Проходит что-то вроде года, варвар значит живет-поживает, о цветке не вспоминает, даже литературу забросил, от Лодура вестимо эти изыски.
Сходил в поход, привез новых шкур, кубков всяких блестящих, топор себе выковал новый, матёрый, веский такой, назвал Ульвгаром, как иначе-то. Девку себе в походе добыл даже, да не прижилась, убежала с каким-то альвом, Нифльхелль его забери. Ну и море с ней, больно худющая была.
Сидит варвар на поленнице, посматривает то на топор для дров, то на деревья-сосенки, дичь какую-то примечает, даже на облака глянул - нет ли дождя по близости (очень уж ему стук по крыше нравится, 5ю сонату почему-то напоминает). Тоска его охватила, понять не может какая, почему - еды навалом, пиво варится, да и в погребе бочек двадцать припасено, Шопенгауэра давно прочитал и не тянет совсем, сойки перестали на пластинках клювами похабщину писать, все же хорошо.
Но даже варвар знает, что бывает такое вот "но". Не дает оно дышать, не дает насладиться, не отпускает от себя.
Вспоминает он цветок свой. Пульсацию его, манящую зелень, охряные лепестки, карминовый отблеск от гладкого стебля.. "Он же был прекрасен", думает варвар. "Ну и что, что крови хотел, чтож тут такого - всем надо что-то есть, никуда не деться". И мыслями такими все глубже в тоску себя вгоняет. Мол, не прав он был, нельзя так было делать с цветочком бедным, радостью его единственной. Выпивает бочку пива, ложиться спать. На утро деревянная подушка была влажной. Хм.