[218x246]
Проснувшись сегодня и увидев на мобиле третий час дня, я вспомнила, что давеча при переброске симок время на ней сбилось, и я так его ещё и не исправила. Пришлось вставать на случай, если действительно было уже пора вставать. Фактически я не прогадала – уже стукнуло двенадцать, и оставшегося до вечера времени как раз хватило сделать несколько дел и пострадать ерундой. Наконец-то выпало достаточное количество не торопящегося таять снега, посему я вышла из дому пораньше – неторопливо прогуляться до метро пешком по дворам. Доехав до Чеховской, я при выходе из метро потратилась на символ грядущего года в пару к моему тигру – тоже резиновый и тоже в шмотке, только тигр в шубе, а это зайчиха в платье. А в переходе решила попробовать пресловутых «живых конфет» - желейного мармелада без сахара на агаре, а именно черничного (разных вкусов из ягод, фруктов, овощей и прочей растительности там было множество). У мармелада оказался вкус мыла, зато его действительно делали из явно настоящих ягод – на язык, как в варенье, попадались микроскопические косточки. В театр Станиславского я прибыла рано, приобрела программку и свежий «Театрал», сдалась в гардероб, обнаружила, что забыла пакет со сменкой, поскорбела и поднялась наверх. В семь дали первый звонок, истомившийся ожиданием народ повалил в зал; моё законное место было с самого края первого ряда, откуда, при высокой сцене, в принципе нельзя было бы ничего увидеть, и я занялась поиском более удобного. В итоге оказалась в районе шестого, тоже слегка с краю, зато видно и слышно оттуда было отлично.
Если в трёх словах, «Куба – любовь моя» - спектакль об утопической пионерской романтике. Его герои – условно современные пасторальные бомжи, безбедно обитающие в мусорных баках на пустыре: вспыльчивый мечтатель Калина (Мадянов) и тихий честный интеллигент Кирюха (Коренев). Дни они коротают, счищая этикетки с бутылок и предаваясь воспоминаниям о детстве и молодости, благо содержимое пакетов, время от времени сбрасываемых в баки Мусорщиком (Богданов), щедро предоставляет поводы для ностальгии по всему безвозвратно ушедшему в прошлое. Наши герои находят то целую одесскую колбасу, то глобус советского периода, то книжку «Золотой ключик» Толстого, и вот уже проникновенно рассказывают, как один вышивал крестиком родную природу для Фиделя Кастро, а другой всю жизнь засыпает, представляя себе взгляд Ленина, о котором дед рассказывал сказки на ночь. Иногда это уморительно смешно и чертовски трогательно, иногда грешит банальным «раньше было лучше, чем сейчас», иногда градус ностальгического пафоса понижается самоиронией. Женщина с аккордеоном (Павленкова) и небольшой пионерский отряд тут же разыгрывают сценки, иллюстрирующие фантазии двух патриотов мирового пролетариата, на фоне белых картонных небоскрёбов, распевают соответствующие песенки, маршируют и салютуют. Постепенно приятели всё больше впадают в детство: из рогатки, например, подбивают вертолёт – надо полагать, понарошку. А потом находят гранату (кто додумался оную выкинуть в помойку?), взрывают её и «неожиданно» погибают – на сей раз всерьёз. Автор пьесы, Бартенев, не избежал соблазна многих перестроечных драматургов изобразить собственный загробный мир, причудливо сочетающий традиционные представления с мифологизированными реалиями нового времени и надеждами на высшую справедливость за неимением земной. На изнанке жилых коробок – много сценического дыма и бетонная лестница парадной, ведущая к привычной кожаной двери, заменяющей райские врата. До последнего не догадывающиеся, где оказались, Калина и Кирюха встречают мальчика, не знающего, что такое «компьютер» - своего бывшего одноклассника Борю (Костромыкин), математического вундеркинда, некогда убитого гопотой на этом самом пустыре: где они привычно встали раком, ботаник впал в ступор и подписал себе приговор. В доказательство того, что он настоящий, Боря цитирует наизусть последнюю фразу Ихтиандра из засмотренного всеми до дыр фильма и, повязав красный галстук, исполняет ставшую названием пьесы песню Добронравова и Пахмутовой про Кубу, победа революционных сил которой оказала такое большое впечатление на их поколение. Со смехом припомнив свои школьные грехи, великовозрастные пионеры входят в заветную дверь вслед за Борей, нацепившем белые крылышки – видать, не на Страшный суд, а на остров Свободы, а у покинутых обитателями баков Мусорщик и Аккордеонистка рассуждают о культурном слое, создающемся из мусора. Если не принимать всерьёз лубочную философию отщепенцев-эскапистов на свалке отечественной истории и жалкие потуги на абсурд и сюр, «Куба» за свои два с половиной часа оставляет по себе впечатление одноразового, но смотрибельного и по-своему обаятельного спектакля, удачно занявшего двоих пожилых актёров. Пожалуй, его стоит смотреть ради предфинальной «инсталляции»: сцену покидает Коренев семидесятилетний, и на изломанный экран декораций проецируется он же – молодой и нездешне красивый Ихтиандр. И есть в этом что-то грустное, не имеющее отношения ни к союзам, ни к федерациям, ни к коптящим небеса неудачникам, ни к покойным юным талантам, ни к кумачовому знамени и другим ставшим в одночасье ненужными предметам – а к человеческому бытию во времени и пространстве.
Спектакль закончился, я поехала домой. Завтра в кино, скорее всего, не пойду – «Иванова» я загадочным образом прожопила, новую «Нарнию» посмотрю через неделю – вроде она собиралась выйти девятого, хотя такое ощущение, будто уже вышла. А куда я завтра пойду, завтра, может, и расскажу. Чао, рогатцы)