя быть настолько нетерпимой к людям, особенно к мужчинам и что-то еще в этом роде. Я отказываюсь понимать, как можно быть терпимой к людям, жалким в своей убогости, неблагодарности и бездарности...
Антракт заканчивается, начинает играть саксофон, и музыка уносит меня куда-то далеко, где рядом со мной не сидит предатель.