Дома меня ожидало некоторое уныние Души, я стала ощущать свою 'неполноту', какую-то нецельность и 'недоделанность', сознавая, что мне надо что-то радикально менять в жизни, поскольку пока ни Свет Души не приходил ко мне, ни сколь-либо существенные деньги; с аренды квартир я получала около пятнадцати тысяч крон, вела довольно скромную материальную жизнь, да и по Европейским нормам тысяча евро в месяц являлось какой-то смехотворной суммой, на которую в развитых странах жили безработные и бездельники. Я попыталась отвлечь себя от приходящих мыслей, начав писать новую картину, но 'кисть не держалась рукою', пальцы словно были окаменевшии, идеи не приходили и я взяла первую попавшуюся на полке книгу и погрузилась в чтение, что дало мне возможность оставить 'терзания' мыслей.
Книга очень заинтересовала меня, ибо ранее я так глубоко не погружалась в саму философию человеческого бытия, выраженную столь метафорично и, порою, с явным метафизическим юмором; это была книга Артура Шопенгауэра 'Афоризмы житейской мудрости', повествовшая ярким образным языком о трагикомедии человеческой жизни. За чтением я не заметила как пришёл вечер, я захотела кушать и мне пришлось вставать с кресла, дабы удовлетворить 'желания плоти'. Странно, так странно, и организму 'что-то нужно', и Душе; все просят есть, Душа - тонкой пищи, тело грубой, материальной, а кто их должен кормить, и откуда берётся пища? Мысли мои вели собственные рассуждения, я же приготовляла пищу и продолжала внутренний диалог, сознавая какую-то неподлинность пустых рассуждений ума, убаюкивающих своим наличием, словно пытающихся утверждать, что между наличием мыслей и моею жизнью существует неопровержимое соответствие по типу 'мыслю-значит существую'.
Поев, я продолжила чтение, оно увлекало меня, текст был насыщен большим количеством 'мелко' рассыпанной мудрости, во мне снова ощущалась праздничность, словно я причащалась к чему-то очень значимому и важному и сама Мудрость лилась на меня нектарным потоком своей величественности.
В 'этот мир' меня вернул телефонный звонок; каково же было моё удивление, смешанное с радостью, когда я увидела на табло телефона: 'Теософ'. Бенедиктус спросил о моём внутреннем состоянии Души, о том как я провела последующее время и сказал, что забыл ранее сообщить мне, что тридцатого декабря, в предпоследний день уходящего года, состоится новая лекция под названием 'О свободе воли и основах морали'. Мы проговорили почти полчаса, мне было интересно слушать Мастера, и, казалось, я согласна была говорить с ним хоть до утра; Теософ говорил мне о важности 'ощущения жизни без слов', вспоминал нашу прогулку, когда, словно по велению самой Божественной Силы, мы созерцали реальность вне 'фрагментарности' слов; также мы обсуждали устройство человеческого ума и стадии его чистоты, достижение которых приоткрывает 'взгляд из чистого сознания'.
Бенедиктус говорил об огромной важности для вступивших на путь просветления достижения управления мыслью, способности 'жить не думая', ибо это, по его словам, только и являет первую истинную ступень духовного пути; далее, говорил он, существует ещё две стадии 'очищения' ума - избавление от 'эмоционального фона', сопутствующего 'в угоду настроениям чувств' раскрасу ощущаемого, и, впоследствии, растворения ощущения самодостаточности собственного 'малого я' в Я высшем, составляющем его Божественную первооснову.
Наша беседа затянулась, и вдруг я почувствовала элемент вины - Бенедиктус звонил по мобильной связи и каждая минута такого разговора требовала относительно немалой оплаты телефонному оператору; я сказала, что лучше я позвоню ему сама с домашнего телефона на его настольный телефон; на что Бенедиктус сказал, что всё равно скоро хотел завершить разговор, поскольку не любит говорить по телефону о таких важных составляющих человеческого развития техниках, тем более, что это лучше и эффективнее, при наличии живой энергии общения, делается в непосредственной беседе; однако, он в эти дни несколько занят, и встретимся мы, вероятно, лишь на лекции, поскольку пишет 'кровию' самую 'важную' книгу своей жизни, основанную на одном из древних Индуистких священных текстов, где будут, в рамках комментариев к шлокам, растолкованы, более-менее понятным нынешним 'духовным интеллектуалам', языком великие и непреходящии мудрости Мироздания и Мистерии человеческой жизни.
Мы ласково попрощались, Бенедиктус виртуально поцеловал меня в лобик, я пожелала ему высоких достижений 'Вселенского творчества', и положила, предварительно выключив, свой телефон на стол.
В центре моего лба, там где находится аджна чакра, в народе называемая 'третьим глазом', я ощущала сверлящее напряжение, словно что-то внутри разбухло и требовало 'выхода на свободу', внутри моего тела чувствовалось лёгкое томительное напряжение, и, как ни странно, внизу живота вновь образовалась крутящаяся воронка, словно требующая энергии мужской силы.
Я в первый раз попыталась изобразить в воображении как я могла бы быть 'в общении' с Бенедиктусом, картина была достаточно ярка и динамична, но во мне возникло нестерпимое желание быть с ним. В таком состоянии я и легла в постель, и пока 'сама не успокоила себя', не могла заснуть.
Наутро я проснулась с несколько тяжёлой головой, словно одна часть моя уже бодрствовала, а другая всё ещё находилась во сне. Перед взором предстал Бенедиктус, словно осуждающий меня за то, что я без его ведома, вступила с ним 'в астральную сексуальную связь', причём должным образом не поднимая по позвоночнику энергию кундалини, не раскрывая более высокие чакры, и этим нарушила что-то важное из тантрических предписаний; я ощущала лёгкий стыд, смешанный с чувством выполненного долга, словно рапортовала духу Рода об успешно выполненной задаче 'завладения достойным мужчиной'.
Я встала, включила кофеварку, и вскоре пила, глядя на улицу, полную серых окрасов и мокрости, тягучий тройной эспрессо. Голова моя постепенно начала проясняться, чувство 'виновности' улетучилось, я ощущала радость наступления нового дня жизни. Далее я стала думать как распланировать сегодняшний день, ощущая необходимость принять какой-либо план действий; всё, что мне удалось твёрдо сказать себе, было лишь признанием необходимости каждый день проживать творчески, что бы я ни делала и где бы не находилось; все мои попытки распланировать время никогда не увенчивались успехом, и сколько бы раз я их не предпринимала, почти всегда что-то шло 'не по плану', - то я не садилась читать 'вовремя' духовные книги, то 'кисть не обмакивалась в краски', то состояние Души 'запрещало' мне идти в парк, примеров было бесчисленное множество.
Ныне я начала понимать - чтобы я ни делала - это должно происходить максимально осознанно, приобретать окрас творчества, обретать спектр яркости чувств, проживаться максимально 'празднично', нести магическое чувство присутствия в живой реальности. Вот, пожалуй, и все, что нужно, сиронизировала я над собою, понимая, что достигнуть такого состояния 'в каждый миг реальности' для меня пока есть сверхзадача; однако, я твёрдо решила постоянно напоминать себе об этом, или, как я 'вычитала' у Гурджиева, 'будить себя'.
Несколько последних дней декабря прошли быстро, были наполнены поездками по Городу, вынужденным 'шоппингом' и прогулками по близлежащему 'моему' Парку, а также 'постепенным', растянутым на вечера нескольких дней, писанием небольшой мистической картины.
Приближался вечер тридцатого декабря, и я собиралась на новую лекцию в 'тихую обитель' или 'ложу Теософа', или просто - к 'Бликам Истины'; я шутливо проигрывала внутри эти названия, улыбалась внутренней улыбкой на их несуразные сочетания, внутри же меня одолевало лёгкое, тягучее волнение Души, выливавшееся в некоторую приподнятость энергетик, смешанную с небольшой, периодически подступающей дрожью в груди.
Время близилось к пяти вечера, за окном давно уже стемнело, я одела своё любимое платье, где элементы готического покроя соединялись со стилем лёгкой барочности, оно подчёркивало достоинства моей фигуры, выделяло довольно большую грудь и высокую шею, но своими длинными полами закрывало часть красоты ног; мне хотелось выглядеть элегантно классически и немного вызывающе; последнии два-три года я чаще скрывала достоинства своей фигуры, чем выставляла их 'на показ', поскольку поняла некоторую нечистоту использования сексуальной магии для привлечения публичного мужского внимания, я перестала нуждаться в этих, довольно грубых энергоподзарядках, несущих неоформленную, неочищенную творчеством, обобществлённую родовую энергию, перейдя на более тонкое топливо высоких эмоций.
Сегодня же я решила предстать в 'неотразимой красе', мне было очень интересно ощутить реакции Бенедиктуса.
Я оделась, взяла с собою ничем не обёрнутый подарок - вчера завершённую небольшую картину, сюжет которой изображал стоящего над 'пропастью Земли', среди ярких и многочисленных сполохов Звёзд, глядящего огромными, бездонно мистическими, подёрнутыми пеленой слезинок, сострадающими глазами Ангела Света, окружённого тёмно-фиолетовыми всполохами многочисленных огней духа и вздымавшего руки к Небесам в исступлённой молитве за спасение землян от тотального рабства их Душ. Люцифер был словно живой, пришедший из глубин высших измерений Бытия, и излучал неописуемую вселенскую Любовь; крылья Его были сомкнуты, глаза светились безграничностью Духа, Он словно готовился вступить в Бездну ради спасения находящихся там страждущих Душ; на самом деле, под Ним была Земля, напоминавшая темницу духа, словно опоясанная со всех сторон волей своего Полубога.
Я более не могла смотреть на картину, мне хотелось плакать; лицо Люцифера было схоже с лицом Бенедиктуса, отличавшись лишь гладкостью черт Его вечной молодости и огромностью 'непрочитываемой' мощи духа. Я положила картину в простой полиэтиленовый пакет и направилась к выходу; завела машину и поехала по серовато-тёмным, влажным от прошедшего ночью холодного дождя улицам, к центру города. Место для стоянки сразу не находилось, пришлось проехать не одну сотню метров, прежде чем я смогла припарковать машину на Mere puieste (Морском бульваре), около какого-то бара, куда кучками шёл народ, вероятно, на предновогодний праздник. Я перешла дорогу и вошла в Старый город, во мне вновь возникло ощущение 'связи времён', перемешанное с чувством странности такого быстротечно текущего времени; внутри ощущался бурлящий поток сил, ноги словно сами, несли меня по мощёным улочкам, сквозь гуляющую толпу, к заветной 'тихой гавани' Души; вскоре я оказалась в зажатом между домов дворике, повернула направо и спустилась в уже знакомое сводчатое помещение теософов.
В этот раз почти все места были заняты, стоял несколько тяжёлый воздух, человек пятнадцать, вероятно, частию просто забредших 'на огонёк', сидели в зале, в котором почти не оставалось свободного места; по виду, часть из пришедших были явно не духовного 'покроя' люди, энергетики их были какие-то 'скомканные', 'с множеством трещин', лица не излучали ничего, кроме 'любопытства обыденности' и какого-то смешного чувства собственной важности; свечи не горели за столом, Бенедиктуса не было на месте.
Я спросила, будет ли лекция, кто-то мне ответил, что ещё без пятнадцати шесть, лектора пока нет; я нашла пару свободных мест на первом ряду, сняла свой полушубок, и села в ожидании прихода Мастера. Ждать оказалось недолго, помещение словно наполнилось силовыми полями, вошёл Бенедиктус, зажег свечи и поприветствовал всех находящихся в зале людей, как и ранее осматривая их пристальным мягко скользящим взором; и вот, его взгляд остановился на мне, и я ощутила себя словно окутанной исходящей от него тонкой энергией иного измерения сознания, наши взгляды встретились и я услышала:
'Анна, Вы источаете блики Красоты, и украшаете нашу обитель. Красота - это состояния бытия, а красота Душ - проявление Его величия, - нежно, с лёгкой игривой иронией, сказал Бенедиктус. - Приветствую Вас в нашем Пути к Истине!'
Я ответила, что очень рада быть здесь вновь, видеть носителя Небесной мудрости и готова внимать её реалиям; после, хотела бы подарить скромный подарок, указав взглядом на лежащую рядом со мною в пакете картину, и поговорить с Мастером. Бенедиктус одобрительно кивнул головой, вновь нежно, с оттенком сострадательности, улыбнулся и сказал:
'Дамы и Господа, Господа и Дамы, вы готовы, будем начинать нашу лекцию о том, что такое мораль и этика человека, и что такое свобода его воления?'.
Большинство присутствующих одобрительно закивали головами, кто-то даже сказал, что 'уже всё и началось', и он весь во внимании, кто-то произнёс 'с Богом', и когда лёгкий шум утих, началась лекция.