ВЗРЫВ

Она взяла тарелку с двумя кусками жареной камбалы, подошла к плите и вилкой столкнула один кусок на сковороду. Поставила тарелку на стол и достала из холодильника вино. Накануне вместе с сыном они покупали продукты, винный отдел был заполнен недорогим молодым вином, и она купила три бутылки. Вполне можно было взять вино получше, подороже, деньги у нее были, прошли уже времена, когда они нуждались и ей приходилось экономить, но сын вина не пил, а для себя она по привычке продолжала покупать все самое дешевое.
Они хорошо жили вместе и не мешали друг другу. В детстве сын тяжело и долго болел и постоянно нуждался в ее помощи, в ее хорошем настроении. Она с легкостью управлялась в доме, ходила на работу, бегала по магазинам, никогда никому не жаловалась и могла быстро и с удовольствием освоить любое, даже очень сложное дело, например, водить машину. Однако возраст с его болезнями, давлением и невралгией заставлял ее сдавать позиции, отступать, и все то, что раньше было ее обязанностью, то, о чем она и представить не могла, что это может делать кто-нибудь другой, постепенно перешло к сыну, он брал на себя все больше и больше и наконец освободил ее даже от мелочей, таких как оплата счетов и покупка лекарств. Теперь он был главой семьи, принимал важные решения, руководил ею и опекал ее.
Было около восьми часов вечера, но жара еще не спала, вентилятор месил влажный воздух, и предвкушение первого холодного глотка было таким явственным, что она сглотнула слюну. Налив полный стакан вина, она поставила бутылку в холодильник, и тут завыла сирена. "Опять, – подумала она, – ну сколько можно?" Впервые за месяц войны, услышав сирену, она сначала почувствовала досаду, а только потом страх. Сегодня это была уже шестая или седьмая тревога, каждый раз после сирены слышались глухие разрывы, очевидно ракеты падали далеко: в пригороде или даже в соседних городах. Вообще-то во время тревоги положено было бежать в подвал, но между началом сирены и первыми взрывами проходило так мало времени, всего несколько секунд, что они с сыном не успевали добраться до бомбоубежища со своего восьмого этажа, и поэтому решили прятаться от ракет дома в южной части квартиры, поскольку обстрел всегда был с севера. Это были не настоящие ракеты, такие, которые могли бы разрушить дом, а снаряды, запущенные с помощью реактивной установки, заряд в них был небольшой, даже при прямом попадании, в глубине квартиры можно было спастись, укрывшись за внутренними стенами.
Сын уже поел и читал, сидя в кресле в комнате, выходящей окнами на юг. Стоя под завывание сирены, она не могла решить, идти ли ей к нему или переждать на кухне, а потом сесть и поужинать. "Ну-ка иди, иди", – позвал сын, и она с облегчением пошла по коридору, с каждым шагом удаляясь от опасной северной стены, как будто для того, чтобы уйти из кухни, ей не хватало именно его строгого приказа.
Взрыв раздался, когда она еще была в коридоре. Она подумала, что попали в их дом и, возможно, в их квартиру, и ее охватило оцепенение, голова сама пригнулась, и в такой покорной позе, боясь повернуться и посмотреть на то, что творится за ее спиной, она ждала второго взрыва, который должен был ее убить. Взрыва не было. Все так же не поворачиваясь, она спросила сына: "Это у нас?" "Да, – сказал он, – нет..." Сын был немногословен, и обычно она понимала все, что он не договаривал, однако сейчас даже не была уверена, что услышала его слова. "По инструкции надо пятнадцать минут после взрыва сидеть в бомбоубежище", – наконец проговорил сын. Она повернулась и пошла в большую комнату, окна которой также как и окна кухни смотрели на залив. Снаряд попал в крышу дома, стоящего прямо напротив их окон. Дом был пятиэтажный, и с восьмого этажа они хорошо видели, как повалил белый дым, стекла и камни покрыли тротуар и мостовую, и вся улица быстро заполнилась людьми. Это были молодые и сильные полуодетые мужчины, готовые отнести на руках, вытащить из под обломков, подставить плечо, то есть сделать что-нибудь очень нужное. Раньше всех подъехала машина телевидения, из нее выскочили операторы с уже включенными камерами и сразу же начали снимать. Заверещали амбулансы и полицейские машины, прибыли специальные подразделения саперов и спасателей.
А потом ей показалось, что голова ее стала очень большой и тяжелой, как будто набитой шерстяными тряпками. Она почувствовала сильное сердцебиение, вспомнила, что не приняла вечернее лекарство, повернулась и медленно, с трудом двигая ногами – так ходят по морскому дну по пояс в воде, – пошла в свою комнату за таблетками. Квартира была полностью разворочена взрывом, из южной стены ее комнаты взрывной волной выбило аккуратный кусок, как будто бы туда влетело ядро. Книжные шкафы упали, и все книги, порванные и обгорелые, разлетелись по полу. Алюминиевые рамы на окнах были покорежены и вырваны из стены, стекла выбиты. "Придется ремонтировать заново", – устало проговорила она. "Зачем?", – спросил сын. "Разве ты не видишь?" "Не волнуйся, прими лекарство". Он подтолкнул ее к секретеру, в котором лежали таблетки. По пути она увидела, что из дверцы большого книжного шкафа выпал ключ и вспомнила, как стоя в коридоре, слышала звон. Ее немного отпустило, как будто такое простое и нормальное явление, как звон ключа, упавшего на каменный пол, вернуло ей душевное спокойствие. Поэтому, когда позвонил ее старший сын и тихим, вкрадчивым голосом, чтобы не испугать и не взволновать ее, спросил, как они там, она обманула его и сказала, что ракета попала в соседний дом.