Я помню последний день в Хогвартсе — день, когда делегация Дурмштранга отплывала на
родину.
Она беседовала со своими приятелями, когда я отозвал её в сторонку и в паузах между
прощальными словами и взглядами улучил возможность невзначай коснуться губами пушистого
облака её волос — ни она сама, ни Поттер с Уизли, не спускавшие с нас настороженных глаз,
этого даже не заметили — прощальный поцелуй.
Потом колдография на память, которую по моей просьбе сделал Поляков, — я подхватил её
под руку — и привычное уже тепло её ладони, её локтя внезапно пронзило меня невыносимой
горечью и тоской, какую ощущаешь, когда по-летнему жаркий луч касается октябрьского
запустения природы.
Прикосновение.
— Виктор, улыбнись! — она приветственно махнула в объектив рукой. — Ты потом пришлёшь
мне снимок?.. Ты напишешь мне?
— Я буду писать тебе каждый день — пока ты не приедешь ко мне… Ведь ты приедешь?
Она отвела глаза и потянула свою руку, пытаясь высвободиться.
— Я… я не знаю — как родители… Они могут меня не отпустить…
— Хочешь, я сам напишу им?..
— Ой… я не знаю, — она окончательно смутилась, а от взглядов Уизли и Поттера пространство
вокруг нас буквально наэлектризовалось. — Тебе пора… До свидания, Виктор…
Её последний взгляд… Карие в рыжую искорку глаза — меня окатило их теплом…
Взгляд.
…Мерлин мой, как я устал…
Снова белый потолок и мельтешение белых мантий — день за днём, неделя за неделей.
Словно что-то можно изменить. Да, я мог бы снова дышать и, наверное, даже ходить… Но жить?
Я не хочу. Не хочу. И не надо меня заставлять. В этом нет никакого смысла.
Лица сливаются в бесконечный фантасмагорический хоровод — чужие, незнакомые,
доброжелательные, настороженные, несчастные — кто они?.. Я не знаю их, я не хочу их знать, я
не хочу их видеть.
Всё пустое.