Поскользнувшись на чём- то склизком, и, видимо, не очень приличном, хвостатый, обливаясь проклятиями,  влетел в вагон и со всей дури грохнулся на рога.  После нескольких минут  выделывания копытами в воздухе различных па, жете и фондю, он, наконец, принял вертикальное положение, как и подобает всякому уважающему себя чёрту.
- Ну и воняет же тут… - буркнул он, и принялся суетливо озираться в поисках свободного места.  Обнаружив оное в нескольких метрах от него, чёрт уже было собирался в ту сторону скакнуть и взгромоздится, как ворона на пресловутую ель, но тут  его огрели по башке, наступили на хвост, тыкнули в бок чем то острым и завизжали в ухо:
- А ну двинься! Дай сесть больной женщине!
Обалдевший бес позволил глазам передислоцироваться на лоб  и продержаться там несколько мгновений. Затем, затолкав их обратно на место, он воззрился на то существо, которое авторитетно назвало себя больной женщиной. Это было совершенно неадекватное месиво из сгустка злости, амбиций,  набитых сумок и волосатых бородавок. Женщина впихнула себя между сидящими, громко вздохнула, и , сделав несчастное болезненное лицо, уставилась в потолок.
- Ну, знаете ли… - полувыдохнул полуфыркнул чёрт, подобрал на всякий случай хвост и поплёлся в конец вагона. Убедившись, что на него никто не наступит, не сядет, не плюнет,  не цыкнет, он присел на пол, достал калькулятор и начал высчитывать количество злобных элементов на душу населения. Получилось, что считать надо не количество злобных элементов на душу населения, а душу населения, на количество злобных элементов. Данное обстоятельство было крайне вероятным, если учесть, что чертей теперь в упор не замечали. Как и нету. Раньше хоть глаза выпучивали, крестились, а теперь… вот. Сумками лупят, личные газы распространяют в обчественных местах, давки такие, что никакие рога не помогают. И самое обидное, что всё равно им. Равнодушные , хоть и трындят про справедливость, уважение, милосердие…
- А ну, пшла отседова, кошка драна! – пока чёрт переваривал услышанное и со скрипом соображал, что это вроде как к нему обратились, чья-то нога врезала ему по срамному месту, отчего бес подлетел наподобие мешка с трухой, и шваркнулся в проходе наподобие  мешка с картошкой,  - Развели тут зверинец, мать перемать…!
Громогласный возглас исходил из недр седовласого и седобородого мужчинки, одетого в серое, покроя 60х, пальто, серые облысевшие от времени и нападок кошек унты, в серых трениках и ушанке с одним подвязанным ухом.  Он гордо прошествовал по проходу, что то громко бурча под свой серый нос про кошек, стоимость проезда и «напокупали себе квартир и ездиют теперь тут», но внезапно дорогу ему преградила ещё более колоритная личность. Хвостатый, чувствуя, что если он немедленно не уберётся с того места, куда его пнули, то он «нечаянно» огребёт по шее, спине, и, в общем, по всем тем местам, по которым обычно огребают, быстренько спрятался  за  чьими - то массивными  ногами, и  стал с интересом наблюдать за серым и вторым. А у них, между тем, возникли неразрешимые проблемы личного характера с уклоном в личную непереносимость друг друга.  Внешность второго была на редкость заурядной.  Клетчатая кепка прикрывала заурядную среднестатистическую плешь, чёрная китайская куртка прикрывала заурядное среднестатистическое пузо, а в авоське звякала заурядная среднестатистическая зарплата.
- Слууушай, ты, - заговорил второй, - убирайся из вагона! Я уже не первый раз тебя здесь вижу! С тобой же ехать людям невозможно! От тебя же воняет за версту! И как только такую бомженину в метро пустили!!!
Серый вяло поднял брови, и на лице у него образовалась легко читаемая надпись: «Кто здесь?» Затем сфокусировал свои мутные серые глаза на свирепом лице второго и медленно изрёк:
- Чёёёоо…. Вы по какому вопросу?
Заурядный оторопело замолк, но через секунду возобновил свои гневные излияния по поводу распространения зловонных ароматов, и для пущей убедительности начал потрясать авоськой со среднестатистической зарплатой.
- Я говорю, убирайся отсюдова, не продохнуть из – за тебя! Да где ж такое видано! Воняет от тебя на весь вагон! Людям аж плохо от такой вонищи! И не первый раз я тебя уже тут вижу! Куда ты всё ездишь! От тебя же воняет, а ты всё ездишь и ездишь!
Серобородый всё это время с завидным постоянством смотрел негодующему в глаза, силясь понять, что же тот говорит. В конце концов, прозрение  посетило его, и, ощутив всю серьёзность ситуации,  он начал изображать из – себя свежевыловленную сёмгу, открывая и закрывая рот, в безуспешной попытке дать достойный отпор оппоненту.
- Сс… Ссам дурак.- наконец выдавил он, и отошёл к двери. Как ни странно, сей ответ полностью удовлетворил второго, потому что он замолчал, и лишь изредка метал из-под отсутствия бровей вялые молнии в сторону серого.
Чёрт, наблюдавший за всем этим из-за чьих-то ног, в очередной раз поразился, с какими каменными лицами сидели остальные пассажиры, как старательно избегали смотреть в ту сторону, где происходили дебаты, некоторые даже мгновенно заснули, правдоподобно уронив голову на грудь. Такое окаменение масс наблюдалось повсеместно. Повсюду. Везде. Кругом. Что бы ни происходило. Вот вчера, например, вспомнилось ему, в толпе перед эскалатором, где все пыхтят, сопят, давят друг другу ноги, пихаются, но молчат, одна благовидной внешности особа вышла из себя,  и толкнула такую залихватскую речь, что впору на цитаты растаскивать, да только повторять неприлично. Общий смысл все уловили, что мол «как бараны», «куда прёте», и «зачем вы это делаете». Равнодушие и безучастность толпы, даже после столь бурного выражения эмоций, настолько ошеломило особу, что от безысходности и от бурного желания довести до сведения окружающих свою точку зрения, она не придумала ничего лучше, как наподдать под зад шедшей впереди пожилой даме с тележкой, со словами: «А ну, шевелись!» Поток слов, последовавший за этим, безусловно, необдуманным действием,  всенепременнейше привёл бы к драке, но тут внезапно кончился эскалатор.
Чёрт наконец-то выбрался из-за ног, сел на освободившееся место, и стал ждать . «Это всё из-за приличий.» - думалось ему, - «Люди сами виноваты. Понавыдумывали правил, мол, не суй свой нос в чужой вопрос. Потом начали глаза отводить при малейшем чьём - нибудь конфузе, деньги под столом считать. Потом ожесточились. А потом и озверели совсем. Теперь впору нам у людей жестокости и ненависти  учится.  М-да. »  Поезд затормозил, и остановился в тёмном тоннеле. Бес дёрнулся, огляделся, и, уже привычным движением, выскочил в открытое окно, в самую гущу темноты.