Последовавшая шумиха и скандал в западных СМИ вынудила советских идеологов немного ослабить давление на некоторых художников, и разрешить, под пристальным присмотром "органов", "дозированные" экспозиции в небольшом помещении. Таким местом стал профсоюз художников-графиков на Малой Грузинской 28, при котором была создана секция живописи, включившая в себя именно эту группу художников неофициального искусства. Первая выставка секции состоялась в марте 1976 года. До того имели место две выставки неофициального искусства: в феврале 1975 года в павильоне «Пчеловодство» и в сентябре того же года в павильоне «Дом культуры» на ВДНХ.
Решение о небольшом послаблении для узкой группы непокорных художников не было актом доброй воли, но вынужденным отступлением под натиском обвинений в варварстве, шедших с Запада после беспрецедентного скандала с уничтожением картин на выставке, прозванной «Бульдозерной». Таким образом, инициативное давление изнутри, со стороны актива группы художников-нонконформистов, и извне, со стороны Западной идеологической пропаганды, создало прецедент: власти открыли экспозиционное пространство, хорошо отслеживаемое и значительно снижающее повод для критики со стороны указанных ранее векторов давления. Таково начало истории «Малой Грузинки», являвшей наиболее яркие экспозиционные открытия вплоть до 1980 года. На решение властей оказали влияние не только названные выше события, но и факты проведения квартирных выставок в 60-х - начале 70-х годов, а так же деятельность некоторых квартирных салонов, таких как салон Сычевых на Рождественском бульваре или салон Ники Щербаковой на Садово-Каретной улице. Здесь бывали и иностранные дипломаты, которые встречались с диссидентами, приобретали картины, тем самым, поддерживая неофициальное искусство. Существует мнение современников вышеописанных событий, что, создавая небольшой "отстойник" для выставочной деятельности художников-бунтарей, КГБ упрощало себе задачу по контролю над ситуацией и возможному пресечению отдельных идеологически окрашенных провокаций со стороны нонконформистов. Вместе с тем уменьшалась роль квартирных экспозиций, отслеживание которых требовало более сложной оперативной работы. Также бытует мнение, что КГБ стремилось расчленить группы неофициальных художников, не давая им выработать единую позицию, максимально сковывая их инициативу и творческий эксперимент.

Неслучайно поколение художников-нонконформистов начавших свой творческий путь на заре 70-х годов, иногда называют поколением «отверженных». Презрение и вражда со стороны представителей официального искусства оставляли им мало поводов для оптимизма. Жёсткие рамки идеологической неприемлемости определили уникальные черты творчества художников-нонконформистов 70-х годов; за исключением протестного искусства, оно не могло быть ориентировано на значимый социальный резонанс, рефлексию, широкое обсуждение, или же коммерческий успех. В лучшем случае, зрителями был узкий круг друзей, почитателей. Работа "в стол", "в угол мастерской" кому-то открывала путь к свободе эксперимента, освоению внутреннего пространства сознания, его расширению; иных же загоняло в отчаяние, запои. Происходило расслоение небольшой группы нонконформистов – одни выбирали формальный эксперимент над синтаксисом, конструкцией композиции, технологическим и стилевым компонентом. Другая, меньшая часть, уходила в духовный поиск, вглубь метафизического содержания картины, в исследование образа, как трансформатора и сублиматора сознания как творца, так и зрителя. Именно этот аспект творческого поиска в сфере семантического пространства картины привёл некоторых художников этой группы к теоретическому осмыслению, а затем и практическому освоению религиозного опыта.

Отсутствие прямых контактов с современным западным искусством и недоступность информации об отечественном авангарде 20-х годов создавало атмосферу вакуума, «варения в собственном соку», что придало творчеству нонконформистов 70-х определённые специфические особенности. Отрывочные сведения о западном авангарде поступали через журналы по искусству стран соц. лагеря и редкие издания «Скира», попадавшие через кордон. Это стимулировало процесс создания неких мифов, как индивидуальных, так и групповых, о творчестве и жизни художников. Не случайно, семидесятников иногда называют «персональными мифологами». Вопреки всем трудностям, скудная дозированная выставочная деятельность на Малой Грузинке, 28 стала творческой лабораторией художников в сфере стилевого эксперимента и технологии, полем взаимного профессионального обмена опытом, творческого поиска и роста. Концептуализм шестидесятников обогатился новыми открытиями в области формообразования, углублением содержания. Развивалась линия учеников Василия Ситникова, двигавшихся в сторону освоения метафизического и мистического уровней композиционного измерения. Развивалась оригинальная линия нео-наивного искусства, а также нео- и постсимволизма. Разрабатывались персональные версии сюрреализма, минимализма и гиперреализма. Возникло самобытное направление в живописи религиозной тематики. Материализовались перформанс и групповая медитация, эксперименты в области сценического движения и авангардной сценографии; достигло рассвета творчество "моментальной живописи" Анатолия Зверева; оформилось целое направление нео-экспрессионистов. Получила развитие нео-историческая живопись, метафизический пейзаж и даже новая версия жанровой живописи.

Становление художественного языка нонконформистов-семидесятников происходило на фоне и в противостоянии официальной линии союза художников с его профессиональными установками, нормами, штампами и запретами. К середине 70-х происходит закат «сурового стиля» и «левое крыло» МОСХа пытается обрести новые пластические языки в рамках дозволенного. В основном это интерпретационные «ходы» с модных на западе стилей, которые можно было приспособить к «генеральной линии» соцреализма. Это, например, линия вариаций на тему «наивного искусства», которые «подсовывались» под идеологему «народного, родного» - или линия «неоклассики», отталкивающиеся от монументалистов итальянского проторенессанса. Или, к примеру, советская версия американского гиперреализма, подстраховавшая себя идеологически как «документальностью сюжета», так и «реализмом сделанности» и преподносившая себя как модная и новаторская линия соцреализма. Отдельной линией левого МОСХа к концу 70-х стала приспособившаяся к соцреализму вариация немецкого экспрессионизма 20-х годов в сочетании с технологическими новациями американского неоэкспрессионизма 40-60-х годов, линии Поллака и его последователей. Таким образом, в 70-е годы рамки официального искусства значительно расширились, включив в себя некоторые пластические наработки западного мэйнстрима, приспособленные к отечественной идеологии и ментальности функционеров от искусства, осуществлявших распределение заказов, закупочную политику министерства культуры, худфонда, Союза художников.

Отдельной пластической линией на фоне художественной жизни 60-70-х годов была школа Элия Белютина, а также ближе к началу 80-х, школа Зубарева.

Это были попытки «легализовать авангард», через методологию обучения изобразительному искусству, конструкции и построению композиции. Эксперимент «легализовался» в этих школах в рамках метода обучения пластическому языку, рассматривая этот язык как формализованную закономерность. Эти методы хотя и осуществлялись в сугубо локальных рамках педагогического процесса оказали влияние на сознание и формирование художественного языка, ряда художников-нонконформистов. В протяжении выставочной деятельности в 70-х годах подвала на Малой Грузинской, отдельные представители «левого крыла» МОСХа участвовали в ряде экспозиций, но в целом художники этого крыла находились в оппозиции художникам-нонконформистам, не говоря об основной массе членов Союза художников, ревниво и враждебно относившихся к их творчеству. Особенностью экспозиционной жизни подвала на Малой Грузинской было то, что в нем выставлялись художники разных поколений, вытесненные из официального искусства или открыто противопоставлявших себя ему.

К 1980 году часть этих художников покинула СССР. В 1981 году руководством профсоюза была произведена «чистка» рядов секции живописи и оттуда были выгнаны, под предлогом отсутствия справок о нештатном сотрудничестве с издательствами, целый ряд неугодных художников-оппозиционеров.

Выставочная деятельность продолжилась в 80-е годы, но к началу перестроечного времени нонконформизм все более оттеснялся различными версиями салонного, кичевого искусства, подделками-вариациями псевдоавангарда, которые к концу 80-х стали преобладать, создавая, увы, негативное мнение о живописи, выставлявшейся в ставшем знаменитым подвале.

К сожалению, время безжалостно расправилось с наследием нонконформистов 70-х годов. Воссоздать, хотя бы в приближении, полную картину творческого процесса того времени не представляется возможным. Во-первых, из-за физической смерти многих участников этой эпохи, бесследным исчезновением их работ за рубежом. Во-вторых, отсутствие выставок, обсуждений, публикаций о таком явлении как неофициальное искусство 70-х годов, не по отдельным персоналиям, а о процессе в целом, привело к тому, что многое исчезло из социальной памяти, а оставшееся обросло мифологией, индивидуальной и групповой, как недоброжелателей, так и оставшихся в живых участников событий.

Предлагаемая небольшая экспозиция ставит скромную задачу – по возможности выявить и познакомить любителей живописи и коллекционеров хотя бы с частью художников-нонконформистов из «первого призыва» выставочной деятельности зала на Малой Грузинской 28, в их составе до начала 80-х годов. Большинство представленных художников участвовали в экспозиционном процессе с первой выставки секции живописи в марте 1976 года. Проекция на будущее заключается и в том, чтобы более полно, на персональном уровне, познакомить зрителей с творчеством этих художников.

Эта выставка – дань почтения и уважения знаменитому американскому коллекционеру советского неофициального искусства - Нортону Доджу (Norton Dodge) - автору термина «советский нонконформизм». Хотелось бы отметить тот факт, что этот исключительный исследователь, открыватель и меценат не только обратил внимание на протестный политический аспект данного культурного явления, но и на уникальность его как художественного события 20-го века. В рамках истории мирового искусства, Н. Додж, благодаря своей музейной коллекции, сохранил и передал последующим поколениям ту страницу отечественной истории, которую умышленно хотели замолчать ангажированные отечественные искусствоведы и современные недоброжелатели – "актуальщики" и со-работники глобализации культуры.

Член МОСХ С.В. Потапов