Гоша Н. жил в большом российском городе и работал старшим лаборантом в университете. Как все Н. он любил соленые огурцы, великолепно приготовляемые мамой, Варварой Степановной, а как все лаборанты – водочку под разговоры. Или разговоры под водочку. Но если на службе ему случалось много с кем выпивать и разговаривать, то дома это происходило почти всегда только вдвоем с его лучшим другом Мишей, мелким бизнесменом. Миша этот, несмотря на регулярные занятия в «качалке» и более занятую (читай, семейную) жизнь, тоже любил потрындеть с Гошей о том о сём за бутылочкой Столичной. Чтобы понять, почему Миша был единственным собеседником на Гошиной холостяцкой кухне, нужно учесть определённые обстоятельства, в силу которых редкие гости долго не засиживались и более у Гоши не появлялись. А виной всему были расплодившиеся сверх меры тараканы, которые совершенно безнаказанно шлялись по столу, буфету, плите, а уж про пол и стены лучше вообще умолчать. Миша стоически их терпел, Гоша же подвел под это целую философскую базу.

– Ты думаешь, почему я позволяю тараканам тут жить? Потому что это не просто тараканы – это символ!

Тут Гоша воздевал перст кверху и принимался вдохновенно вещать.

– Подумай только, тараканы могут обходиться без пищи месяц, не дышать час, задерживать сердцебиение и вообще выживать в невероятных условиях! Доказано, что после атомной катастрофы на Земле останутся только они и какие-то мушки. Их приспособляемость поразительна и глубоко символична. Их не давить, а изучать надо. Я вот пришел к выводу, что русские – это своего рода тараканы. Их травят, а они живут. Они презираемы, питаются отбросами богатых стран, но зато способны выжить там, где не выживет никто. Когда сгниет вся эта западная цивилизация, когда рухнет глиняный колос Китая, когда все человечество будет лежать в руинах, русские выживут и воспрянут. Ты думаешь, отчего в голливудских боевиках американцы постоянно сражаются с разными насекомыми: пауками, тараканами и прочими членистоногими? Именно: русских боятся! Этот страх у них в крови, поэтому холодная война ещё не проиграна. Пока в руском человеке жива его тараканность – то есть тараканья сущность – он непобедим и неистребим. Dixi.

Обычно на такие теории Миша отвечал неопределенно и кратко («ну дела!») или ехидно интересовался:

– А почему же ты тогда их не разводишь? Прикармливай, выращивай…

– Нет-нет! Тараканам нельзя создавать тепличные условия! Достаточно того, что я позволяю им тут существовать, а развиваться они должны самостоятельно. Так и русским нельзя помогать, чтобы не уничтожить в них смекалку, изворотливость и волю к жизни!

За такими разговорами и проходили дни и ночи Гоши – типичного русского интеллигента.

И всё было бы ничего, но однажды Миша к нему пришел с какой-то деловой встречи – особо голодный. Пока Столичная охлаждалась в морозилке, Гоша налил ему позавчерашний борщ, отрезал хлеба и приготовился было развивать одну из своих теорий, как его остановил Мишин вскрик:

– Бля, Гоша, ну какого?!

Миша поднес к носу друга ложку с только что выловленным в борще тараканом.

Гоша сделал слабую попытку улыбнуться. Мишу это не удовлетворило. С расстроенным лицом он подошел к Гоше и мягко взял за грудки:

– Скажи, я твой лучший друг?

– Э-мм… ну конечно!

– А если б тебе пришлось выбирать между мной и тараканами, кого бы ты выбрал?

– Ну тебя, Миша, что ты! Ну извини, так получилось…

– Стой здесь, я счас…

Миша выскочил на улицу и через полчаса пришел с пакетом из ближайшего гипермаркета. Оттуда он достал несколько пачек тараканьих ловушек Раптор и большой баллон дихлофоса Нео. Не говоря не слова, он расставил ловушки в разных местах кухни и коридора, а дихлофосом обильно побрызгал по углам и щелям.

– Ну вот, пошли прогуляемся, а завтра начнёшь новую жизнь.

Гоша покорно согласился. Миша воплощал для него силу, а силу Гоша, как тайный ницшеанец, уважал.

После прогулки, уже заполночь, раздумывая, с чего же начать новую жизнь, Гоша решил посмотреть телевизор. Минут через десять краем глаза он уловил в полутемной комнате какое-то движение. Скосив взгляд, Гоша увидел огромного чёрного таракана, неторопливо ползущего прямо на него. Старший лаборант университета, немало повидавший этих зверей на своем веку, даже вздрогнул. Таракан был внушителен не то слово.

«Наверно обожрались отравы и лезут», – подумал Гоша. Словно сомнамбула он встал и подошёл к таракану. «Что ж, новая жизнь - так новая жизнь», – равнодушно решил он и наступил на насекомое. Громкий хруст панциря внезапно вверг его в чёрную бездну. Головокружительно куда-то падая, Гоша отключился.


Описывать то, что он почувствовал и осознал, придя в себя, не имеет смысла. Таких слов ещё не придумал ни один народ мира. Но факт остаётся фактом – Гоша превратился в таракана. В настоящего инсекта с членистыми лапками, пластинчатым брюшком, хитиновым панцирем и длинными гусарскими усами. Первоначальный шок был недолог: Гоша сразу понял, что два естества – человечье и тараканье – каким-то чудесным образом совместились «нераздельно и неслиянно», породив монстра.

«Бля, прямо Кафка!» – было его первой осознанной мыслью. Но впоследствии такие яркие мысли посещали его реже и реже. Мощные тараканьи инстинкты нахлынули на него азиатским цунами, сразу смыв значительную часть его тонкой душевной организации. Он почти не удивлялся происходившему, не пытался протестовать и вопить, не впадал в истерику или панику. В нем ещё оставалось чуточку холодного разума, но этот последний являлся скорее неким отстраненным летописцем, чем участником происходящих с Гошей событий. А таковых поначалу было много. Оказалось, что Гоша не просто таракан, а тараканий царь, по крайней мере так Гоша понял мелких рыжих прусаков, что сгрудились вокруг него и противно пищали:

– Ты наш новый владыка! Ты убил старого царя и по закону предков стал новым. Слава и процветание тебе, наш царь!

Гошу повели в царское логово (кстати, двигался он для новоприбывшего на удивление ловко – никакого «комплекса сороконожки») – мерзкую вонючую нору, где среди куч гниющей пищи сновали его охранники, многочисленный гарем, дети, внуки, правнуки, и просто скользкие прихлебатели. Там ему полагалось возлежать на отбросах и милостиво править всей тараканьей державой, которая охватывала четыре квартиры на его, Гошином, третьем этаже. Иногда ему требовалось самолично обходить с инспекцией отдаленные семейства и кланы.

Тараканье царство оказалось сущим ГУЛАГом или ещё чем похуже. Все здесь было строго регламентировано и ритуализировано, и при этом держалось исключительно на тотальной системе взяток и доносов. Доносили все: брат на брата, кум на свата, отец на сына, сын на отца. Гоше постоянно кто-то шептал на ухо против кого-то, в то время как советники доносили открыто и с явной пользой для себя. Карательные меры следовали незамедлительно: в основном, провинившихся съедали или изгоняли прочь. Все о чем мечтал каждый таракан – это заложить своего соседа и получить за счет него больше жратвы и власти. На удивление, такая жуткая система была сверхустойчива и держалась уже бесчисленную смену поколений. Казненные восполнялись новыми рядами, еды всегда хватало, хотя, как вскоре понял Гоша, квартира теперь редко посещалась людьми.

Нельзя, впрочем, говорить, что Гоша совсем ничего не чувствовал из тех эмоций, что принято называть человеческими. Сначала он ощущал тревогу и страх, затем тоску и тревогу, позже вновь тоску и апатию. Быть тараканом не сложно, если ты хочешь им быть. Но Гоша не хотел. Он чувствовал, как уходит, тает его сознание, замещаясь тупой самодовольностью тараканьего инстинкта. Воля, и в нормальной жизни редко проявляемая, здесь сникла совсем, утратив всякий голос и силу. Временами Гоша цепенел, замирал на полпути к логову или источникам влаги, и тогда даже писк наушничающих прусаков не мог вырвать его из этого летаргического ступора. Гошу охватывали какие-то тени, неясные голоса скользили внутри него, затем перед его внутренним взором возникала огромная и печальная голова Миши, и тогда он вздрагивал и что есть силы семенил в укрытие, ибо знал, что это человек и его надо бояться. А почему надо было бояться этого человека с огромной головой, Гоша не ведал.

В какой-то момент Гоша понял, что ещё день-другой и он окончательно и бесповоротно превратится в настоящего таракана, мерзкую членистоногую тварь, полностью забудет, кто он на самом деле, забудет друзей и родителей, свое прошлое и настоящее. Это была даже не мысль (человечьих мыслей у Гоши уже не осталось), а скорее пароксизм мысли, судорога сознания, умирающего в тесной хитиновой оболочке. И вместе с тем пришла воля – разумеется, уже не та жалкая воля, которую Гоша так и не взрастил в себе, будучи человеком, но терпкий звериный инстинкт выживания, который когда-то бросал горстку перволюдей на стадо мамонтов. Да, на какое-то время внутри Гоши инстинкт зверя-человека взял верх над инстинктом зверя-таракана – это была, конечно, Пиррова победа, временный реванш перед окончательной сдачей всех позиций, но он привел к Решению, единственно возможному и необходимому в чудовищном казусе Гоши.

И это Решение андреналином затопило всё остальное. Гоша пару минут свыкался с новыми ощущениями, шевеля от напряжения усами, а потом отдался им всецело. Он проворно выполз из своего логова и потащил свою черную тушу через всю кухню туда, во мглу забуфетного пространства, где стояла, источая сладковато-гнилой запах, одна из Мишиных ловушек. Да, вот что было Решением: превратить Пиррову победу в подлинную, умереть человеком, а не тараканом, как бы парадоксально это не звучало, заодно убив ненавистное тело, в которое он не по своей воле вселился. Когда-то Гоша восхищался словами Ницше «умри вовремя!»; теперь он их не помнил, зато решил привести в действие.

Вползя в жирное чрево ловушки, Гоша наткнулся на гору зловонного инсектицида. Тот уже порядком окислился и прел, утратив всякую привлекательность для инсектов. Да, точно, ни один порядочный таракан это есть бы уже не стал. Бурая масса была абсолютно омерзительной. Но Гоша вцепился в неё как в манну небесную. Затаив дыхание, он быстро сожрал некоторую её часть, после чего его начало рвать. Если вы думаете, что знаете всё о рвоте, то скорее всего глубоко заблуждаетесь. То, что вы называете рвотой (пару раз над унитазом, затем попить холодной водички, принять активированный уголь и баиньки), даже близко нельзя поставить с тем ужасным процессом самоизвержения, который испытывал Гоша. Его выворачивало и трясло, недра полыхали огнем, конечности выкручивало как на дыбе. К тому же у Гоши не было активированного угля и он не хотел выжить после этого. Он хотел умереть. Поэтому он жрал, давился, выблевывал назад и тут же жрал всё это снова. Не стоит описывать все перепитии этого безусловно смелого, но далеко не зрелищного поступка. Достаточно сказать, что по прошествии неизмеримо мучительного времени Гоша таки умер. Умер, как умирают гипотетические тараканы-самоубийцы или отнюдь не гипотетические люди, сумевшие сделать в своей жизни последний выбор.


Очнулся он уже в человеческом обличии на полу в кордоре. В скрюченной позе, нагой, весь в какой-то слизи и выделениях, в точности, как Нео, которого только что вытащили из Матрицы. Но рядом не было ни Морфея, ни Троицы. Поэтому тихо всхлипывая, плохо осознавая, что происходит, Гоша пополз к ванной.

Дальнейшие дни потекли смутной неопределённостью множества почти неразличимых лиц и голосов. Были здесь Миша, Варвара Степановна, ещё какие то люди, которые что-то говорили, дышали ему в лицо и трогали. Питание поступало к Гоше через капельницу, когда же ему пытались влить жидкую пищу через рот, Гоша незамедлительно блевал. Блевал он и тогда, когда ему ничего не делали – просто потому, что на память приходили отрывки его тараканьего прошлого и особенно его тараканьей смерти. Тогда взгляд его становился стеклянным и потусторонним.

Но в одно прекрасное утро всё закончилось. Гоша открыл глаза и вдруг почувствовал себя человеком. Полноценным человеком, а не тараканочеловеком или человекотараканом. Он долго прислушивался к себе, пытаясь почувствовать внутри хоть какие-то остатки тараканности, но ничего не учуял. Тогда он сел на кровати и ощупал себя. Это бы прежний Гоша, правда, ещё более худой и осунувшийся. На тумбочке рядом лежал банан. Гоша укусил его вместе с кожурой, но тут же посмотрел на него и вспомнил, как надо есть этот фрукт. Выплюнув кусок, он очистил банан и повторил эсперимент. Блевать больше не хотелось, напротив, страшно хотелось есть. Подняв ослабленное тело, Гоша поплелся к холодильнику.

Поздно вечером того же дня Гоша, проводив сияющих маму, Мишу и ещё кого-то из сослуживцев, отправился на улицу. Домой он вернулся с таинственным свертком, который бережно прижимал к груди. Достав оттуда два уже знакомых баллона и вооружив ими обе руки, он тихо прокрался на кухню и резко включил свет. Прусаки прыснули в стороны. Тогда с торжествующим ревом Гоша прыгнул на середину кухни и стал топтать их ногами, одновременно поливая всё вокруг струями ядовитого газа. Куда они попадали, он не смотрел. Он топтал и топтал тараканов, хрустевших под ним как сухарики. Затем, утолив первобытную жажду мщения, Гоша принялся за расчётливую. Отложив опустошённые баллоны, Гоша извлёк бутылёк с жидким химикатом и принялся, аккуратно отодвигая мебель, наносить точечные удары концентрированным ядом. О, он знал, где прячется эта сволочь, он всё о ней знал! Если и существует у тараканов свой ангел смерти, то в эти минуты им был, без сомнения, Гоша.

Наконец, запал иссяк. Гоша сел посреди смрадных испарений исектицидов и светло-светло заплакал. Его била дрожь, руки обвисли беспомощными плетьми, но никогда ещё в жизни он не был так счастлив…

(с) Зангези

LI 5.09.15