Персона. Жертва

Она называет себя подкидышем. Ее настоящее имя, ее настоящая личность – как нелюбимая падчерица, навечно останутся в тени мифического образа Мэрилин Монро. Сексапильную блондинку породила сама культура, и этот персонаж идеален – живые люди такими не бывают. Норме Джин Бейкер никогда не дотянуться до той высоты, на которую вознесли сияющий кумир Мэрилин, никогда не оправдать возложенных на нее ожиданий. «Невозможно удовлетворить всех», - говорит героиня Сандры Коженяк, - «ведь у каждого – своя мечта». Но публика требует удовлетворения, она не оставит мечту в покое, пока она не сбудется. И Мэрилин в спектакле Кристиана Люпы сражается за право быть не иконой, а человеком, быть самой собой.
Пережив разрыв с Артуром Миллером, она репетирует Грушеньку как уставшую мудрую женщину, прошедшую долгий путь ошибок, прежде чем решиться отказаться от связи с Митей. Ей необходим этот актерский опыт, чтобы выговориться, выплакаться, вместе со своей героиней научиться независимости, найти выход, - вот только другие не признают за Мэрилин права на слабость. До ее страданий никому нет дела, ее методы помочь себе вдали от работы и суеты никто не признает. Как особо заботливые родители, окружение Мэрилин уверено, что им лучше знать, как «спасти» свою звезду от депрессии, чтобы она как можно скорее заблистала вновь. Рождение Грушеньки задушено, задавлено вереницей паломников, прибывающих потребовать своей доли благодати. «Ты любишь меня?» - вопрошает Мэрилин у каждого посетителя. И остается бесконечно одинокой, потому что все они любят не ее – все любят Мэрилин Монро. Преклонение, обожание, вожделение – у неё есть всё, кроме понимания и сочувствия.
Не только у каждого своя мечта: каждая мечта соответствует потребностям мечтающего. Паола (Паула Страсберг?) видит в Мэрилин божество, способное достичь всемогущества, черпая из роли Грушеньки силы для откровения перед миром. Сама Паола – максималист, она читает монолог так исступленно, словно хочет вместить в него весь яростный восторг своей страсти. Фотограф Андрэ (Андре де Дьен?) смотрит на Мэрилин как на совершенное произведение искусства, ведь он – художник. Есть и загадочный «кербер», который сторожит в своей пещере ценную гостью, - единственный, кого желает она сама. Исполняющий ее прихоти и ничего не требующий взамен, он кажется всего лишь сном. Сны и эротические фантазии, отождествление себя с ролью, осмысление прошлого – вот основные предметы разговоров персонажей спектакля. Их психофизика соткана из эроса, супер-эго, комплексов и рефлексий, - но слово «психоанализ» суждено употребить не мне, а герою, сходу дискредитирующему эту систему.
Ральф Гринсон – последний визитёр. Его «мечта» - самая отвратительно низменная: для него Мэрилин – не более чем сексуальный объект. Попросту говоря, шлюха. Приписывая ей распущенность и ханжески порицая оную же, он упивается своей властью – давлением и шантажом, унижением и принуждением, всяческим насилием вплоть до рукоприкладства. Прототип этого героя – один из тех, кого обвиняли в намеренном убийстве Мэрилин или роковой халатности. И кажется, что когда отказавшаяся покориться ему Мэрилин просит помочь ей уснуть, он помогает ей уснуть навсегда – уничтожает тело, которым так и не смог обладать. Одно только тело. Мэрилин часто говорила о реинкарнации, желая отдать это тело Грушеньке, чтобы она вытеснила из него Мэрилин Монро. Быть может, вновь воплотится на земле и Норма Джин Бейкер.
Мы привыкли думать, что жертвы бывают только в войнах, тюрьмах, катастрофах. Тем временем жертвы – это и те, кого громче всех прославляют. Вот и новая жертва распята, изжарена, съедена – на алтаре. Его блеск так ярок, что фанаты, стремившиеся урвать по кусочку, не замечают на своих пальцах крови. Так ярок, что многие завидуют участи жертвенных кумиров и жаждут ее снискать. Да, быть жертвой – божественная прерогатива. Человек проиграл, оставшись заложником золотого идола по имени Мэрилин Монро.

Персона. Ученица

Год спустя после первой «Персоны» Кристиан Люпа вернулся к проведению в жизнь уорхоловского кредо – изображению не истории, а личности. Но если сначала мы открывали для себя реального человека – Мэрилин Монро – через персонаж, Грушеньку, то теперь человек, Симона Вейль, проявляется в вымышленной героине, бергмановской Элизабет Фоглер. И если Мэрилин человечество принесло в жертву, в оправдание этому объявляя ее божеством, то Симона приносит себя в жертву сама, пытаясь достичь божественного уровня.
Ее аскеза – крайность, находящаяся вне категорий добра и зла. В такой святости, когда ты сосредоточен на себе самом, нет пользы тебе и миру – только эгоизм. Симона была бы нужнее людям живой, но она предпочла заморить себя голодом. Протагонист спектакля, режиссер Артур, отмечает похожую ситуацию с Александром Македонским, которой восхищалась Вейль: во время засухи выплеснуть воду, не дав напиться ни себе, ни умирающим от жажды. При этом страдания придают ей ореол величия, в который верят и она, и окружающие. Сталкиваясь с добровольной жертвой, принесенной ему, когда он о том не просил, человек испытывает стыд от невозможности ответить тем же и часто стремится подражать святому. Растет цепная реакция стыда и страданий…
Жертва – во имя Бога? Но Бог трансцендентен, он – во всем. Ему не нужно дарить то, что и так ему принадлежит. Человек сам придумал себе кровожадных божеств, нарушающих табу на смерть – на убийство и самоубийство, а затем пожелал с ними сравняться. Любовь к божеству, как и любая другая, относится к сфере эротического. Отдавать богам добычу – прерогатива мужского, отдаваться – женского начала. В лице фанатичной жрицы Симоны Артур объявляет войну всему женскому, непонятному, отказом от личного счастья надеющемуся снискать любовь божества. Элизабет же выступает адвокатом всех этих женщин: «Оставь ей ее бога».
Артур и сам понимает, что нельзя с ненавистью подходить к этому диспуту. Чего-то добиться можно только с любовью – ко всем тем, чья нерастраченная любовь обратилась против их самих, и их самих уничтожила. Но ни он, ни Элизабет не приемлют согласия – только победу или поражение. И Элизабет заранее замечает главную слабость противника: ему самому нужен бог, бог сильный, агрессивный, мужской, на самодостаточность которого посягнула Симона Вайль и тем самым вызвала в Артуре такое раздражение. Он боится, что женщина «узурпирует правду» - что божественная власть окажется на ее стороне. Боится, как ревнивый Каин, что его божество примет не его, а жертву – тело – Симоны.
Основа любой религиозной практики – Учитель и Ученик, вне зависимости от пола оных. И Артур хочет быть учителем, доверяя сыграть за себя актеру Максу – сыграть Эммануила, «Христа» из пережитого Симоной откровения. Артур буквально вынуждает играть Симону именно Элизабет – потому что, по меньшей мере, к ней неравнодушен. Макс должен выгнать ее – не только и не столько для того, чтобы утвердить главенство мужчины, сколько для того, чтобы спасти ее от иллюзий, от зависимости от божества. Но Элизабет слишком боится одиночества, отказывается уйти, и следственный эксперимент – импровизация – только сильнее усугубляет ее состояние: она переживает раздвоение личности, отождествившись с Симоной. Но только оставшись вдвоем, в диалоге, Элизабет и Симона, вдовы Христовы, смогут прийти к саморазоблачению.
Мы узнаём, что Элизабет так жаждала принести себя в жертву сыну, что думала – потому что хотела этого! – будто у него СПИД: тогда можно было бы вдосталь поволноваться и позаботиться о нём! А Симона признаётся, что она – жертва гиперопеки родителей, стеснявшихся своего еврейского происхождения. Она вся соткана из их страха, вины и стыда, и ее любовь к божеству, то есть любовь к себе, - любовь мизантропа: «Если бы можно было любить человека, бога бы не было». Она ненавидит людей за то, что они не одиноки. Но Элизабет уже понимает, что «в этом нет Христа». Невозможно любить Бога, ведь невозможно любить любовь; Бог – в любви к человеку, а не к божеству, не в смерти, к которой ведет себя Симона, а в жизни. Симона умирает на руках Элизабет – умирает в ней. Но тело воображаемой Симоны – не труп, а всего лишь хлеб и вино, символ новой жизни для Элизабет.