Из воспоминаний  Э. Белютина
о посещении Хрущевым Н.С. выставки художников в Манеже

[показать]... Прежде чем спросить, "где здесь главный, где господин Белютин", Хрущев три раза обежал довольно большой зал, где были представлены художники нашей группы. Его движения были очень резки. Он то стремительно двигался от одной картины к другой, то возвращался назад, и все окружавшие его люди тут же услужливо пятились, наступая друг другу на ноги. Со стороны это выглядело, как в комедийном фильме времен Чаплина и Гарольда Ллойда. Первый раз взгляд Хрущева задержался на портрете девушки.
- Что это? Почему нет одного глаза? Это же морфинистка какая-то! - с каждым словом голос его становился визгливее. <...>
Начав с портрета девушки А. Россаля, Хрущев стремительно направился к большой композиции Л. Грибкова "1917 год".
- Что это такое? - спросил Хрущев. Чей-то голос сказал:
- 1917 год.
- Что это за безобразие, что за уроды? - Где автор? Люциан Грибков вышел вперед.
- Вы помните своего отца? - начал Хрущев.
- Очень плохо.
- Почему?      
- Его арестовали в 37-м, а мне было мало лет. Наступила пауза. <...>
- Ну, ладно, это неважно, но как вы могли так представить революцию? Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует.
Это доказательство на него, очевидно, так подействовало, что он побежал дальше, почти не глядя на картины. <...>
... - Ну, ладно, - сказал Хрущев, - а теперь рассказывайте, в чем тут дело.
Это был уже какой-то шанс, и я увидел, как по-разному насторожились Суслов, Шелепин, Аджубей.
- Эти художники, работы которых вы видите, - начал я, взбешенный поведением премьера и решив не называть его по имени-отчеству, - много ездят по стране, любят ее и стремятся ее передать не только по зрительным впечатлениям, но и сердцем.
- Где сердце, там и глаза, - сказал Хрущев.
- Поэтому их картины передают не копию природы, а ее преображенный их чувствами и отношением образ, - продолжал я, не реагируя на хрущевскую реплику. - Вот взять, например, эту картину "Спасские ворота". Их легко узнать. А цветовое решение усиливает к тому же ощущение величия и мощи.
Я говорил обычными словами, которыми стало принято объяснять живопись. Хрущев слушал молча, наклонив голову. Он, похоже, успокаивался. Никто нас не прерывал, и чувствовалось, пройдет еще пять-десять минут, и вся история кончится. Но этих минут не случилось. Посередине моего достаточно долгого объяснения сухая шея Суслова наклонилась к Хрущеву, и тот, посмотрев на мое спокойное лицо, неожиданно взорвался:
- Да что вы говорите, какой это Кремль! Это издевательство! Где тут зубцы на стенах - почему их не видно?
И тут же ему стало не по себе, и он добавил вежливо:
- Очень общо и непонятно. Вот что, Белютин, я вам говорю как Председатель Совета Министров: всё это не нужно советскому народу. Понимаете, это я вам говорю!..

---

 

Живущий в "Новой реальности"

 

Елена ТИТАРЕНКО 

Глядя на этого человека, в цифру 80 поверить трудно. Все те же неукротимая энергия и невероятная убежденность. Не оттого ли, что лидер русского неофициального искусства помнит слова своего святого: "Не полагайся на надежду, полагайся на собственные силы, и они удвоятся"?

Средневекового просветителя, почитаемого в Польше святого, как и юбиляра, звали Элигий. Сократили имя до Элий в Москве, где рожденного в 1925 году мальчика назвали Элигием по просьбе деда-дирижера, в честь покровителя ремесленников и художников. Военные награды, Высший офицерский крест, орден Заслуги Польской Народной Республики, орден Почета Российской Федерации - это все выпадет потом московскому мальчишке, который в 16 лет добровольцем ушел в народное ополчение. Тогда же, в 1941-м, он получил первый свой орден - Красной Звезды - "За мужество при спасении товарищей". Зная местность благодаря этюдам, которые писал под Рузой, он вышел из окружения и вытащил из-под огня раненого командира. Но вскоре - контузия, тяжелое ранение дальше воевать не позволило. Позже Белютин напишет: "Война сделала меня художником, я понял, что искусство существует не для украшения стен, а для сохранения души человека... мой учитель Лентулов был прав: искусство - это не ремесло, не эстетическая категория, а переживание всего кошмара жизни".

Потомок итальянского музыканта, поселившегося в ХVIII веке в Польше, уже в 1943 году москвич Элий Белютин в своих картинах избывает кошмар войны. А сразу после нее по заданию Академии архитектуры обследует освобожденные территории, выявляя погибшие памятники и те, которым удалось уцелеть. Советская власть не постеснялась зачислить во враги народа кавалера ордена, за всю Великую Отечественную врученного лишь трем тысячам воинов. И правда, сын литератора по имени Микеле, в России ставшего Михаилом Белютиным (в 27-м его расстреляли люди в кожанках), и внук известного оперного дирижера Паоло Стефано Белуччи, создавшего театр в Кракове, никогда не был конформистом.

Юного Элия клеймили как "космополита" и "формалиста" - для аспиранта Художественного института роковыми стали зарисовки памятников зодчества Севера: формализм приемов, интерес к религии, пессимистическое видение деревни... К тому же староста творческой мастерской Белютин пригласил руководителями "ранее осужденных в их антисоветском творчестве" Павла Кузнецова и Льва Бруни. Еще в 1948 году возникло объединение молодых художников, в 1954-м превращенное Белютиным в Студию экспериментальной живописи и графики: отсюда пошло массовое художественное направление "Новая реальность".

Сегодня наследник художественного авангарда 1920-х, чьи произведения хранят 54 музея (Третьяковка, Русский музей, Центр Помпиду, музеи США), - художник-легенда: он создал школу, существующую полвека, и вошел в историю как замечательный педагог и ниспровергатель канонов. Множество наград, включая Золотую медаль Римского фестиваля "Сетторе интернационале" (1970) и Большую Золотую медаль Итальянской академии современного искусства "За выдающиеся достижения и деятельность" (1971), а также премии Дженаццано, Монтекаттини, Ассоциации американских художников "Вудсток", Коммуны Венеция, Ассоциации культуры Кастель Маджоре. В мире Белютина знают как создателя уникальной системы воспитания творческих начал в художнике, единственной в практике мирового искусства школы формирования творческой индивидуальности.

Однако громкую известность ему, как и многим "альтернативным" мастерам его поколения, принес Манеж 1962 года. Точнее, разгром, устроенный там Никитой Хрущевым: обвинения раздались именно в адрес студийцев Белютина, среди которых был Эрнст Неизвестный. К началу 60-х "Новая реальность" объединяла около двух тысяч живописцев, графиков, архитекторов, скульпторов и дизайнеров. Из работ "белютинцев" создали революционную Таганскую выставку русских абстракционистов (ноябрь 1962-го) и первую выставку русского авангарда в Манеже, которая должна была пройти параллельно с экспозицией "XXX-летие МОСХ". После окрика генсека - репрессии со стороны Союза художников: "белютинцы" лишились права участвовать в любых официальных выставках, получать кисти, краски, холсты и мастерские. "Запрет на Белютина" продлился почти 30 лет - до декабря 1990-го, когда после извинений в партийной печати открылась грандиозная выставка "белютинцев" на весь Манеж: 400 участников, свыше 1000 произведений.

До 1990-х Белютин оставался "невыездным", хотя за рубежом сменяли одна другую его персональные выставки; Польша и родина семьи Италия были наглухо закрыты. Когда он впервые смог выехать в США в 1991 году, встретил восторженный прием. Отзывы о его методе собраны в книге мастера, вышедшей к 50-летию студии, - "Искусство в тебе. Педагогическая система Элия Белютина. "Новая реальность-2004". Эту книгу он посвятил французскому писателю и искусствоведу Жану Кассу - "Черному Жану", создателю движения Сопротивления и Центра Жоржа Помпиду. Фундаментальное издание содержит воспоминания всей жизни и размышления о законах искусства, изложение системы обучения и рисунки. Здесь же письма, статьи и фрагменты книг его друзей и последователей в Европе и США, как, разумеется, и России. На реальном материале объяснен "феномен Белютина" - это понятие ввели в обиход французские критики еще в 1961 году, на Биеннале Парижа.

В основе белютинской методы - "теория всеобщей контактности", трактующая искусство как главное средство духовной компенсации в конфликте человека с окружающей средой. При чтении так и тянет взять краски и попробовать рисовать: система кажется ясной, легкой, особенно привлекает свобода самовыражения, за которую автор борется более полувека.