Вчера после написания рецензии спать я ушла довольно-таки поздно, но с утра всё равно раза три просыпалась до звонка будильника в абсолютной уверенности, что пора вставать, хотя потом всё равно засыпала опять и по будильнику в итоге встала не без труда. Позавтракав и одевшись достаточно тепло, но не слишком, чтобы не спалиться, я вывалилась на свет Божий и, пользуясь тем, что Ушастая мне не написала, пока я стояла на остановке, села в 757-й автобус и на нём прокатилась до метро. Подъехав на сторону, противоположную обычной, в условленный срок – 11 утра, я не обнаружила Ушастую мёрзнущей на улице (а она уже написала мне, пока я ехала), зашла в Трамплин и подкралась к ней, стоящей у витрины Союза. И мы поехали – поехали учить меня кататься на коньках, что Ушастая давно собиралась провернуть, хоть и сама пока не слишком хорошо умеет кататься, на что я согласилась далеко не сразу и что осуществлять мои родители запретили, посему по легенде, им рассказанной, мы с Ушастой ехали куда-то далеко и надолго в магазин «Бусинки», куда действительно собирались, пока не выяснилось, что он закрыт по выходным. Чуть не проехав Киевскую, перешли на кольцо, вышли, вопреки моим напоминаниям о существовании Октябрьской, снова на Парке Культуры и потопали пешком, по мосту, до Парка Горького (далее – Горькопарк). Там мы разорились на билеты и пошагали ко входу; звучавшая в этот момент из динамиков песня ДДТ «Что нам ветер…», которую мы распевали некогда по выходу из ЦДХ, что напротив Горькопарка, показалась нам хорошим знаком, да и погода была хорошая: мороз и солнце, с неба только изредка сыпятся какие-то блёстки. Далее Ушастая повела меня к прокатному пункту, для чего нам раза три пришлось пересечь залитые блестящим гладким льдом дорожки для катающихся, и там пара коньков 39-го размера была арендована на имя Ушастой, с оставлением в залог её паспорта и тысячи рублей. Устроившись на одной из скамеек, я засунула ноги в коньки – как на меня сшиты, нигде не жмут; Ушастая завязала мне их потуже, и пока она надевала свои собственные, новенькие чистенькие коньки, я на свой страх и риск попробовала встать: на полу это оказалось несложно, вот только левый ботинок упорно клонило вбок. Когда обувь была распихана по пакетам, я поковыляла вслед за Ушастой в соседний зал сдавать свои сапоги в камеру хранения, а потом – на свет Божий, где пришлось сперва преодолеть, держась за поручни, наклонную дорожку от проката до катка. Встав на лёд и вцепившись в Ушастую, я попробовала пошагать, при том что ноги упорно разъезжались – одна назад, другая вперёд; первое падение – на задницу – не заставило себя ждать, за ним последовало и второе – не повезло левой ноге: я подвернула её и разбила коленку. Отползя на обочину, я уж было подумала, что так теперь и буду хромать и катанию финиш, однако обошлось, и я при поддержке Ушастой двинулась дальше. В этом «дальше» меня ждало ещё немало падений, как в одиночку, так и вместе с Ушастой, при этом и задница, и левая коленка пострадали ещё не по разу, а так же была разбита за компанию ещё и правая коленка и посажен синяк на правый локоть. В итоге прошло полчаса, а мы под звуки моих непрекращающихся матюков преодолели всего сотню метров, и Ушастая попробовала новый метод – пытаться обеими руками катить меня перед собой; однако, судя по результатам, она скорее пыталась меня уронить, причём желательно мордой об лёд, потому что она боялась, когда я клонилась назад, и пригибала меня за шкирку вперёд. Благодаря, однако, этому методу я хотя бы научилась падать безболезненно – не грохаться со всей дури, а плавно усаживаться, упираясь руками, и, отсмеявшись, вставать и продолжать обучение. Когда я убедилась, что Ушастая преисполнена намерения скорее покалечить меня, нежели отступиться от поставленной цели, у меня начала проклёвываться тихая истерика, и я заметила, что ржач, болтовня о любой ерунде или хоровое исполнение песни «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг» неплохо отвлекает от того факта, что ты стоишь на тонких лезвиях на скользкой поверхности, и позволяет дольше удержаться на ногах. В итоге, когда мы, доехав до склона, который мне явно было не преодолеть, развернулись на 180 градусов и поехали обратно против людского течения, я уже хоть как-то, но поспевала за Ушастой, отчаянно перебирая по льду ногами, которые скользили назад, подворачивались вбок, путались друг об друга и у неё под ногами. Первая остановка на нашем тяжком пути была сделана ради фотосессии – я сфотографировала Ушастую, она меня, но если у неё некое подобие «ласточки» худо-бедно получилось, то у меня эта попытка увенчалась очередным неловким падением. Улёгшись на лёд, я вопрошала Бога, за какие тяжкие грехи мне ниспослано такое испытание, а Ушастая с фотиком незамедлительно подскочила поближе, попросила меня изобразить труп и запечатлела этот момент для истории. Отдохнув в горизонтальном положении и разозлившись из-за безучастности небес к моей судьбе, я с новыми силами, повиснув на Ушастой, аки раненый капитан на верном солдате, двинулась по направлению к скамеечкам, где она хотела меня усадить, чтобы покататься самой. Впрочем, когда до них оставалось последние несколько метров, уже не Ушастая меня, а скорее я её протащила это расстояние, после чего я уселась «смотреть и учиться», а она нарезала несколько кругов и вернулась за мной: нам предстояло вернуться назад, что предположительно должно было покрыть оставшееся время (коньки мы арендовали на час). Заметив, что я с упёртым рычанием продолжаю тянуть её вперёд, Ушастая отпустила меня в вольный полёт; секунду поколебавшись, я припомнила её уроки одной ногой отталкиваться, другой катиться, и, хоть этот «метод самоката» всё ещё не был мной освоен, кое-как скорее побежала, нежели покатилась по льду, периодически об него тормозя под предостережения: «Не лишкуй!» от пытающейся страховать меня сзади Ушастой. Такой конькобежный марафон позволял перемещаться быстрее, но отнимал и больше сил, причём я начала замечать, что я уже падаю не из-за неумения стоять на льду, а из-за собственных ног, подкашивающихся благодаря ничего уже не чувствующим, истекающим кровью на морозе коленкам. И именно по их, следует полагать, милости под конец обратного пути я уже снова повисла на Ушастой, так как мне стало несколько муторно, а от катка до прокатного пункта по снежному склону я поднималась, опираясь не на лезвия, а на бока ботинок, которые уже оба скособочились окончательно. Народ косился на меня с неподдельным ужасом, когда я, стараясь не отставать от Ушастой, вспотевшая и растрёпанная, докосолапила на полусогнутых до ближайшей свободной скамейки и стащила коньки: шнуровка правого оказалась полностью развязавшейся – оттого он тоже подвёл меня под конец, зато левый, изначально заваливающийся вбок, был по-прежнему туго зашнурован. Поскольку наш путь до гардероба пролегал мимо камеры хранения, я уже получила обратно свои сапоги – в них, прохладных и просторных, было так приятно перемещать ноги – и, напяливая их, пощупала коленки, убедившись, что могло быть и хуже: колготки прилипли к ним, но не промокли насквозь. После того, как Ушастая послала меня в гардероб сдать коньки и получить обратно её паспорт и тысячу, мы сняли пальто, шапки и шарфы и немного отдохнули, то есть Ушастая выпила горячего чаю из термоса, а я мечтала промочить горло чем-нибудь более крепким и прохладным и поскорее выбраться из этой духоты. Когда мы, наконец, встали, оделись и вышли, у меня уже давно восстановилось дыхание вместе с силами, я только хромала – преимущественно на левую ногу; решено было направиться на ВДНХ, поскольку я вспомнила о необходимости купить маме подарок на 8 марта и соответственно – о каменных свиньях, которых я видела там ещё в Рождество. Теперь-то мы дошли до Октябрьской, причём по дороге Ушастая навернулась на обледеневшем асфальте, а я останавливалась, чтобы сфотографировать тачку с аэрографией в виде драконов, для чего мне снова пришлось договариваться со своим фотиком минут пять. Там мы с кольца пересели на рыжую ветку и поехали, а как только доехали, я тут же бросилась к ближайшему ларьку, где голодной Ушастой в благодарность за урок катания на коньках был куплен пирожок, а мне в качестве моральной и физической компенсации – баночка светлого «Козела». Мы немного постояли, пока Ушастая доест и выпьет чаю, и двинулись к главному входу; перед ним, издалека было видно, кто-то яростно митинговал с флагами и растяжками в окружении ограды с металлодетектором и ОМОНовцев с собаками, но когда мы приблизились, народу было уже мало, флаги и транспаранты были свёрнуты, и только кучка человек водила хороводы, размахивая парой больших портретов какого-то жизнерадостного усатого дядечки. Мы зашли в один рок-отдельчик снаружи территории ВДНХ и в другой – на территории, где Ушастая приценилась к анимешным сумкам, и вошли в главный отдел, где я не преминула купить себе уже третьего чёрного керамического котёнка из той серии, которую начала собирать, а то в предыдущий мой визит туда с Денисом я забыла это сделать, а Ушастая приглядела поблизости дешёвую, но чертовски красивую большую кошку в подарок на 8-е своей маме. Потом мы поднялись на второй этаж, где на витрине магазина камней по-прежнему стояло три разных каменных свиньи по 380 рублей, из которых особенно прикольной была полосатая, что из тигрового камня, которую я и приобрела. Так, со свиньёй в одном кармане и с кошаком в другом, я в компании Ушастой снова спустилась вниз и вышла на улицу, и мы поспешили обратно к метро – подарок Косте на ВДНХ Ушастая так и не присмотрела, и я собиралась тащить её, как не столь давно Дениса, в Атриум, в магазинчик приколов. По дороге мы только завернули к другой палатке, где я собиралась купить себе пачку сухариков, ибо сразу не проинтуичила приобрести к пиву закуски, а без неё на ходу всегда пьётся тяжело, а в итоге, за неимением сухариков с зеленью или с грибами, купила пирожок с малиной, поскольку поняла, что тоже уже успела проголодаться. В итоге пирожок был съеден, а пиво допито и того раньше, не успели мы с двумя пересадками добраться через кольцо до Курской, а когда добрались и поднимались на эскалаторе на последний этаж, стали свидетелями того, как по соседнему эскалатору, расталкивая всех, сбегал вниз какой-то человек, а за ним гнался другой, в чёрном костюме – видимо, продавец; на подступах ко второму эскалатору продавец схватил было этого человека за руку, что было дальше, мы уже не видели – наверное, ловили вора. Заглянув предварительно на всякий случай в тамошний Союз, я привела Ушастую в вышеупомянутый магазинчик, где она, обойдя все витрины, надолго зависла перед теми самыми накладными вампирскими клыками, на которые не далее как вчера пускала слюни я сама, покупая подарок папе. Не без моего участия Ушастой были выбраны из трёх различных вариантов те клыки, которые были без дёсен и не светились в темноте, одни себе, другие Косте, и, дойдя со своими приобретениями до «жральной зоны», Ушастая уселась за свободный столик примерять свои клыки, а я – её фотографировать. Клыки ей на верхние зубы явно не налезали – стоило ей приподнять верхнюю губу, как «родные» зубы виднелись из-под пластмассовых, а если не приподнимать, сами клыки из полузакрытого рта видны были плохо, а попытки показать их получше приводили к стрёмному выражению лица. Засим Ушастая оптимистично решила, что дома растянет клыки, научится ими пользоваться и даже в четверг пойдёт с ними в клуб, а я намотала на ус, что если надумаю тоже обзавестись такой игрушкой, надо будет не жидиться и брать зубы с дёснами, которые, может, и дороже, но, надо полагать, реалистичнее смотрятся. Есть нам ещё не хотелось, посему мы покинули второй этаж, а там и Атриум и снова поспешили в метро – в планы входило успеть заехать в парк Победы, и мы благополучно их осуществили. Поднявшись там на поверхность, мы лелеяли планы послушать по плееру любимые песни Ушастой с Нашего радио и поподпевать, однако зловредный плеер прокрутил нам только «Гореть» Lumen’а и едва заиграл Алисовскую «Вот так», как вырубился от мороза, и вернуть его к жизни Ушастой не удалось. Засим мы поднялись на свой любимый холм, ныне облюбованный детьми и людьми с ледянками, катающимися с горок; однако горки с той стороны, на которой мы летом любили лежать на траве, были чересчур пологими, посему когда я уселась на одну и захотела скатиться, у меня получалось только ползти на заднице по льду, отталкиваясь руками. Однако Ушастая уже придумала, чем скоротать время – отыскала на вершине какой-то живописный, вот только не раз помеченный по-маленькому и по-большому местными собаками сугроб, явно произошедший от развалившейся снежной крепости, забралась на него и заставила меня себя на нём фотографировать; самым удачным кадром этой импровизированной фотосессии стал запечатлевший момент, когда Ушастая навернулась с этого сугроба в снег. Когда же мы решили спуститься с противоположной стороны холма, перед нами оказалась гораздо более крутая горка, с которой я с огромным удовольствием скатилась – вот только тормозить ногами об ограду у подножия холма было не сильно приятно: я временно отбила себе левую пятку. Ушастая же благоразумно спустилась с холма пешком по обочине горки, а сразу после этого моего исторического спуска мы спустились, простите за тавтологию, обратно в метро и доехали до родной Молодёги. Там я посадила Ушастую на автобус, сама взгромоздилась в маршрутку, доехала до дома, припрятала свинью там же, где прятала прежде другую, которую подарила маме на нг, и теперь вот собираюсь блаженно отдыхать, ведь завтра в школу не надо – нет, не каникулы начались, как у некоторых дармоедов, а просто 23 февраля. В планах – выбраться наконец на выставку ледовых скульптур «Вьюговей 2009», пофоткать, да и просто погулять. Так что ждите с оччотом завтра, до встречи через сутки!)
[644x378]