Вкус сникерса

[показать]

Это было в 1988 году. В Шереметьево, в зале вылета. Там, за пограничной стойкой, где советские рубли напрочь утрачивали свою покупательную способность. Я летел в Нью-Йорк. Что такое лететь в Нью-Йорк в 1988 году, сегодня, наверное, даже и не объяснить. А потому я лучше воспользуюсь тем, что пишу, в общем, на другую тему, и делать этого не буду. Скажу только, что волнение мое было столь велико, что я и не подумал позавтракать перед отъездом в аэропорт. Впрочем, возможно, дело было не только в волнении, но и в желании получить максимальное наслаждение от халявного обеда в самолете: рассказы о яствах в пластиковой посуде, которыми потчуют счастливцев, попавших на международные рейсы, будоражили мое воображение с детства. Однако вкушение нектара и амброзии на борту «Боинга» откладывалось, причем на самое неопределенное время. Самолет задерживался. Сначала на час, потом на два, а потом и на все пять часов.

Голод и волнение привели меня в состояние полуистерическое. Я уже ничего не хотел: ни Америки, ни небоскребов, ни видеомагнитофона, ни новых джинсов — ничего. Надо было что-то съесть, но тратить свои доллары на советской земле казалось мне кощунством. Кстати, приобрел я эти доллары по цене 56 копеек за доллар за два дня до того, в специальной кассе для отправляющихся за рубеж. Причем милейшая кассирша наорала на меня за то, что я поставил в графе «Срок поездки» 30 дней, а не 45. И, надо сказать, оказала мне очень большую услугу, ибо в итоге я получил семь суточных долларов (такова была специально рассчитанная несколькими НИИ и главками прожиточная норма советского человека за рубежом) в расчете уже на 45 дней.

Но, так или иначе, тратить деньги в Шереметьево я, как и большинство пассажиров, летевших моим рейсом, не собирался. Во-первых, как я уже сказал, это было бы кощунством. Во-вторых, дико непрактично проедать то, что можно было превратить, например, в аудиокассету TDK. Но голод все же постепенно брал верх над всеми чувствами и резонами, и мне пришлось идти на компромисс с совестью и идеалами. Я решился и, долго выбирая, купил конфету (во всяком случае, другого слова, обозначающего это, я тогда не знал) в темной упаковке с какой-то залихватской и завораживающей надписью на ней.

[показать]

Через минуту случилось нечто, что навсегда врезалось в мою память. Я откусил кусочек самого чудесного лакомства, которое мне доводилось есть в своей жизни. И голод, и волнение сняло как рукой. Точнее, мне стало уже не до голода и не до волнения. Это потом я узнал про отборные орехи, нугу и тонкий-тонкий слой шоколада. А тогда я, кусочек за кусочком, погружался в состояние блаженства. Я уже попал в Америку, я уже побывал там, я перенесся туда, в страну святых чудес. В страну, где вкушают амброзию, упакованную в прекрасную обертку с надписью SNICKERS. Америка произвела на меня очень большое впечатление, но ни небоскребам Нью-Йорка, ни Музею современного искусства, ни универмагам Бруклина, ни лавочкам на 14−й улице, ни развалам секонд-хенда не удалось поразить мое воображение больше, чем этой конфете, съеденной в зале вылета аэропорта Шереметьево.

«А главное, как можно закусывать этой дрянью?» — так десять лет спустя я, классный руководитель выпускного класса, отчитывал своих подопечных, застигнутых мною за распитием портвейна. Мой педагогический ход удался на все сто. Юноши были готовы презрительно и с достоинством снести все нравоучения и упреки по поводу самих спиртных напитков: в конце концов, портвейн — это круто, романтично и по-взрослому, но оправдать даже в собственных глазах «Сникерс» они, очевидно, были не в состоянии. Ничего романтичного, крутого и уж тем более взрослого в «Сникерсе» не было. Даже и вкусным в конце 90−х его уже никто не считал.

За десять лет вкус «Сникерса» претерпел самые радикальные изменения. Нет, разумеется, сам вкус остался прежним — арахис, нуга и тонкий-тонкий слой шоколада; менялось его восприятие.

В самом начале 90−х только что появившиеся в коммерческих киосках «Сникерсы» покупали как роскошное лакомство и ели с тем же чувством, что и я в зале вылетов аэропорта Шереметьево, — как изысканный деликатес. Их дарили на дни рождения, причем не только детям, но и взрослым. Помню, как я справлял новый, 1992−й, год у знакомого, который украсил елку батончиками «Сникерс», «Баунти» и «Марс» (каждого по две штуки), и это выглядело роскошью почти невиданной. А ели их не иначе, как аккуратно разрезая на несколько кусочков, чтобы частичка божественного вкуса досталась всем.

Только теперь вкус «Сникерса» был не столько вкусом далекого американского рая, сколько приобщением к чудесам уже нашей новой жизни, еще не очень доступной, но уже существующей рядом. И если «мерседесы», Канары, компьютеры для простых смертных были роскошью недоступной и запредельной, то кусочек «Сникерса» можно было ухватить. Ну а то, что вкус этот был приторным, так это тоже работало на миф о райской жизни.

Однако довольно скоро оказалось, что и подержанные «мерседесы», и собранные из отдельных частей компьютеры и даже Канары, в общем, доступны и простым смертным. Иерархия ценностей стремительно менялась. И вместе с ней изменилось положение «Сникерса» — он перестал быть знаком новой жизни и постепенно начал терять вкус, переходя в разряд обычного ширпотреба. Точнее, так было бы, если бы не память о «божественном вкусе» «Сникерса», о том, как этот, в общем, обычный батончик нарезали кусочками и вешали на елки. Эта память начала мстить «Сникерсу», отправив его в нишу «американской гадости», то есть продукта с отрицательным вкусом и отрицательными качествами. И если люди, настроенные либерально, при упоминании «Сникерса» просто морщились, всячески намекая на пошлость не только поедания, но и разговоров о сем продукте, то граждане, настроенные антизападно, объясняли вредоносность данного продукта коварным расчетом злых людей из-за океана, которые решили с помощью «Сникерса» уничтожить Россию.

Впрочем, время не остановилось, и в XXI веке русский «Сникерс» снова поменял свой вкус. Вернее, лишился его напрочь. Теперь его покупают либо как питательную смесь — кусочек еды, бесполезный, но и безвредный, либо как треш — еду пошлую и непрестижную, а потому обладающую своей привлекательностью. В конце концов, выпендриться и купить что-то залихватско-неуместное — тоже естественная потребность человека.

АвТор хз