ФАРМАЦЕВТ

"...Парень, ты, это, не части. Наливай по чуть-чуть. Так, где я остановился? Да... Уезжали мы в девяносто первом, на самом пике. В овире была неразбериха. А то не видать бы мне моей "маленькой Америки", как своих ушей. Я перед отъездом паспорт потерял, а когда новый давали, подмазал кого надо и записался на фамилию жены. Так что "всевидящие уши и всеслышащие очи" меня проморгали. В смысле, наоборот. Я в таком месте работал... В институте – я в первом меде учился – перед самым дипломом к нам пришли два таких в штатском и всех мужиков по одному обрабатывали. Мол, Родину надо любить, да и зарплата вдвое, а то и втрое по сравнению с участковым тарапевтом... Короче, попал я в такое место... Там, например, есть такая штука, тройная проверка называется: гипноз, укол пентотала, – они его еще сывороткой правды называют – и детектор лжи. Так после такой проверки можно спокойно вторую группу давать, нерабочую. Потом уже, после этой самой "перестройки" – что смеешся, образина, слово знакомое услыхал? Ты бы русский учил, а то так и помрешь без Гоголя и Достоевского. Да... Так о чем я? А, ну вот, врачом я не пошел, стал фармацевтом. А когда вырвались мы на волю, я дочку с женой здесь оставил с ее мамочкой, а сам – в Париж. Французский я в спецшколе учил, так что с языком проблем не было. С корешем мы всю Францию исколесили и махнули в Италию. Итальянский не трудный, особенно после французского. Там еврейская община не то что богатая, а очень чувствительная. Как услыхали, что я из Эрец Исраэль, так сразу выхлопотали мне стипендию в Болонский университет. Я теперь ихний бакалавр. В кампусе жил в одной комнате с двумя мужиками из Тибета. Монахи, между прочим. Про травы все знали. Зачем учились, не знаю. Я с ними в Индию подался. Они там травку от гепатита-В нашли и настойку делали, чтобы свою братву тибетскую лечить. Ну и я с ними... Послушай, что ты меня щупаешь? Ты что, голубой? Ну-ка, отодвинься на метр... Я когда в Тель Авив вернулся, заявку на патент подал, думал миллионером стану. Не тут-то было, деньги большие требуются буквально для всего: чтобы патент получить, нужна экспертиза и опытная проверка, надо фабрику строить, хоть небольшую, но по закону, зарегистрированную. А то у меня настойка дома на подоконнике стоит в трехлитровой банке из-под маринованных огурцов. Стал искать инвесторов, чтобы фабрику построить. Хуюшки... Руси масриах, куда лезешь? – это они мне на чистом французском. Помещение можно было снять, главное – оборудование. Меньше, чем в сто тысяч баксов не укладывался. Никто не дал. Один марокканец из бара вывел меня на акулу. Там все просто. Ни тебе залогов, ни тебе гарантов, если что – из-под земли достанем, три процента в неделю, и получай сколько хочешь. Из моих ста тысяч знаешь уже сколько получилось? Не знаешь... Двести восемьдесят. А до миллионных прибылей, как до неба. То есть вообще еще ничего нет. У этих акул, если деньги не вернешь, знаешь, что будет? Конечно знаешь. Ну, в общем, акула приходит ко мне... Он старый уже, больше семидесяти, но крепкий и баб молодых любит. А у самого девять детей и двадцать три внука. Этакий дон Карлионе, весь в золотых цепях, золотой Ронсон – такие только у коллекционеров, не то, что твой Зиппо фальшивый. Я когда у него в офисе был... У него офис в какой-то трущобе в южном Тель Авиве, как в кино, прямо. Так у него там шестерка, громила волосатая лет сорока. Он ему: "Рахамим, выходи!" – а тот уже два кофе несет. Да... Так вот акула пришел ко мне и говорит: "Через три дня весь долг до цента", – и ушел. На третий день я жену с дочкой отправил в Одессу. Теща уже умерла, царство ей небесное. Да... Отправил я их в Одессу к тете Рае. Приезжаю из Бен Гуриона, в квартире погром, все, что можно сломать, сломано. Слышу, во дворе пальба. Как будто дети из пугача стреляют. Выглянул в окно: какой-то черномазенький, вот вроде тебя, от моей машины – шасть. Я спустился. Все четыре покрышки простреляны. Ну, думаю, следующий буду я сам. Пошел к Николь. Барменша моя знакомая в пабе. Страшная, как смертный грех, но душевная. Все время мне девочек предлагает. "Хочешь, – говорит, – познакомлю с киской? Киска – высший класс, кусит-кусит". "Хочу, – говорю, – а что за кусит такая?" "Сказала же, высший класс. Талия, бедра..." "Я тебе турок, что ли? Как зовут, с кем живет?" "Зовут Лилах, живет с Гили, файтером". "Файтер – это кто, летчик, десантник?" "Нет, был снайпером в особой бригаде, очень секретной. Только его уволили из армии. Офицера избил. Потом сбежал. Поймали, сидел в четвертой армейской тюрьме. Теперь ищет работу. Лилах не станет с ним жить. потрахается, да и уйдет к какому-нибудь богатею, – Николь мне подмигнула, – она любит все дорогое, шмотки первоклассные, отели пятизвездочные. А у Гили, у него ничего нет. Он ей говорит: "Обманешь, убью обоих". "Николь, – говорю, – познакомь меня с Лилах". Николь по моему спенсеру принимает меня за миллионера с причудами. Привела она Лилах. действительно, кусит. Даже еще лучше, чем Николь описала. Я ей говорю: "Буду откровенен, сам я не богат, но у меня есть друг, акула. Он богат, как Крез". "Это греческий наркоделец", – спрашивает Лилах. Эрудированная цыпочка. Поехали мы к акуле. Как он увидел Лилах, заулыбался. Руку мне пожал. "Ты, - говорит, – мне друг". Через полчаса я ушел, мол, у меня дела. А спустя неделю Лилах позвонила мне, благодарила, рассказала, что акула снял ей пентхауз на восемнадцатом этаже в Рамат Гане и купил красный кабриолет. Хорошо, что позвонила, а то я уже хотел разыскивать ее у Николь. Послушай, не наливай мне больше. Я вообще водку не люблю. Я виски люблю. Да... На чем я? А, осталось закончить пазл. Позвонил я Гили и через тряпку рассказал все о Лилах и об акуле, описал красочно и адрес дал точный. Только, говорю, ты с ним не справишься, он – акула, у него телохранителей до черта, особенно один, Рахамим, он как дьявол. "А я и дьявола не боюсь!" – заорал файтер. "Ну и ладушки", – говорю я ему. Во всех газетах писали и по телеку в новостях рассказывали про это убийство, ты сам видел. Это, говорят они, заказное убийство. Не поделили что-то акулы. Ну, им там, конечно, виднее. Слушай, что ты мне налил? У меня голова, как чугун... Я здесь никого не знаю, и меня никто не знает... Как три обезьяны: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю... Что говоришь? Не "не знаю", а "не скажу"? А ты что, по-русски ма... ра... ку..."