Дмитрий Врубель и Виктория Тимофеева — художественный дуэт, отвечающий в нашем искусстве за самые болезненные темы. Их работы — шокирующий портер современности, который складывается в равной степени из образов бывшего президента Путина, грязных беспризорников, шахидских вдов и почти опустившихся люмпенов, сценами из жизни которых художники проиллюстрировали свой последний «Евангельский проект». Впрочем, несмотря на то, что Врубель и Тимофеева олицетворяют совесть нашего времени, в художественной среде к ним относятся неоднозначно, припоминая странные для актуального художника выставки в Совете Федераций и сотрудничество с государственными корпорациями. Мария Кравцова выясняла, зачем художнику «Газпром».
В: Дмитрий, ваш opus magnum «Братский поцелуй» на Берлинской стене был создан в 1990 году. Как это получилось?
Д.В.: Эта история — набор случайностей. В конце 1989 года знакомая показала мне разворот журнала Paris Match с фотографией, на которой целовались два генсека СССР и ГДР — Леонид Брежнев и Эрих Хоннекер, со словами: «А нарисуй-ка мне вот это!» Тогда Брежнев уже воспринимался как полный отстой, его обмусолили все, кому не лень, а главным героем времени был, конечно же, Михаил Горбачев. Но я все-таки перерисовал фотографию на миллиметровку. Этот рисунок увидел Пригов, который с восторгом сказал: «А представь, Дима, как это будет круто смотреться на Берлинской стене!» Потом обнаружилось, что у моего приятеля есть в Берлине друг Александр Бродовский, который, посмотрев мои работы, загорелся идеей сделать там мою выставку. Ему кто-то сказал, что русское искусство в моде, и он решил вложить в него последние деньги. Ну поговорили и забыли. Весной 1990 года я ехал в Дрезден через Берлин, и мне пришло в голову позвонить Бродовскому. Выяснилось, что он живет на улице рядом со стеной, которую уже вовсю расписывают художники. Я уже был готов встать у стены с красками, но тут оказалось, что разрешение на такую работу может дать только берлинский Сенат. И Сенат, надо сказать, неожиданно для меня, дал разрешение. Я страшно испугался! Я никогда не работал на открытых пространствах, не писал фасадными красками, к тому же дико напрягали вышки, на которых стоят пограничники. С пограничниками я, правда, быстро нашел общий язык и ходил к ним за водой. Работа была еще не закончена, но уже было видно, кто именно целуется. Движение в этом месте замедлялось, люди останавливались, в газете «Немецкий коммунист» вышла статья, где впервые мою работу назвали Bruder Kuss — «Братский поцелуй». Солдат возили грузовиками посмотреть на мою работу, а Мик Джаггер даже попросил разрешения сняться на ее фоне. Через месяц рядом с этим местом появился ларек, где продавались открытки, майки и календари с моей картиной. Я купил майку, послал маме и детям открыток. И только через пять лет я понял, как меня надули! Сколько денег я мог бы на этом заработать!
В: Где сейчас эта работа?
Д.В.: Там же, на стене, правда, под слоем граффити. Но ее собираются реставрировать.
В: В конце 1980-х вы делали в своей мастерской выставки молодых художников. Константин Латышев — член группы «Чемпионы мира» — мне рассказывал, как они боялись, что придут чекисты и всех арестуют. Меня это удивило, мне всегда казалось, что это время было уже довольно либеральным, все-таки glasnost-perestroyka.
Д.В.: Мы как-то весело боялись чекистов, но делали все, что хотели, Валерия Новодворская даже проводила в мастерской заседания молодежной ячейки Демократического союза, пока мы пили водку на кухне. Но действительно как-то пришел такой в штатском, задал несколько вопросов типа: «Как вы относитесь к Горбачеву? Не собираетесь ли эмигрировать в Америку?». Тогда я громко объявил, что выставка закрывается, мы все ушли, закрыли дверь, а через полчаса вернулись и продолжили веселиться. А чекист поверил, пошел к жене и детям.
В: В последнее время жена нередко становится соавтором мужа-художника. Вы с Викой начали работать вместе в 1995-м, и такое ощущение, что ее появление никак не повлияло ни на стиль художника Дмитрия Врубеля, ни на содержание его работ.
Д.В.: Она не дала мне стать жополизом, типа окончательно продаться! К тому же до появления Вики я рисовал исключительно неизвестных мне людей, меня пугало то, что происходило за окном. Именно она принесла в мою работу актуальность. К тому же Вика очень жестко контролирует художественный процесс, именно она, например, не дала нам сделать благостного Путина.
В: Как вы познакомились?
Д.В.: В 1995 году меня пригласили на выставку Виноградова — Дубосарского, к которой я три дня серьезно готовился (щелкает себя по шее). Когда я, наконец, до нее дошел, оказалось, что все отправились пьянствовать в мастерскую. Я дошел до мастерской и упал, причем, как истинный художник, упал лицом в палитру. Когда я проснулся, то увидел, что рядом со мной танцует нечто невообразимо прекрасное, машет руками, юбки развеваются. Я тут я говорю этому прекрасному: «Девушка! Я художник! Пойдемте ко мне! У меня есть бутылка водки и колбаса!»
В.Т.: (Смеется.) Да уж, это был странный день! Жена Володи Дубосарского подошла ко мне и, показывая пальцем на залетевшее в мастерскую чудовище с всклокоченным бакенбардами, сказала: «Обрати внимание на этого человека, мне кажется, что он тебе очень подходит!» Меня все тогда хотели выдать замуж. В общем, пришлось пригласить чудовище на танец.
В: Дмитрий, многие воспринимают тебя не только как художника, но и как публициста. Твой блог в Интернете для многих то же самое, что и авторские колонки в аналитических еженедельниках конца 1990-х. Ты пишешь о политике, об обществе, в тот момент, когда современное искусство стало совсем индифферентно к таким вещам.
Д.В.: Вика мне все время говорит, что с таким настроем мне надо идти в депутаты. Хороший был бы депутат, честный! В мире актуальное искусство номинировано на то, чтобы быть совестью общества. У нас же артистическое сообщество сейчас гораздо более безразлично к тому, что происходит в стране, чем в 1980-е или в 1990-е. И это касается не только искусства, художник часто забывает, что он тоже является гражданином. В августе 1991 года мы с Костей Звездочетовым, Андреем Филипповым и другими художниками стояли живой цепью вокруг Белого дома. Бегали с Гором Чахалом к Айдан, которая нас кормила. Когда в предпоследнюю ночь заурчали моторы танков и было сказано: «Товарищи, отправляете женщин и детей домой, сейчас будет атака», мы со Звездочетовым обнялись, расцеловались, взялись за руки и решили стоять до конца. Мы верили в свободу и в новую власть. Но в 1994 году случилась Чечня. Я был в Амстердаме и смотрел по телевизору, как в Чечню входят наши танки, сразу вспомнилась Прага и прочее.
В.Т.: Мне кажется, что в какой-то момент после развала СССР или после начала первой войны в Чечне говорить о политике в искусстве — стало дурным тоном.
Д.В.: К тому же сегодня все чудовищно ссут! И не только обыватели, но и как будто бы свободные художники. 90 процентам из них на самом деле интересно рисовать пейзажи, закаты, рассветы или же заниматься не имеющим отношения к политике концептуализмом. Даже те, кто живет в соответствии с линией партии, боятся, а вдруг они неправильно выскажут правильную мысль. Поэтому если сейчас лояльная к власти группа художников захочет сделать выставку «Забомбим Тбилиси!», ее запретят, потому что не было еще указаний сверху делать такие выставки.
В: Но, кажется, вы не были так пессимистически настроены и ничего не боялись, когда в 2001 году делали один из самых ваших успешных, но одновременно неоднозначных проектов «12 настроений президента».
В.Т.: Тогда проект нам не казался успешным. Художественное сообщество восприняло этот проект как нечто постыдное, администрация президента названивала в типографию, требуя прекратить печать. В администрации спрашивали: «А вот на ваших работах клеточки — это что значит? Это мы сидим или Он сидит?» Все боялись, что нас посадят. И только года через полтора после выхода календаря все смирились с его существованием. Более того, мы первые начали рисовать Путина. Люди ждали, дадут нам по башке или нет, полгода прошло — не дали, и тут понеслось! Когда календарь вышел, все почувствовали свободу делать с президентом все, что заблагорассудится. Даже первые матрешки с лицом Путина были сделаны по нашим работам!
В: Собственно, все это привело к тому, что Путин стал персонажем глянцевых журналов, таким же, как, например, Мадонна. Такой гламуризированный культ личности.
Д.В.: На эту тему я как-то разговаривал с одним известным чиновником: «Что ж вы, ребята, наделали?!» На что он мне ответил: «А кто начал? Вы!»
В: Но после триумфа календаря вы практически выпали из художественного процесса. Вас было не видно, не слышно до прошлогодней выставки «2007» в галерее Гельмана.
В.Т.: Мы всегда старались искать площадки, на которых не работал никто и никогда. Собственно, наш проект с властью и был таким экспериментом по работе на неконвенциональных площадках. Но я до сих пор считаю эти 7 лет практически потерянными. Я страдала все эти годы, для меня это было адом, я же ханжа и вообще не хотела иметь ничего общего с этими людьми. Я сказала Диме, что надо возвращаться в искусство.
В: На сайте Совета Федерации мне попалось написанное в стилистике «ТАСС уполномочен заявить» информационное сообщение, в котором говорилось, что известный художник Дмитрий Врубель встретился с председателем Совета Федераций Сергей Мироновым. Что вы с ним обсуждали? (Хихикают.)
В.Т.: В начале нулевых, после того как мы сделали цикл портретов Путина, нам стало интересно нарисовать других представителей политической элиты России. Получилась серия «Портрет эпохи». Нам позвонили из Совета Федерации и сказали: «Это вы нарисовали Миронова? Его жене очень понравилось!». Через какое-то время раздался второй звонок: «Сергею Михайловичу тоже очень понравилось. Он хочет вас посетить». Мы перепугались, отдраили квартиру, стол накрыли, экспозицию сделали, ждем-с. Раздается звонок: «Сергей Михайлович собирается», через час — второй: «Сергей Михайлович едет». Нашу улицу перекрывают, а через еще три часа еще звонок: «Сергей Михайлович вас ждет такого-то числа у себя». Вероятно, охране не понравилась обстреливаемость нашего района (смеются). Ну вот мы в обнимку с портретом Миронова пошли в Совет Федерации, где нас, перед тем как пустить в кабинет, три раза обыскали. Мы показали Миронову портрет, и он на глазах превратился из начальника, который нам что-то назидательно говорил, в нормального человека. Он увидел себя — вот она, магическая сила искусства! А когда мы ему сказали, что суть нашей акции — не только нарисовать, но и подарить портретируемому его портрет, тут он совсем растаял и сказал: «Давайте, ребята, делайте выставку в Совете Федерации!»
Эта выставка стала для нас пропуском в мир, куда мы просто так не попали бы. И самым интересным была реакция депутатов и чиновников на наши работы. Одна из депутатш подошла к портрету Путина и разрыдалась со словами: «Как вам не стыдно! Он же не такой!». Другой депутат — полковник службы внешней разведки — посвятил нам обличительные стихи в стилистике Лебедева-Кумача. В общем, я заметила, что когда они сталкиваются с искусством, то превращаются в какие-то другие существа, правда, не могу сказать, что эти существа можно называть людьми.
В: Меня всегда удивлял ваш невероятный интерес к власти, я также слышала, что вам очень благоволит «Газпром». Зачем вообще художнику «Газпром»?
Д.В.: От алкоголизма меня вылечил газпромовский доктор! А если серьезно, сегодня «Газпром», как «Черный квадрат» в искусстве) — это главный символ России, геополитическая корпорация, от которой зависим не только мы, но и Европа. Если эти ребята обращают на нас внимание, хотят с нами работать, прислушиваются к нашему мнению, это говорит о том, что они не такие монстры, какими их рисует народная фантазия. Когда фонд «Общество поощрения художеств» обратился к нам, потому что хотел заниматься современным искусством, мы познакомили его руководителей с Андреем Ерофеевым, и в результате появилась выставка «Соц-арт». Причем в ситуации скандала с бывшим министром культуры, который кричал, что подобное искусство позорит Россию, фонд повел себя очень достойно. Ведь министр выступил в тот момент, когда машины с работами, которые направлялись на выставку в Париж, еще стояли на таможне. Люди из фонда могли сказать: «Зачем нам все эти скандалы, ради чего нам ссориться с чиновниками?» и отправить трейлеры с выставкой обратно в Москву. Но они это не сде-ла-ли, и этот шаг достоин глубокого уважения!