Я перестала быть откровенной, наверное. Не знаю, плохо ли это или наоборот. Меня все устраивает. Готова я была к той ломке или нет, ломка ли это, я не поняла и не успела разобраться, приняла все. Сразу и без лишних вопросов. Открыла душу и повернула в другую сторону, оставив для других бетонную стену. Закрыта ли я? В полной мере контролирую все входы и выходы. Ничто не пропадет бесследно, ничто не будет упущено случайно. Холодный расчет? Отнюдь. Бредовая показуха? Едва ли. Просто я так боялась долгое время остаться наедине со своими мыслями. Они были неинтересны даже мне самой. Я знала наперед, что в моей голове, я знала и не хотела слушать. Отказывалась. И правильно делала. Под напором воли вернулось разнообразие. Под пулями трезвости ушло занудство, печально волоча за собой раненую ногу. Осталось и старое, и новое пришло. Старое плетет кружевные фантазии, но производство ограничено жесткой цензурой. Новое изредка дует алкогольный коктейль из бутылки и пьяно хамит романтике. Трезвое новое едко поливает ацетоном газоны ненужного прекрасного и негативит бемольной музыкой, умея переработать ее и выудить эссенцию необъяснимого парения. А на фоне всего этого форменного безобразия и урегулированного хаоса осталась маленькая точка, спрятавшаяся в самом укромном уголке музея вилок и ножей. Она по-прежнему мягка, все так же ласкова, нежна, глупа. Сидит на полу, обхватив коленки холодными руками, хлопает невразумительно глазенками и грустно смотрит на мешок любви, который сама не сможет утащить на себе, если даже очень захочет. Посмотрит - погрустит, посмотрит - улыбнется. Соскочит с места, рванет к нему, чуть-чуть ослабит узелок, заглянет одним глазком, вдохнет слегка не полной грудью, зачерпнет горстку и подарит... Снова сядет. Эта кроха счастлива, она не знает, что может быть еще счастливей. Она по-детски трет ладошки друг о друга, дышит на них и радуется... Она жива, и она все равно останется во мне. Я люблю ее... Мое маленькое, глупое, доверчивое и влюбчивое начало. Только тссс... Никому. Учусь фильтровать.