Музыканты-шабашники паршиво наигрывали избитую программу. Даже порядок песен я выучил наизусть.

- А те-перь новая песня, с нашего нового альбома, “Собачий Бег”, пож-жалуйста...

Пилит. Гений, блин. Отвратная песня, бездушная игра. Прокуренный бар, пьяное веселье. Бармен за стойкой цедит в бокал, как ругательство сквозь зубы.

Может, лучше не писать песен, чем лепить такое? Может, лучше не писать прозу, чем быть, как они? Если не выходит отлично, зачем плодить посредственный лубок…. Искусство не может быть ремеслом.

Димка тиранит пивной бокал. Высокий бокал, тонкий, без ручки. Выдохшегося пива на дне, на глоток. Крутит его в руке, постукивает донышком о доски стола.

- Знаешь, мне приснился кошмар…

- Дим, я не верю в сны.

- Да ты послушай…

- Знаешь, Дим – кошмар приснился? Съел что–то не то. Или перепил. Но скорее съел на ночь дряни. Или кислорода в комнате мало. Или уснул в неудобной позе. Все сны – к доктору Фрейду…

- Мне жена приснилась, Паш. Бывшая жена, да. Будто мы встретились, она так смотрит мне в глаза, потом отводит и говорит: я беременна, у меня будет ребенок. Так тихо говорит...

Он помолчал, вращая бокал, показалось, что он раздавит рукой тонкое стекло.

- Ну а я ей, типа, все в порядке, ты же теперь счастлива? Она говорит – да, все хорошо. Просто я подумала, что ты должен это знать. Ну и проснулся. Сон, блин…

Музыканты вернулись с перерыва. Когда ж они отыграют! Надо не ходить по пятницам в “RedPab”.

- Cейчас, Дим, я отойду отлить, в гальюн.

« Нда, Димка,- подумал я, - ну когда-то же это все равно случится. Ты боишься этого… Надо просто смириться. Переживешь. Я же пережил. Увидитесь случайно, а она в джинсовом комбинезончике. Поймешь сразу, поймаешь испуганный взгляд, улыбнешься грустно. Поздравишь. Поболтаешь немного – типа все нормально. Простишься и выйдешь на улицу. Почти пробежишь, пару кварталов, хватая воздух и сжима я кулаки до белых пальцев. Стрельнешь сигарету, хоть и не курил с год, поперхнешься дешевым табачком, докуришь, сплюнешь. И пойдешь упругим шагом. И больше не будешь к ней стремиться, больше не будешь жить ненужной, глупой надеждой. Там где ребенок ,там вмешиваться нельзя. Ребенок не виноват. Не виноват, что ты когда-то не смог для нее стать тем, от кого хочется родить. Даже если ты мечтал о дочке, только от нее, нее одной в этом мире. Не сложилось. Судьба. »

Протиснувшись меж столиками, едва не задев разошедшегося басиста, я добрался до выхода. Ага, гальюн. Из туалета только вышел парень, значит там никого. Удачно я. Подергал ручку. Хрен там. Дверь подалась чуть. Нервно потряс ручку, толкнул. Захлопнулась? Толкнул сильнее. Черт.

Дверь отлетела в сторону, как картонка на ветру. Шмякнулся на пол. Точнее на землю. Ну и грязь тут, какого… Блин, брюки перемазал. Поднялся ,оглянулся. Что за черт!

Округ, сколько хватает глаз, пустыня до горизонта. Красная потрескавшаяся земля. Дно высохшего моря. Небо тоже – одно зарево. Жарко. Воздух стоит раскаленной стеной.

Да что за дрянь они сыпят в пиво? Под кайфом мне бывать не приходилось, я спортсмен. Так, я в туалете. Надо вести себя адекватно. Щас отойдет Два шага, вперед вытянул руку – здесь должна быть стена.

Где–то далеко, за едва угадывающейся в вечернем полумраке грядой гор, родился гром. И ушел. Вот черт.

Жарко. Ни ветерка. Небо затянуто, и ты меж ним и землей, меж двух бесконечных плит. С красного неба отсвет. Как от огней ночного города, падает отблеск в темную округу.

Справа тихо послышалось нашептывание, речитатив молитвы. Что это молитва я понял сразу, хоть язык и не узнал. Приближается. Разглядел людей в длинных, тогах, истрепанных по подолу, грязных, принявших цвет земли. Короткая процессия. Два вола, низко опустив морды, тянуть повозку. Оси скрепят. Люди тихо причитают или поют. Шагнул было к ним, но что-то задержало. Смотрел, как прошли поодаль, и медленно превратились в точку на горизонте.

Губы пересохли. Нелепо: стою в джинсах, кроссовках и футболке среди бесконечной пустыни. Ровной, как то соляное озеро. Верно, здесь было море. И ушло в землю.

Кто-то сзади. Но мне не обернуться. Чувствую присутствие. Из земли кусок сланца, плоский, зеркальный. Отражение. За спиной воин в длинной тоге, как у тех, в процессии. Опирается на меч ,в рост человека. Меч тускло отсвечивает матовой сталью. Стоит, смотрит на меня. Но он мне не опасен. Это я знаю твердо. Вглядываюсь в отражение. Осанка до боли знакома. Черты лица, окладистая борода. Морщины в уголках глаз.

Отец. За спиной отец.

Он не говорит, но я слышу его.

- Держись сынок. Просто стой прямо и не отступай. Как бы тяжело не было. Держись…

Гром повторился, но уже ближе. Прокатился, словно ударился о невидимую стену и кинулся назад, но не отзвуком, а с новой силой.

Недвижный прежде, воздух обжог, словно распахнули дверцу духовки.

- Держись, сынок. Я знаю, ты сможешь.

Громыхнуло так, что дай боже. Почти лопнули перепонки, больно ушам.

Вдали я увидел, как качнулось небо, потом назад, и вновь вниз. С размаху ударило о землю. Рухнуло.

Что за…

С огромной силой мелкий камень врезался в левую икру, сорвал кусок кожи и полетел, как свинцовая пуля прочь.

Я стоял. Я смотрел, как на меня с грохотом катится вал поднятой пыли, волна цунами. Еще один камушек ударил прямо в грудь. Черт!

Бежать? Укрыться.… Даже не подумал. Да и некуда.

- Стой, сынок…

И, резкими укусами пчел, стали жалить меня пули-камни. Кроша череп, вырывая куски мышц, дробя кости

- Стой, сынок…

Раскинул руки, принимая в себя миллионы осколков скал. Меня почти не осталось, меня растерзало, разорвало, но я стою. Стою!

Камни не оставили от меня ничего. Только сердце билось, билось в пустом твердом воздухе. Я стою. Меня нет. Сердце стучит. В воздухе…

Вал прошел. Стало тихо, спокойно.

Я оглядываюсь – нет никого.

Небо в звездах. Маленькие, колкие точки. Мириады звезд. Смотрю в бесконечность. Падаю в небо. Небо горит огнем, так светло от звезд, кажется их уже побольше, чем черноты меж ними. Влечет в них. Это чувство, как на краю моста, тянет в низ. Страшно, но неотвратимо…. Звезды.

Глова кружиться.

- Чего ты хочешь, Павел?

Сильный, спокойный голос. Оглядываюсь. Теперь все хорошо видно: в полумраке резкие силуэты гор, окаймляющих долину. Вижу валуны, какой-то куст в десятке метров о себя. Колючка. Перекати-поле.

- Чего тебе нужно, Павел?

Этот голос не спутать. Это понятно сразу, ясно, как свет.

- Господи…

Тепло. Спокойно. Бог рядом. Удивительно, я думал мне будет страшно. Знаешь ты чаяния мои, господи.… Зачем тебе ответ? Нужна ли тебе просьба моя?

- Просто скажи.

И, пересохшими губами в пустоту, едва шевеля и не почти не слыша свой голос, я произнес:

- Я, я люблю ее.… Да, я люблю тебя, люблю!

---

Вернулся в зал. Музыканты сворачивают инструменты и пульт. Сел напротив Димки. Он задумчиво щелкал затвором, объектив фотоаппарата бесцельно направлен вниз. Меня не заметил. Он смотрел в себя. Сколько же здесь яркого света, до рези в глазах…

Дима еще раз взвел и отпустил затвор.

Не услышал - я просто понял ,что его губы говорили куда-то далеко:

- Да, я люблю, люблю тебя…