Летом в полтретьего, а зимой на час позже открывается дверь в келью и в светлом проеме бесшумно появляется силуэт отца Зинона. Таков у нас устав. Общий подъем в Псково-Печерской обители значительно позже, но мы, иконописцы, живем своим "скитом". О. Зинон считает, что художник должен работать в световое время дня, а потому мы спим не более трех часов в сутки.
Я подаю знак, что проснулся, встаю и сразу иду на святую горку. Монахи и послушники по уставу спят в полном облачении - в подряснике, опоясанные, чтобы всегда быть готовыми встретить второе Христово пришествие, а потому нет надобности в умывании и одевании.
Я живу здесь уже два года, редко выхожу за святые врата - раз в четыре месяца. Жизнь прекрасна и удивительна! С утра служим в пещерном храме: полуношница, утреня, литургия. О.Зинон в алтаре, я на клиросе, и еще человек пять-шесть, все свои. Пещеры Псковские - чудное место. Здесь всегда одна и та же температура около 4 градусов тепла. По сути это кладбище, здесь хоронят монахов. Вырывают в песчанике гроты, ставят там гроб, оставляют оконце, так что можно прикоснуться к гробнице рукой. Тела здесь не тлеют, как, впрочем, и все остальное. Розы, поставленные в песок у могилы о. Саввы на Успение, так же свежи и белы на Рождество, то есть спустя 4 месяца. У нас миссия - служить заупокойные службы в пещерном храме, что мы и делаем два раза в неделю. Даже в летний зной одеваемся в шубы и зимние, меховые рясы, иначе за четыре часа службы можно околеть. Есть в этом что-то первохристианское, катакомбное.
А как приятно выходить из холодного подземелья в светлое летнее утро! Яблони искрятся миллиардами росинок, птицы захлебываются от восторга, внизу, а точнее на уровне святой горки, звенит колокол, призывающий честной народ на службу.
О. Зинон своим архимандритским сапогом раздувает угли в самоваре. Через пару минут кипяток готов. Зимой мы пьем чай в мастерской, а летом - прямо под яблонями. На столе расписные плошки с медом и вареньем, сушки, - это весь завтрак монаха. О. Зинон бросает в самоварную трубу кусочки ладана и дивный аромат разносится по святой горе. Пьем чай и ведем неторопливую беседу о вечном, обсуждаем прочитанное накануне или рассуждаем о том, что читалось сегодня в Евангелии. Чуть позже к нам присоединяются гости: Володя и Леся Вигилянские, псковский критик Валентин Курбатов, кузнец Сева Смирнов или просто паломники, которые приезжают не только изо всех уголков страны, но из Австралии, Аргентины, Багамских островов, со всего мира.
Потом пишем иконы, золотим фоны или левкасим доски. Дни очень насыщены. За два года пребывания в монастыре я не помню, чтобы днем когда-то прилег для отдыха.
А раз в десять дней - баня. Я конечно, не стал бы описывать сие деликатное мероприятие, если бы не одна подробность. В монастыре все регламентировано. Послушники в баню могут ходить только рано утром до службы или поздно вечером, после службы. Я знал, что с 10 часов утра и до обеда в бане моются старцы. А поскольку режим дня в иконописной был достаточно вольный, я отпрашивался у о. Зинона и шел в баню именно в это время. Кто собирался там: о. Иоанн Крестьянкин, о. Адриан Кирсанов, о. Феофан Малявка, о. Серафим Розенберг, а также отцы: Досифей, Антипа, Александр и многие другие, по моему мнению, абсолютно святые люди. Это было незабываемое зрелище: старцы сидели нагие в клубах пены, "яко на облацех", я тер им спину, а они вели удивительные, небесные разговоры. Я в них, конечно, не участвовал, только слушал, но иногда все же задавал вопросы и получал ответы. Потом, закутавшись в белые простыни, они продолжали свои беседы в предбаннике. От этого было не оторваться! Что-то я запомнил, что-то забыл, но вся эта картина ясно стоит перед моими глазами. Иногда возникает сожаление киношника: эх, камеру бы тогда!
Жизнь в Печорах - это история для целой книги, которую я здесь не могу изложить. Даст Бог, напишу когда-то. Но это было для меня потрясающим опытом, эхо которого всегда звучит в моей жизни и теперь, поддерживает в трудные минуты и спасает в часы отчаяния.