Живут на свете люди
Пир духа им под стать,
Про них никто не скажет:
"Фарисейская ты морда".

А кто живёт не в храме,
Тем скажем "Не балуй!"
А то, вместо блаженства
Получишь просто ничего.

А вокруг глупые люди
Жалкие и ничтожные,
Достоинство растеряв,
Не чтят величья сих,
Кое отсель затмевает
Всё то, что только может затмить.

Вчера посмотрел фильм Фёдора Бондарчука 9 РОТА и ещё раз убедился в том, что, Горбачёву можно простить всё, за то, что, он смог перебороть зажравшихся генералов и вывел советские войска из Афганистана!!!
[250x250]

ЦЕНА

С утра сильно болело левое плечо, даже не плечо, а лопатка, и немела рука, он подумал, что отлежал ее, хотя точно помнил, что проснулся на правом боку; сделал несколько упражнений, хотел размяться, ноющая боль осталась, и он решил не обращать на нее внимания.
Просыпался он рано, и долго лежал на своем диване, ждал, когда сын и невестка уйдут на работу, а обе внучки – в школу. Его комната, даже не комната, а застекленная лоджия, в которой едва помещался узкий диван и кресло, находилась в глубине квартиры, и выйти из нее он мог, только пройдя через комнату внучек и столовую. Кресло заменяло ему и стол, и шкаф, на нем лежали его бумаги, книги и газеты, а на спинке были развешаны брюки и рубашки.
Он старался причинять как можно меньше беспокойства; утром в суматохе сборов, умываний, завтрака, ссор, последних наставлений перед уходом, вообще, во всей этой жизни семьи, в которую он не сумел, да и не захотел вписаться, он лежал и ждал, когда освободится квартира, и можно будет побриться, позавтракать, одеться и уйти из дома на целый день до самого позднего вечера, а вечером тихо пройти к себе по темным комнатам, мимо спящих внучек, быстро раздеться и долго лежать без сна, страдая от злых обид и воспоминаний.
Иногда, если приходил не очень поздно, он заставал у телевизора сына, и тогда у них начинался долгий, выматывающий душу разговор: сын уговаривал его вернуться к матери. Мол, это не серьезно в их годы, развод был фиктивный, в конце концов они тридцать пять лет жили вместе, была семья, а теперь мать больна, ей нужен постоянный уход, нужен рядом близкий любящий человек.
Никогда он ее не любил, и она его не любила, подловила, как мальчишку, а потом отказалась делать аборт, угрожала броситься с моста, если он на ней не женится. Ну, что ж, он расплатился сполна за свою глупость, но второй раз платить за то, за что и один раз не стоило, он не собирается. Она сама предложила развестись, приехала в Израиль первая, получила свою пенсию – он сделал все, что от него требовали. Он тоже болен, в семьдесят лет все больны, надо привыкать к тому, что лучше уже не будет, будет только хуже. Со злорадством он вспомнил ее растерянное лицо, когда велел сыну из аэропорта везти себя к нему, а не в снятую ею для них обоих квартиру.
Плечо заболело сильнее, собственно, болела уже вся левая сторона. "Неужели сердце? – тоскливо подумал он. – Может не стоит сегодня никуда ходить, а лучше полежать". Ему стало неуютно и страшно лежать одному в пустой квартире, да и надо было показаться врачу.
Он медленно оделся и вышел на улицу. Был конец октября, зимние грозы с холодными ливнями еще не начались, а летняя душная жара уже спала. Несмотря на ранний час, в сквере у театра все скамейки были заняты, он прошел к фонтану, присел на каменный парапет и облокотился на решетку. От фонтана веяло прохладой, и даже брызги, которые долетали до него, были приятны. Здесь они познакомились с Майей, она гуляла с колясочкой, и он спросил, внучка это или внук. Майя ответила, что это девочка, но она не бабка, а нянька. Они стали каждый день гулять вместе в сквере, а по вечерам, когда ее работа заканчивалась, он приходил к ней, и они вместе смотрели телевизор, вели долгие разговоры о политике, о книгах, Майя рассказывала о своей прежней жизни, о муже, который не захотел эмигрировать, и ей пришлось ехать одной с сыном; сын сейчас в армии, но уже предупредил ее, что после демобилизации будет жить отдельно со своей подругой. "Так что, одна я", – говорила Майя и со значением поглядывала на него. Он бы, пожалуй, согласился поселиться с ней вместе, на две пенсии они прекрасно смогли бы жить вдвоем, и отошли бы в прошлое заботы о еде и стирке.
Однажды они смотрели американский фильм про любовь, и Майя сказала, что американские фильмы лучше русских, что в русских фильмах не живые люди, а какие-то ватные куклы, и вообще, она считает, что не бывает любви без секса. И он понял, что ему опять придется платить, и так же, как и раньше, более высокую цену, чем стоит предлагаемый товар. В сквер он перестал ходить, а Майя переехала в другой район, как только закончился срок аренды квартиры.
Надо было идти в поликлинику, но боль немного утихла, и он решил еще посидеть: а вдруг все пройдет. Мимо него два раза прошел мальчик лет четырех с игрушечным автоматом в руках. Желая похвастаться новой игрушкой, ребенок прицелился в него. "Вот я тебя!" – в шутку пригрозил он, мальчик испугался и громко заплакал. "Ну что ты, я же пошутил, покажи мне свое оружие, я в этом немного разбираюсь". Ребенок, продолжая плакать, побежал по аллее. Также и со своими детьми он не умел поладить, да и некогда ему было, старший родился, когда он был мастером на заводе, цех был для него важнее семьи, там проходила его настоящая жизнь; потом он стал быстро продвигаться: начальник цеха, главный инженер и, наконец, директор. Он закрыл глаза, и воспоминания обступили его: женщины, простые работницы с руками, плохо отмытыми от машинного масла, кричат Читать далее...

AMICO PLATO,
SED MAGIS
AMICA VERITAS!

(Перевод)

ПЛАТОН, ПОШЁЛ ТЫ СО СВОЕЙ АТЛАНТИДОЙ ЗНАЕШЬ КУДА!!!

Это цитата сообщения Рони-дочь_разбойника Оригинальное сообщение

Сложи свое имя из японских (?) букавок

(и фамилию+отчество;))

                             A- ka * 
                             B- zu * 
                             C- mi * [400x300]
                             D- te * 
                             E- ku * 
                             F- lu * 
                             G- ji * 
                             H- ri * 
                             I- ki * 
                             J- zu * 
                             K- me * 
                             L- ta * 
                             M- rin * 
                             N- to * 
                             O-mo * 
                             P- no * 
                             Q- ke * 
                             R- shi * 
                             S- ari * 
                             T-chi * 
                             U- do * 
                             V- ru * 
                             W-mei * 
                             X- na * 
                             Y- fu * 
                             Z- z *

ФАРМАЦЕВТ

"...Парень, ты, это, не части. Наливай по чуть-чуть. Так, где я остановился? Да... Уезжали мы в девяносто первом, на самом пике. В овире была неразбериха. А то не видать бы мне моей "маленькой Америки", как своих ушей. Я перед отъездом паспорт потерял, а когда новый давали, подмазал кого надо и записался на фамилию жены. Так что "всевидящие уши и всеслышащие очи" меня проморгали. В смысле, наоборот. Я в таком месте работал... В институте – я в первом меде учился – перед самым дипломом к нам пришли два таких в штатском и всех мужиков по одному обрабатывали. Мол, Родину надо любить, да и зарплата вдвое, а то и втрое по сравнению с участковым тарапевтом... Короче, попал я в такое место... Там, например, есть такая штука, тройная проверка называется: гипноз, укол пентотала, – они его еще сывороткой правды называют – и детектор лжи. Так после такой проверки можно спокойно вторую группу давать, нерабочую. Потом уже, после этой самой "перестройки" – что смеешся, образина, слово знакомое услыхал? Ты бы русский учил, а то так и помрешь без Гоголя и Достоевского. Да... Так о чем я? А, ну вот, врачом я не пошел, стал фармацевтом. А когда вырвались мы на волю, я дочку с женой здесь оставил с ее мамочкой, а сам – в Париж. Французский я в спецшколе учил, так что с языком проблем не было. С корешем мы всю Францию исколесили и махнули в Италию. Итальянский не трудный, особенно после французского. Там еврейская община не то что богатая, а очень чувствительная. Как услыхали, что я из Эрец Исраэль, так сразу выхлопотали мне стипендию в Болонский университет. Я теперь ихний бакалавр. В кампусе жил в одной комнате с двумя мужиками из Тибета. Монахи, между прочим. Про травы все знали. Зачем учились, не знаю. Я с ними в Индию подался. Они там травку от гепатита-В нашли и настойку делали, чтобы свою братву тибетскую лечить. Ну и я с ними... Послушай, что ты меня щупаешь? Ты что, голубой? Ну-ка, отодвинься на метр... Я когда в Тель Авив вернулся, заявку на патент подал, думал миллионером стану. Не тут-то было, деньги большие требуются буквально для всего: чтобы патент получить, нужна экспертиза и опытная проверка, надо фабрику строить, хоть небольшую, но по закону, зарегистрированную. А то у меня настойка дома на подоконнике стоит в трехлитровой банке из-под маринованных огурцов. Стал искать инвесторов, чтобы фабрику построить. Хуюшки... Руси масриах, куда лезешь? – это они мне на чистом французском. Помещение можно было снять, главное – оборудование. Меньше, чем в сто тысяч баксов не укладывался. Никто не дал. Один марокканец из бара вывел меня на акулу. Там все просто. Ни тебе залогов, ни тебе гарантов, если что – из-под земли достанем, три процента в неделю, и получай сколько хочешь. Из моих ста тысяч знаешь уже сколько получилось? Не знаешь... Двести восемьдесят. А до миллионных прибылей, как до неба. То есть вообще еще ничего нет. У этих акул, если деньги не вернешь, знаешь, что будет? Конечно знаешь. Ну, в общем, акула приходит ко мне... Он старый уже, больше семидесяти, но крепкий и баб молодых любит. А у самого девять детей и двадцать три внука. Этакий дон Карлионе, весь в золотых цепях, золотой Ронсон – такие только у коллекционеров, не то, что твой Зиппо фальшивый. Я когда у него в офисе был... У него офис в какой-то трущобе в южном Тель Авиве, как в кино, прямо. Так у него там шестерка, громила волосатая лет сорока. Он ему: "Рахамим, выходи!" – а тот уже два кофе несет. Да... Так вот акула пришел ко мне и говорит: "Через три дня весь долг до цента", – и ушел. На третий день я жену с дочкой отправил в Одессу. Теща уже умерла, царство ей небесное. Да... Отправил я их в Одессу к тете Рае. Приезжаю из Бен Гуриона, в квартире погром, все, что можно сломать, сломано. Слышу, во дворе пальба. Как будто дети из пугача стреляют. Выглянул в окно: какой-то черномазенький, вот вроде тебя, от моей машины – шасть. Я спустился. Все четыре покрышки простреляны. Ну, думаю, следующий буду я сам. Пошел к Николь. Барменша моя знакомая в пабе. Страшная, как смертный грех, но душевная. Все время мне девочек предлагает. "Хочешь, – говорит, – познакомлю с киской? Киска – высший класс, кусит-кусит". "Хочу, – говорю, – а что за кусит такая?" "Сказала же, высший класс. Талия, бедра..." "Я тебе турок, что ли? Как зовут, с кем живет?" "Зовут Лилах, живет с Гили, файтером". "Файтер – это кто, летчик, десантник?" "Нет, был снайпером в особой бригаде, очень секретной. Только его уволили из армии. Офицера избил. Потом сбежал. Поймали, сидел в четвертой армейской тюрьме. Теперь ищет работу. Лилах не станет с ним жить. потрахается, да и уйдет к какому-нибудь богатею, – Николь мне подмигнула, – она любит все дорогое, шмотки первоклассные, отели пятизвездочные. А у Гили, у него ничего нет. Он ей говорит: "Обманешь, убью обоих". "Николь, – говорю, – познакомь меня с Лилах". Николь по моему спенсеру принимает меня за миллионера с причудами. Привела она Лилах. действительно, кусит. Даже еще лучше, чем Николь описала. Я ей говорю: "Буду откровенен, Читать далее...

ВЗРЫВ

Она взяла тарелку с двумя кусками жареной камбалы, подошла к плите и вилкой столкнула один кусок на сковороду. Поставила тарелку на стол и достала из холодильника вино. Накануне вместе с сыном они покупали продукты, винный отдел был заполнен недорогим молодым вином, и она купила три бутылки. Вполне можно было взять вино получше, подороже, деньги у нее были, прошли уже времена, когда они нуждались и ей приходилось экономить, но сын вина не пил, а для себя она по привычке продолжала покупать все самое дешевое.
Они хорошо жили вместе и не мешали друг другу. В детстве сын тяжело и долго болел и постоянно нуждался в ее помощи, в ее хорошем настроении. Она с легкостью управлялась в доме, ходила на работу, бегала по магазинам, никогда никому не жаловалась и могла быстро и с удовольствием освоить любое, даже очень сложное дело, например, водить машину. Однако возраст с его болезнями, давлением и невралгией заставлял ее сдавать позиции, отступать, и все то, что раньше было ее обязанностью, то, о чем она и представить не могла, что это может делать кто-нибудь другой, постепенно перешло к сыну, он брал на себя все больше и больше и наконец освободил ее даже от мелочей, таких как оплата счетов и покупка лекарств. Теперь он был главой семьи, принимал важные решения, руководил ею и опекал ее.
Было около восьми часов вечера, но жара еще не спала, вентилятор месил влажный воздух, и предвкушение первого холодного глотка было таким явственным, что она сглотнула слюну. Налив полный стакан вина, она поставила бутылку в холодильник, и тут завыла сирена. "Опять, – подумала она, – ну сколько можно?" Впервые за месяц войны, услышав сирену, она сначала почувствовала досаду, а только потом страх. Сегодня это была уже шестая или седьмая тревога, каждый раз после сирены слышались глухие разрывы, очевидно ракеты падали далеко: в пригороде или даже в соседних городах. Вообще-то во время тревоги положено было бежать в подвал, но между началом сирены и первыми взрывами проходило так мало времени, всего несколько секунд, что они с сыном не успевали добраться до бомбоубежища со своего восьмого этажа, и поэтому решили прятаться от ракет дома в южной части квартиры, поскольку обстрел всегда был с севера. Это были не настоящие ракеты, такие, которые могли бы разрушить дом, а снаряды, запущенные с помощью реактивной установки, заряд в них был небольшой, даже при прямом попадании, в глубине квартиры можно было спастись, укрывшись за внутренними стенами.
Сын уже поел и читал, сидя в кресле в комнате, выходящей окнами на юг. Стоя под завывание сирены, она не могла решить, идти ли ей к нему или переждать на кухне, а потом сесть и поужинать. "Ну-ка иди, иди", – позвал сын, и она с облегчением пошла по коридору, с каждым шагом удаляясь от опасной северной стены, как будто для того, чтобы уйти из кухни, ей не хватало именно его строгого приказа.
Взрыв раздался, когда она еще была в коридоре. Она подумала, что попали в их дом и, возможно, в их квартиру, и ее охватило оцепенение, голова сама пригнулась, и в такой покорной позе, боясь повернуться и посмотреть на то, что творится за ее спиной, она ждала второго взрыва, который должен был ее убить. Взрыва не было. Все так же не поворачиваясь, она спросила сына: "Это у нас?" "Да, – сказал он, – нет..." Сын был немногословен, и обычно она понимала все, что он не договаривал, однако сейчас даже не была уверена, что услышала его слова. "По инструкции надо пятнадцать минут после взрыва сидеть в бомбоубежище", – наконец проговорил сын. Она повернулась и пошла в большую комнату, окна которой также как и окна кухни смотрели на залив. Снаряд попал в крышу дома, стоящего прямо напротив их окон. Дом был пятиэтажный, и с восьмого этажа они хорошо видели, как повалил белый дым, стекла и камни покрыли тротуар и мостовую, и вся улица быстро заполнилась людьми. Это были молодые и сильные полуодетые мужчины, готовые отнести на руках, вытащить из под обломков, подставить плечо, то есть сделать что-нибудь очень нужное. Раньше всех подъехала машина телевидения, из нее выскочили операторы с уже включенными камерами и сразу же начали снимать. Заверещали амбулансы и полицейские машины, прибыли специальные подразделения саперов и спасателей.
А потом ей показалось, что голова ее стала очень большой и тяжелой, как будто набитой шерстяными тряпками. Она почувствовала сильное сердцебиение, вспомнила, что не приняла вечернее лекарство, повернулась и медленно, с трудом двигая ногами – так ходят по морскому дну по пояс в воде, – пошла в свою комнату за таблетками. Квартира была полностью разворочена взрывом, из южной стены ее комнаты взрывной волной выбило аккуратный кусок, как будто бы туда влетело ядро. Книжные шкафы упали, и все книги, порванные и обгорелые, разлетелись по полу. Алюминиевые рамы на окнах были покорежены и вырваны из стены, стекла выбиты. "Придется ремонтировать заново", – устало проговорила она. "Зачем?", – спросил Читать далее...

Единственной книгой, которую дядя Эмиль дочитал до конца, была повесть Эфраима Севелы (Зуб мудрости), поэтому каждый вечер, перед тем как лечь спать, дядя Эмиль вынимал изо рта свою вставную челюсть и запихивал её в пасть своему ротвейлеру, а на следующее утро, после того как пёс справлял большую нужду, дядя Эмиль получал свою челюсть обратно. Надёжней чем в швейцарском банке, заверял дядя Эмиль своих соседей, вы только посмотрите на моего Бобика! Соседи грустно смотрели на дядю Эмиля и с ужасом гадали какие ещё книги есть у дяди Эмиля.

В одном царстве – государстве жила – была царица. И было у неё три сына. Старший был шибко умный. Всё по университетам да по семинариям шастал. Средний любил дисциплину. Всё по казармам да по караульням. А младший был ни то ни сё. Так, с небольшим прибамбасом. То на волынке учится играть, то на саксофоне, а то сядет в углу и замки изобретает.
Но вот однажды грянула беда, прилетел Бармаглот и стал всё портить. Причём, сам ни ест ни пьёт, но увидит поле засеяно – обязательно истопчет, увидит реку – запрудит, грязюки накидает, комаров разведёт, так, что житья никакого нет. И пошёл по всему царству – государству стон.
Решила тогда царица послать своих сыновей, чтобы они Бармаглота извели. Первым послала старшего. Старший был шибко умный, сделал колесницу – огневицу. Колесница – огневица огнём пылкает, водой брызгает, током шпарит. Сел он в неё и поехал с Бармаглотом биться.
Увидал Бармаглот колесницу – огневицу и чуть не лопнул от смеха. У него вместо кожи броня, а вся сила у него в хвосте. Ударит хвостом по воде – наводнение, ударит по горе – обвал. Подъехала колесница к Бармаглоту, огнём пылкает, водой брызгает, током шпарит – всё без толку. Бармаглот один раз хвостом ударил – у колесницы все колёса отвалились. Ударил второй раз – все башенки поотлетали. Ударил третий раз – колесница – огневица развалилась. Хотел Бармаглот старшего царевича проглотить, да не тут – то было. Старший царевич шибко умный был, его вообще в колеснице не было, он ей по рации управлял через спутник.
Увидала это царица, и позвала среднего сына: "Теперь твоя очередь с Бармаглотом биться." Собрал средний царевич армию. Танки, пушки, солдаты. И пошёл на Бармаглота. А Бармаглоту хоть бы хны. Он хвостом по воде ударил, сразу наводнение сделал. Все танки в грязюке завязли, все пушки потонули, а солдаты стоят по горло в воде. Вобщем, все попростужались и вернулись по домам болеть.
Позвала тогда царица младшего царевича. И говорит ему: "Ты хоть и бесполезный и с прибамбасом, но на тебя вся моя надежда. Если не ты, то придётся нам отсюда убираться, всё Бармаглоту отдать." Взял тогда младший царевич меч и пошёл на Бармаглота. Идёт он и думает: "Всё равно Бармаглот в тысячу раз меня сильнее, так зачем мне меч?" взял и бросил его. Подошёл к Бармаглотову логову и говорит: "Слушай, Бармаглот, чего ты такой злой, зачем как собака? Давай лучше жить дружно!"
Услышал это Бармаглот и зарыдал. Целое озеро наплакал. Оказывается, с детства никто с ним по человечески не говорил. И решил тогда Бармаглот всё исправить. Всё заново засеял, все реки распрудил и ещё от чувств сделал подарки. Царице подарил бриллиантовую корону, старшему царевичу построил в горах обсерваторию с самым большим телескопом, среднему царевичу крепость, а младшему завод по производству замков его конструкции.
И всё это не какая – нибудь там быль, а чистая правда.

(На сцене стоит Хам и орёт)

ХАМ. (орёт) Сволочи, сволочи-и!!!

(На сцену выбегает Сим)

СИМ. (кричит) Где?!
ХАМ. (орёт) Получай...

(Хам бьёт Сима по морде)

сим. (орёт) А-а-а...

(На сцену выбегает Ефет)

ЕФЕТ. (весело) Что за шум а драки нет?
ХАМ. На...

(Хам бьёт Ефета по морде)

СИМ, ЕФЕТ. (хором) А-а-а...

(На сцену выходит Ной)

НОЙ. (в гневе) Опять!!!

(Ной бьёт Хама по морде)

СИМ, ХАМ, ЕФЕТ. (хором) А-а-а...

(Занавес)

ПРОЛОГ
Жители городка Хрюшины-уши были страшно возбуждены. Причиной для волнений были афиши, развешанные по всему городу, на афишах было написано следующее:

ЗНАМЕНИТЫЙ ПОЭТ И ПРОЗАИК
ЖОРА ХРУМ-ФРУМ
В СОПРОВОЖДЕНИИ ОБЪЕДИНЁННОГО ХОРА
МЫТИЩЕНСКАЯ БРАТВА
С НОВОЙ КОНЦЕРТНОЙ ПРОГРАММОЙ

ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ

Администрация городского театра

Хрюшинцы не были фанатами Мельпомены (которая была, как известно музой) но раз можно пойти в театр на халяву, то почему бы и нет, короче в день концерта театр города Хрюшины-уши был набит битком.
КОНЕЦ ПРОЛОГА

(На сцену в инвалидном кресле въезжает конферансье, приехавший вместе с поэтом и хором.)

Конферансье. Добрый вечер! Добрый вечер, дамы и господа, жители славного города Хрюшины-уши, навострите уши, хэ-хэ кгм. Сегодня вам предстоит встреча с прекрасным молодым поэтом-самородком, любимцем публики Жорой-обжорой... (Крики из зала. Проваливай! Сам дурак! Кино давай!) Ну что ж, желание публики для нас закон. Итак, выступает поэт Жора Хрум-Фрум и хор Мытищенская братва, поприветствуем их!

(На сцену выходят пятьдесят здоровенных братков. Братки все в золотых цепях и в кожаных куртках. Неторопливо выстраиваются на сцене, многие сразу закуривают, другие начинают что-то жевать. Последним на сцену выходит неимоверно тощий, высокий блоидин, в руках он держит толстую тетрадь, это и есть поэт)

Хрум-Фрум. (Выходит в центр сцены) Дорогие друзья... сейчас я прочту... Если позволите... Мои новые стихи...
Братва. Валяй, читай...
Хрум-Фрум. (Поворачивается лицом к залу и начинает читать, неимоверно растягивая слова)
Я-а б-ы-л к-о-г-д-а-т-о с-т-р-а-н-н-о-й и-г-р-у-ш-к-о-й б-е-з-ы-м-я-н-н-о-й
к к-о-т-о-р-о-й в м-а-г-а-з-и-н-е н-и-к-т-о н-е п-о-д-о-й-д-ё-т
т-е-п-е-р-ь ж-е я-а в-и-б-р-а-т-о-р и-и к-а-ж-д-а-я м-а-д-а-м-а
м-е-н-я ж-е с-м-е-л-о в п-и-с-сь-к-у з-а-с-у-н-ё-т
Хор братков. (Лениво и вразнобой) Тра-ля-ля-ля ля-ля...

Зал сперва онемел, потом горе театралы поднимают страшный шум. Из хора выходит самый здоровенный браток (Пахан)

Пахан. (говорит негромко, но веско) Вам чё не понравилось, каазлы?!
Конферансье. (Кричит) Люди! Люди! Я прошу вас, ну потерпите немного, ведь на халяву пришли же! (Добавляет вполголоса с горечью) Однажды я сам стал возмущаться, с тех пор я инвалид...

ЭПИЛОГ
Этот концерт продолжался ещё три часа. Приводить здесь стенограмму этого спектакля у меня нет ни сил, ни желания, важно одно, после спектакля жители города Хрюшины-уши решили раз и навсегда никогда не ходить в театр, тем более на халяву.

Да просто буду писать всё что в голову придёт.