Мир, который мы видим, - это только видение мира, - не более чем видимость. И как видимость она не может быть истинной или соизмеримой с понятием истинного. Между тем, что есть и тем, что вижу - непреодолимая пропасть. Любое видение всегда допускает иное видение, и никакое из них не может претендовать на абсолютную достоверность. Пока есть я - видящий, не может быть ничего более достоверного, чем моё видение. Истинное обретает себя только тогда, когда нет видящего и видимого, а есть единое состояние или пребывание, не чьё-то где-то и как-то, не моё личное, когда "я пребываю", а значит отделяю себя от своего состояния, а только внеличностное пребывание вообще, не моё состояние, а именно такое, где нет меня и не меня.
За этой гранью не действуют все принципы нашего, субъект-объектного мышления, там нет ни времени, ни причинности, единственности и множественности, целого и части. Поэтому всё, что может быть фиксировано, относится только к пограничным ситуациям, где ещё сохраняется субъект - хотя бы в виде исчезающе малой точки. В противном случае была бы утрачена возможность вернуться к той же реальности в том же субъекте: все возможные субъектные формации равноправны, и нет основания для предпочтения одной другой. Внесубъектная чистая сущность вполне может "стать" всеми сразу и кем-нибудь определённым, она тождественна всем сразу и каждому в отдельности, но этот каждый тождествен ей лишь потенциально - в трансценденции. Этот путь - от каждого к всеобщему - и есть время. Обратный переход совершается вне времени, в нашем понимании это - вечное состояние порождения субъектов из внесубъектного "нечто" и временной возврат каждого к единству. Отсюда, из нашего времени душа имеет начало и конец - в вечности. Оттуда - есть вечное пребывание внесубъектного, в котором вечно присутствуют пограничные возможности субъектов (кинетическое состояние) с их возможностью возврата к началу (потенциальное состояние) через время и пространство, как принципы видения этих возможных субъектов. Незаметно конденсируются капельки тумана на стенках сосуда и время от времени тонкими ручейками (времени) возвращаются в маточный раствор.
\Время и пространство как функции самосознания появляются "в момент" возникновения самосознания, но, поскольку до этого момента не было времени, правильнее говорить не о возникновении самосознания, а о его вечном пребывании в качестве возможности абсолютного бытия. Точно также и возврат нельзя рассматривать как конец личности - в этом смысле нет смерти, потому что время и самосознание неотделимы друг от друга, это - одно, называемое по-разному. Субъективное самосознание кончается с временем, - но и не кончается, поскольку его конец приводит к неопределенности: нельзя субъективно не существовать. С этой неопределённости начинается вечность, и объективное пребывание в ней данного "я" и многих других. Потому нет смерти как прекращения существования личности, скорее это осознание её истинного объективного и вечного пребывания как одной из возможностей вечной жизни. Смерть - это понимание того, что есть "я" - ответ на вопрос всей жизни. Оказывается, что "я" не есть отделённое от всего и зацикленное в себе самосознание, тщетно пытающееся ответить на абсурдный вопрос "что есть я?" - любой возможный ответ на этот вопрос подменяет это "я" каким-нибудь "не я", объектом, приводя к нелепости объяснения субъекта через объекты. Оказывается, что в этой нелепости скрыт глубочайший смысл тождества субъекта и объекта, их слияние на уровне тождественности самого тождества со своей противоположностью. Оказывается, что всякая субъективность, всякое видение суть вообще невозможные допущения: чтобы допустить своё существование, должен быть тот, кто допускает; но поскольку он сам есть лишь предмет допущения, значит, допускающий не может предшествовать своему допущению. Остаётся допустить некое само по себе сущее допущение о допускающем это допущение или представление о представляющем это представление - вот что есть "я" в истинном смысле - фиктивнейшее из слов.
Оказывается, что "я" - это "он" но этот "он" имеет качества лишь настолько, насколько им интересуется его прошлая мнимая форма - "я". Оказывается, что моё проблематичное "я" - это "он", и пока этот факт осознаётся мною, этот он существует таким-то в паноптикуме многих возможных форм. Это состояние полуправды - одним концом уже в вечности: вечен момент откровения, когда "я" предстаёт перед собой, созерцающее собственную фиктивность. Но, с другой стороны, этот момент фиктивен сам по себе и он остаётся в вечности именно таким - возможным фиктивным моментом самопознания на пределе самоуничтожения. Также и жизнь остаётся в вечности в своей пограничной форме - не как самосознание (так как оно возможно только во времени), а как момент разоблачения иллюзии себя и времени. Смерть есть саморазоблачение, сбрасывание иллюзорного покрова субъективного временного существования и обнажение вечного, истинного. Это переход от видения к пребыванию, от видимости - к тому, что есть. Рассыпаются оковы субъект-объектных отношений, иллюзорное относительное бытие оказывается лишь жизнью поверхности, под которой открывается абсолютное бытие вещи - не как отражение чего-то в чём-то, а как непосредственное состояние или пребывание чего-то в самом себе. А бывшая личность остаётся в вечности как пёстрая раскраска поверхности, узоры времени, незаметно переходящие в другие узоры-личности, которые тем менее различимы, чем более исчезает для себя различающее их "я".
Достижение такого понимания возможно и при жизни, и не только понимания, но и полного пребывания в истине. Это называют сверхсознанием - состояние, в котором понимание не исключает функционирующее заблуждение. Собственно, таков результат смерти, поскольку "узоры времени" так и остаются узорами, как были всегда, то есть заблуждением, функционирующим в своём времени. Разница только в пограничном состоянии, когда понимание настолько предшествует свершению, что исключает всякий страх и трагизм перехода.
В нашей временной системе отсчёта представляется жизнь и функционирование личности, достигшей состояния сверхсознания. Но в этом состоянии уже нет субъекта личности, а оттуда очевидно, что его никогда и не было, и не может быть, и реально нет никаких отдельных индивидуумов, а всё вечно пребывает в единстве нирваны.
Наше стремление к трансценденции - компромисс между жизнью и смертью - желание найти ответ на вопрос жизни (что есть я?) в наиболее безболезненном варианте. Это возможно, но муки познания должны быть пережиты так или иначе. Гипертрофированный страх смерти заставляет растягивать смертное страдание на всю жизнь, отбывать смерть при жизни, и в результате может быть достигнуто понимание и безболезненный переход, тем более, что оттуда ясна иллюзорность любых страданий, как и самого страждущего субъекта.
За этой гранью не действуют все принципы нашего, субъект-объектного мышления, там нет ни времени, ни причинности, единственности и множественности, целого и части. Поэтому всё, что может быть фиксировано, относится только к пограничным ситуациям, где ещё сохраняется субъект - хотя бы в виде исчезающе малой точки. В противном случае была бы утрачена возможность вернуться к той же реальности в том же субъекте: все возможные субъектные формации равноправны, и нет основания для предпочтения одной другой. Внесубъектная чистая сущность вполне может "стать" всеми сразу и кем-нибудь определённым, она тождественна всем сразу и каждому в отдельности, но этот каждый тождествен ей лишь потенциально - в трансценденции. Этот путь - от каждого к всеобщему - и есть время. Обратный переход совершается вне времени, в нашем понимании это - вечное состояние порождения субъектов из внесубъектного "нечто" и временной возврат каждого к единству. Отсюда, из нашего времени душа имеет начало и конец - в вечности. Оттуда - есть вечное пребывание внесубъектного, в котором вечно присутствуют пограничные возможности субъектов (кинетическое состояние) с их возможностью возврата к началу (потенциальное состояние) через время и пространство, как принципы видения этих возможных субъектов. Незаметно конденсируются капельки тумана на стенках сосуда и время от времени тонкими ручейками (времени) возвращаются в маточный раствор.
\Время и пространство как функции самосознания появляются "в момент" возникновения самосознания, но, поскольку до этого момента не было времени, правильнее говорить не о возникновении самосознания, а о его вечном пребывании в качестве возможности абсолютного бытия. Точно также и возврат нельзя рассматривать как конец личности - в этом смысле нет смерти, потому что время и самосознание неотделимы друг от друга, это - одно, называемое по-разному. Субъективное самосознание кончается с временем, - но и не кончается, поскольку его конец приводит к неопределенности: нельзя субъективно не существовать. С этой неопределённости начинается вечность, и объективное пребывание в ней данного "я" и многих других. Потому нет смерти как прекращения существования личности, скорее это осознание её истинного объективного и вечного пребывания как одной из возможностей вечной жизни. Смерть - это понимание того, что есть "я" - ответ на вопрос всей жизни. Оказывается, что "я" не есть отделённое от всего и зацикленное в себе самосознание, тщетно пытающееся ответить на абсурдный вопрос "что есть я?" - любой возможный ответ на этот вопрос подменяет это "я" каким-нибудь "не я", объектом, приводя к нелепости объяснения субъекта через объекты. Оказывается, что в этой нелепости скрыт глубочайший смысл тождества субъекта и объекта, их слияние на уровне тождественности самого тождества со своей противоположностью. Оказывается, что всякая субъективность, всякое видение суть вообще невозможные допущения: чтобы допустить своё существование, должен быть тот, кто допускает; но поскольку он сам есть лишь предмет допущения, значит, допускающий не может предшествовать своему допущению. Остаётся допустить некое само по себе сущее допущение о допускающем это допущение или представление о представляющем это представление - вот что есть "я" в истинном смысле - фиктивнейшее из слов.
Оказывается, что "я" - это "он" но этот "он" имеет качества лишь настолько, насколько им интересуется его прошлая мнимая форма - "я". Оказывается, что моё проблематичное "я" - это "он", и пока этот факт осознаётся мною, этот он существует таким-то в паноптикуме многих возможных форм. Это состояние полуправды - одним концом уже в вечности: вечен момент откровения, когда "я" предстаёт перед собой, созерцающее собственную фиктивность. Но, с другой стороны, этот момент фиктивен сам по себе и он остаётся в вечности именно таким - возможным фиктивным моментом самопознания на пределе самоуничтожения. Также и жизнь остаётся в вечности в своей пограничной форме - не как самосознание (так как оно возможно только во времени), а как момент разоблачения иллюзии себя и времени. Смерть есть саморазоблачение, сбрасывание иллюзорного покрова субъективного временного существования и обнажение вечного, истинного. Это переход от видения к пребыванию, от видимости - к тому, что есть. Рассыпаются оковы субъект-объектных отношений, иллюзорное относительное бытие оказывается лишь жизнью поверхности, под которой открывается абсолютное бытие вещи - не как отражение чего-то в чём-то, а как непосредственное состояние или пребывание чего-то в самом себе. А бывшая личность остаётся в вечности как пёстрая раскраска поверхности, узоры времени, незаметно переходящие в другие узоры-личности, которые тем менее различимы, чем более исчезает для себя различающее их "я".
Достижение такого понимания возможно и при жизни, и не только понимания, но и полного пребывания в истине. Это называют сверхсознанием - состояние, в котором понимание не исключает функционирующее заблуждение. Собственно, таков результат смерти, поскольку "узоры времени" так и остаются узорами, как были всегда, то есть заблуждением, функционирующим в своём времени. Разница только в пограничном состоянии, когда понимание настолько предшествует свершению, что исключает всякий страх и трагизм перехода.
В нашей временной системе отсчёта представляется жизнь и функционирование личности, достигшей состояния сверхсознания. Но в этом состоянии уже нет субъекта личности, а оттуда очевидно, что его никогда и не было, и не может быть, и реально нет никаких отдельных индивидуумов, а всё вечно пребывает в единстве нирваны.
Наше стремление к трансценденции - компромисс между жизнью и смертью - желание найти ответ на вопрос жизни (что есть я?) в наиболее безболезненном варианте. Это возможно, но муки познания должны быть пережиты так или иначе. Гипертрофированный страх смерти заставляет растягивать смертное страдание на всю жизнь, отбывать смерть при жизни, и в результате может быть достигнуто понимание и безболезненный переход, тем более, что оттуда ясна иллюзорность любых страданий, как и самого страждущего субъекта.