Эта весёлая троица будто зарядила меня позитивом.

После их отъезда я часа три ковырялся в саду, корчуя старую яблоню и окапывая другие плодовые деревья, потом два часа пилил дрова. Адольфыч был бы мной доволен. В конце-концов я просто заебался и до вечера лежал на диване с планшетом. То листал тикток, то выбирал плотника. Идея с арбалетом меня не отпускала. Надо чтобы мне сделали хорошую фальшпанель. Набрёл на форум, где народ своими работами хвалился и через полчаса уже названивал по найденному номеру.

Экзамен у меня в среду. Сдамся, потом маму осчастливлю, потом плотника у метро подберу и назад домой. С Иркой в этот раз встречаться не буду. Ну её, одна суета.

Набрав Иринку, я попал в шторм из эмоций. Оказывается ей позвонил клубный Руслан, которому низкий тогда так неудачно втащил и она с ним завтра идёт на свидание. Я искренне пожелал ей удачи, так что информация, что мы после экзаменов не пойдём в «Берёзку» её не расстроила.

Зарядившись рвением, я сел за заметки к послезавтрашнему экзамену и, увлекшись, проторчал за ними полночи. Архивоведенье многие считали нудным предметом, а мне нравился и сам предмет и преподаватель. Это был немолодой и язвительный еврей с настолько характерной внешностью, что все фразы от него приобретали некий налёт шутки или мудрости. Предмет он знал филигранно и подавал его интересно и полно.

В итоге за своими заметками я и уснул.

Утром, замёрзший и скрюченный, я клятвенно пообещал себе заехать в Икею и купить нормальную подушку, лёгкое одеяло или плед побольше и вообще посмотреть чего там и как. Душа требовала чего-нибудь ненужного. Свечей, кашпо под цветы или рамок под фотографии. Ирка называла эту мою любовь к мелким бесполезным деталям интерьера «Гоша не добрал говна». Это когда мы пришли за новыми подушками по акции по пятьсот рублей, а потом ещё на десять тысяч свечек набрали.

Не успел я покормить животных, но и, наконец-то, поесть сам в тишине, как ко мне заявился местный поп. На путь истинный наставлять наладился. То ли мать Альбины его наслала, то ли ещё откуда он проведал о моём крамольном занятии, но очевидно силы наши в вере были неравны, потому что машина его была новее и дороже моей.

Я когда его камилавку над своей калиткой увидел, подумал что у меня галлюцинации или очередной «ходок» мимо дома с кладбища идёт. Но нет, поп оказался вполне материальным.

Я вежливо поздоровался и спросил, что ему нужно. Поп огладил ухоженную и недавно простриженную бороду в хорошем салоне вроде «Лодброка» на проспекте Вернадского, прокашлялся и спросил, не тот ли я колдун, к которому не зарастает народная тропа. Я опешил от такого поворота сюжета.

– Почему вы решили, что я колдун? Это раз. Какое вам до этого есть дело – это два.
– Тоже мне, нашёлся тут Эраст Фандорин недоделанный, – обозначил служитель культа знание современной литературы. – Приехал я того, что грешно это с людей деньги за ворожбу брать. Да и сама ворожба грех.
– Да не ворожу я! – я начал заводится потихоньку.
– Вот и правильно! Вон какой ты мужик крепкий, на тебе пахать надо, а не дур мистицизмом увлечённых привечать.
– Хорошо, мы выяснили, что я не колдую и не ворожу, что дальше? Лекция душеспасительная?
– А даже если и лекция? В дом-то пустишь? Или у тебя там кресты перевёрнутые?
– Заходи, борода многогрешная. – Я решил посмотреть на попика, раз он такой настырный.

Он бодро потопал за мной. На ступеньках чуть замешкался, запутавшись в рясе и я этим воспользовался, чтобы посмотреть кто стоит за ним. И охуел. Да там целая компания.
Канареечный, не так чтобы сильный, но есть. И синий. Обе эти Тени я видел впервые. Про синий знал, что это одержимость. Канареечный это наркотики. Как понял, не знаю, просто понял. А потом всмотрелся в синего и отшатнулся.

Поп на пороге застыл, с удивлением глядя на смену эмоций на моём лице.

– Отец, можно мне поговорить с вами по душам.
– Можно, сын мой! За этим я и приехал.
– Только я вас попрошу на крыльце это сделать. Сейчас объясню, вы поймёте.

Мы сели на крыльце и я начал с получения наследства. Не знаю, почему я этому человеку решил всё рассказать. С его то синим. Но так интуиция подсказала. Под конец рассказа поп камилавку снял и в руках мял. Энтузиазм его поник, как ромашка на жаре.

Он долго молчал, когда я закончил, а потом спросил:

– Ты и моих видел?
– Видел.
– Осуждаешь? В приход доложишь?
– Нет. Я не судья. Сам решай, жить с этим дальше или избавляться от них.

Поп вдруг заплакал. Сухо, сдавленно, обречённо. Я просто сидел рядом, молча. Вытерев лицо камилавкой, он заговорил:

– Я давно за собой этот грех знаю. Ты не подумай, я никогда никого ни пальцем не тронул. Но как вижу эти румяные щёчки и блестящие глазёнки, так у меня эрекция и случается. Прямо во время службы. Чего я только не делал. И епитимью просил на себя наложить, и постился и молился и в скиту полгода на хлебе и воде прожил. Даже вериги носил. Все меня хвалят, какой мол у нас батюшка чистый, светлый, а я ёбаный педофил! Я даже наркотики начал принимать. Убьюсь дозой и больше не представляю себе ничего. И вроде как мир чище. А ты правда помочь мне можешь? Если да, то ты мой последний шанс! Я бы убил себя, не будь так к вере близок. Я даже уже о химической кастрации подумывал, но сделать её анонимно в нашей стране невозможно. А как я потом работать с такой репутацией буду!?

Я вздохнул и хлопнул его по плечу.

– Тебя как зовут?
– Серафим. Хотя какой я нахуй Серафим, Валера я в миру.
– Валер, я попробую. Та Тень, что наркотики слабая пока. А вот та, что ну ты понял за что отвечает, не сколько сильная, сколько давно за тобой стоит. Привычная, как вторая кожа.
– Что мне делать?
– Встанешь перед порогом. Как я скажу зайти, не прекословя зайдёшь. А дальше как бы я себя не вёл, не бзди и на меня не кидайся. Просто жди, когда всё закончится.
– Хорошо.

Я зашёл в дом, взял нож с банкетки и развернулся. Валера стоял белый как полотно. Вся поповская муть с него стекла как вода с силикона. Канареечный сзади даже к нему не прикасался, просто стоял. А вот синий собственнически поглаживал по голове, прямо по пробивающейся лысине, лизал его ухо длинным раздвоенным языком, властно клал руки на плечи. Валеру корёжило от этих прикосновений. Хоть синий с ним был давно, но он отвергал его как мог. Поэтому синий хоть и был высоким, но каким-то чахлым, будто рос в тени. В тени веры и отвержения его самого Валерой. Не врал он мне, что никогда никого пальцем не тронул. Я вперился в похотливые глаза синего и произнёс:

– Съебался, быстро! – синий отпрянул, канареечного так вообще с крыльца снесло кубарем.
– Валера, ко мне! – тот метнулся кабанчиком, спотыкаясь на пороге и падая на колени.

Синий тянул руки, высовывал язык, капал слюной, трясся. Будто давние связи рвались. Я сопли жевать не стал и ткнул в него ножом. Тень осыпалась порохом и исчезла. Обернувшись, я нашёл бледного тяжело дышащего Валеру, сидящим на полу. И сел рядом. Я устал. Будто все соки в один момент из меня высосали.

– Ты как? – ткнул я попика в бок.
– Да х .. его знает. Вроде неплохо. У тебя каждый раз так?
– По-разному. Но с теми, что давно присосались или хозяином питаемы – каждый раз.

Валера пошарил руками по себе, нашёл карман в мантии и вытащил слипшуюся и сплющенную от жары конфету.

– Попробуй, может помочь. У тебя похоже на гипогликемию. Трясет всего, дышишь прерывисто, взмок весь. Сладкого тебе надо. Голова не кружится?
– Есть такое.
– Ешь. И пойдём, чаю выпьем. Тебе сейчас хорошо бы кружки две крепкого, горячего и очень сладкого.

Я запихнул в рот приторно сладкую конфету, отодрав её от обёртки и мне действительно немного полегчало. Руки по крайнем мере уже не тряслись.

– Валер, ты только ритуал закончи. Надо тебе сквозь дом пройти. Видишь дверь в конце коридора. Через неё на улицу выйдешь, дом обойдёшь и заходи. Я и тебе чаю налью.

Тот кивнул, встал, опираясь на руки, помог мне встать и пошёл по коридору вглубь дома. А я поковылял чайник ставить. Вернулся Валера минут через пять.

– Хорошо у тебя тут, ведун.
– Да какой я тебе нахрен ведун? Задолбал ты меня ярлыки вешать.
– Ничего я не вешаю, – обиделся Валера. – Ты ведаешь, что творишь. Значит ведун. Ну и водишь. Так что куда ни кинь, ведун.
– Хрен с тобой. Чай чёрный или зелёный?
– Чёрный. У тебя сладкое есть?

Я молча бухнул перед ним коробку с пирожными, которые купил в Москве.

Мы пили чай в тишине. После второй чашки меня окончательно отпустило. Остались лишь сонливость и усталость, но головокружение и дрожь пропали.

– Валер, а ты откуда обо мне узнал?
– Да матушка Ефросинья про тётку твою говорила одной прихожанке. Я случайно услышал. Ну и решил поехать. Мне же больше всех надо. Я бы и на войну пошёл, лишь бы фантазии свои мерзкие не думать. – Он передёрнул плечами. Потом помялся. – Только я это, не брал с собой ничего. У меня там денег тыщ пять, не больше.

Я непонимающе уставился на него.

– Ну я же к тебе не как клиент ехал, а за веру вроде как воевать, на путь истинный наставлять.
– И? – тупо спросил я.
– Отблагодарить, говорю, только тысяч пять у меня наберётся.
– Да пошёл ты со своими деньгами! Считай, я тебя в плен взял, так что ничего ты мне не должен.
– Ну ты хоть номер мой запиши и свой дай. Я же медик по образованию. Я, конечно, в профессии ни дня не работал, но связи остались и вообще. Ты же не против, если я твой телефон давать буду?
– Я не против, но тоже смотри кому даёшь. Я могу и отказать.
– Спасибо, что мне не отказал.

Распрощались мы с Валерой через полчаса. Он умял коробку пирожных и согласился захватить мусор до ближайшей помойки. Мы пожали друг другу руки и разошлись как в море корабли.