Встала, включила автопилот, приехала в инст, проснулась. Наталья Сергеевна с утра пораньше обрадовала новостью о случае коклюша на нашем втором курсе, отпущенном на недельный карантин, и послала отчаянно кашляющую Аню к врачу вместо инглиша. После лекции о русском классицизме в целом и Сумарокове в частности Пивоварова договорила о «Триптихе», а я быстренько прочитала работу Глаши по «Киже»; начали обсуждать, но до меня очередь так и не дошла. В большом перерыве я утащила с собой Алину в Кофе Хаос, прихватила свежий F5, уселась у окошка, полезла в сеть, Алина заказала грог, я – привычный женьшень; спустя некоторое время мне сообщили, что женьшень закончился, и я тоже решила попробовать тамошний грог. Оный оказался вполне сносным лимонным компотом с ромом и кусочками лимона, не такой гадостью, как в некоторых, не будем ябедничать, заведениях, однако пряностей в нём совсем не чувствовалось. Когда мы уже почти допили, я внезапно вспомнила о захваченных с собой блинах, которые мы не без труда осилили; за пять минут до начала последней пары нас рассчитали, и Алина поехала домой отсыпаться, а я пошла на инглиш и даже не опоздала. После оного пора было бежать в театр – мне и Алине (уже другой); она от лица администратора Маши, обитающей – мир тесен – у нас в ГИТИСе, всех агитировала прийти нахаляву, но никто не прельстился – кажется, я ступила с покупкой дорогого билета, хотя, с другой стороны, любимых артистов нужно поддерживать рублём, да я и не знала ничего об администраторе, когда заказывала билет, увидев объявление в сообщество Додо в ЖЖ. Пока я доехала до Таганки, я уже начала опаздывать, а в центре-музее Высоцкого я раньше ещё ни разу не была, но, поспрошав прохожих, добралась впритык. Сдалась в гардероб, купила программку, ввалилась в зал – место моё было немного с краю первого ряда, а партер был достаточно неплохо заполнен.
«Табу, актёр!» - звучит как команда, а на самом деле это всего-навсего табуретка, только вторая половина задом наперёд. И моноспектакль Арсения Ковальского в постановке Карена Нерсисяна – совсем не об актёрстве, что, наверное, к лучшему: об этой загадочной профессии рассказывали уже многие драматурги с переменным успехом. Хотя герой пьесы Сергея Носова косвенно связан со сценой: он работает ночным дежурным в кукольном театре, считая себя пожарным по призванию, потому что с детства не любит огонь и очень любит дерево. Из дерева он выпиливает кукол – тут стоит отметить, что все деревянные человечки, присутствующие в спектакле, смастерил сам Ковальский. Его странноватый персонаж вместо того, чтобы традиционно общаться с залом, общается со своими куклами: рассаживает их, поздравляет с Днём леса, угощает конфетами «Золотой ключик», напряжённо вглядывается в грубоватые фигурки – всерьёз ждёт ответной реакции, движения, слова. Он разговаривает со своими бессловесными «детьми» - и ещё с отцом, который, как выясняется только в середине спектакля, тоже присутствует этой ночью в театральной дежурке: огромным поленом, на котором только намечены человеческие черты, фрейдистски впечатляющим могучим идолом. Наш безымянный мастер намерен его вырубить – по Кьеркегору, «родить отца, создать своего предшественника». Кто же он, верящий в то, что деревянные болванки оживут?.. Постепенно все зрители, а может, и мой читатель уже догадался, что это никто иной, как повзрослевший и одинокий Буратино, он же Пиноккио. Больше нет его прекрасной волшебной страны, где его не любили только дураки и злодеи, выцвел старый колпак, панцирь Тортилы стал пепельницей, родной кукольный театр назван именем Карабаса-Барабаса, а однажды ему обломали нос, и он стал, как все. Вот только с возрастом тело деревенеет, скрипят суставы, и не отпускает вопрос: если, говорят, человек может стать деревом, то может ли дерево стать человеком? Это не про «будешь баобабом тыщу лет, пока помрёшь». Это про относительность состояний творения и творца: созданное способно создавать, твоё подобие сотворит своё подобие, и вот уже маленькая модель мироздания разворачивается на стеллажах со всеми сопутствующими сомнениями и волнением, пробами и ошибками, тяжёлым трудом и смелыми надеждами. Сказка про Золотой ключик закончилась, но чудеса остались: бывшая жена позвонит Буратино из штатов не на телефон, а на рыжеволосую куклу, которая единственная может шевелиться – всё время отворачиваться от него. Чиркнув спичкой по тёмному сердечку на груди куклы, он зажжёт в темноте маленький огонёк – как каждую ночь, потому что огонь, тот самый, которого он так боится, - это и есть любовь. В эту своенравную куклу вдохнула жизнь – а спектакль заставляет и нас поверить в возможность этой жизни – любовь её создателя к девочке с голубыми волосами, которая сбежала с белым клоуном и зачем-то перекрасилась в рыжий. Тут, к разговору о творце, можно долго говорить о том, что Бог есть любовь, и огонь всегда был его атрибутом… но спектакль и без того насыщенный, мудрёный, а для кого-то – и перемудренный. Замечу лучше, что текст пьесы не только интеллектуально содержателен, но и фактурен – в нём так часто говорится о дереве, что начинаешь ощущать его шероховатость, твёрдость, под лобзиком обретающую гладкость и изящество, его запах и едва ли не вкус, а главное – что оно живое. Эстетика текста вплетается в эстетику оформления – благодаря освещению лаконичные декорации на небольшой сцене превращаются в небытовое пространство, распахнутое всем стихиям вне времён и измерений. Свет знакомит нас со сценографией и героем в начале «покадровой нарезкой», имитируя при помощи затемнения артхаусный монтаж – нечто сразу настраивающее на восприятие камерного, монологического театра. А до самого финала внимание не отпускает актёрская игра: Забытый Герой (так в пьесе, ведь героем нашего детства, выброшенного за ненадобностью теперь, может быть не только Буратино) в исполнении Ковальского многограннее простого комического (спектакль заявлен как комедия) персонажа – он смешон, серьёзен, грустен, вдохновенен, зачастую одновременно. Осознать, что все полтора часа ты сочувствовал тому, кого когда-то давно привык считать счастливым, куда счастливее «обычных людей», - открытие, необходимое каждому. Может, и актёры тут не «ни при чём»: ранняя слава, всеми узнаваемый образ, а потом – табу, невозможность творчества, а зрители удивляются, когда видят своих юных кумиров старыми, нищими, не нужными никому? Кто знает, где сейчас человек, сыгравший Буратино в старых добрых «Приключениях»? Вот то-то.
Спектакль закончился, а книжку – сборник стихов Ковальского «Додо», благодаря которому я и решила сходить на этот спектакль именно сегодня – я так и не купила. Может, распродали до начала спектакля, может, вообще не продавали – в любом случае, сходила-то я всё равно очень даже не зря, а книжку я надеюсь ещё увидеть в Додо, например, или в театре «Эрмитаж». И вот я дома, и что-то уже засиделась – пойду-ка спать, завтра вставать к первой паре. Прощаюсь – ненадолго ;)
[333x197]