Выспаться вроде удалось, но вот отдохнуть – не очень: всю ночь во сне я куда-то пёрлась с целью уйти как можно дальше, чтобы не догнали и не нашли. Местность снова была сильно холмистой, чтобы не сказать гористой, я взбиралась на какой-то перевал, толкая перед собой какую-то плюшевую игрушку, которую мне обязательно надо было забрать с собой. Одолев откос, я позволила себе немного отдохнуть, прежде чем спускаться по противоположному, более пологому склону в низину между холмами, но дальнейший маршрут не узнала – проснулась. Чудом не опоздав к первой паре (пока я переобувалась, Харитонович уже начал читать лекцию присутствующим трём человекам), я чуть не вывихнула ладонь, за две пары законспектировав две здоровые «главы» - о Византийской империи и зарождении ислама. В перерыве мы с Алиной оккупировали подоконник возле покуда занятой аудитории, я влезла в сеть и съела йогурт; Аня неожиданно сообщила, что на намеченный на сегодня семинар надо было не только прочитать Апулея и Софокла, но и составить какую-то их структуру, и пошла этим заниматься в читалку. Больше никто этим не озаботился, народ впал в тихую панику, стал пересаживаться подальше от места препода, так что я оказалась вплотную к оному, Вася зачитал всем краткое содержание «Золотого осла». И тут вошла Инна и сообщила, что пары зарубежной литературы не будет… я прихватила Алину и Сашу, и мы отправились отмечать такое событие в Шоколадницу. Там мы с Алиной скинулись на чайничек зелёного чая Лун Цзин – «Колодец дракона», попросив две чашки; вкусный такой чай, весьма приятный. Вернулись мы на историю русского театра, где услышали о любительских театрах петровской эпохи; потом, не сумев утащить с собой Сашу, мы с Алиной снова поехали на Менделеевскую и засели коротать время в Кофе Хаосе. Сев у окошка, где Йота брала, и прихватив свежий F5, мы взяли два американо – второй по моему флаеру – и разделили по-братски мои постные оладушки. Когда мы пришли в центр Мейерхольда, там возле кассы, где на сей раз принимала просителей администрация NETа, уже стояли Наташа и Таня в ожидании Антона и Васи, чтобы собрать сразу все студаки и получить одну проходку на всех. Парни появились уже тогда, когда мы перестали их ждать и направились на вход, предупредив, что они появятся. Сдавшись в гардероб, мы с Алиной уже привычно поднялись на лифте, схватили едва ли не последние халявные программки и с первым звонком подошли ко входу в зал, где всех с проходками снова тормозили до третьего звонка. Когда мы наконец дорвались до зала после традиционной получасовой задержки, я сдуру заняла нам два места с краю первого ряда, откуда, во-первых, треть спектакля не было видно части сцены, а во-вторых, чтобы прочитать субтитры, там приходилось выворачивать шею под не предусмотренным анатомией углом. Ну не везёт мне стабильно со взглядом на Херманиса – то слишком далеко, то слишком близко! Зато остальных, не настолько наглых, посадили на стулья на ступеньках, в чём тоже удобного мало. В общем, грех жаловаться, лучше о спектакле рассказать.
Под общим названием «Поздние соседи» Алвис Херманис при помощи двух актёров театра «Каммершпиле» зашифровал два рассказа Исаака Зингера, объединённых оптимистичной темой: импотенция и простатит – любви не помеха. Волею судьбы и собственной невнимательности по рассказу «Поздняя любовь» я уже видела две разных постановки, и ни одна из них не оправдала в моих глазах бредовости его сюжета. Но ни размазывать сантименты, ни комиковать Херманис не собирался: как и в «Соне», в этом спектакле он достигает высокой степени условности через натурализм, эстетизма – через бытоподобие, а мизансцены выплетает из мелочей, выдающих заинтересованное и пристальное наблюдение за жизнью самых простых, ничем не примечательных личностей. Перед началом «Поздней любви» сцена разделена на две квартиры – левая, принадлежащая Бендинеру, открыта, правая отгорожена и от неё, и от зрителя стенами, облицованными декоративным камнем, из-за которых все сидящие справа не видят половину левой стороны. Несколько минут зритель ждёт, пока проснётся восьмидесятилетний Гарри (Андре Юнг), сопящий и ворочающийся под одеялом. Наконец, он садится, пукает, с трудом передвигает ноги с артритными коленными суставами, трижды таскающие грузное тело в туалет. Свет включается с пинка: комната обставлена в стиле хай-тек – но всё равно производит впечатление скромного обиталища, хоть за окном и слышны рокот волн и крики чаек с пляжа Майами. Рассказывая о своей жизни от третьего лица по тексту оригинала, Гарри заполняет свой досуг повседневными делами: завтракает кукурузными хлопьями, выпивает стакан молока вперемешку с кока-колой, смотрит чёрно-белые мультики про Тома и Джерри, сидя вплотную к телевизору, проглядывает финансовые сводки в газетах, счета и прочую почтовую макулатуру, листает семейный фотоальбом, бреется, напевая привязавшийся мотивчик, одевается для подразумевающейся вылазки на улицу. Херманис отказался от роли Марка: Гарри никогда никто не навещал, и на звонок в дверь он сперва реагирует возведением баррикады из холодильника и столика – типичная паранойя богача. Но за дверью оказывается не грабитель, а новая соседка, пятидесятилетняя Этель (Барбара Нюссе), пытающаяся скрыть высохшее старческое тело под коротким розовым платьем, тёмными очками, макияжем, сигаретой и модельными позами. Хозяин дома ползает на карачках, отыскивая мифический ликёр, ходит за гостьей с совком, ловя сигаретный пепел, а весёлая вдова примеряется к его скомканной постели и тут же зазывает его к себе на обед – у Херманиса всё может происходить только в режиме реального времени. Гарри сменяет пиджак на гавайскую рубашку, Этель пританцовывает от нетерпения, а под умильную песню Дианы Крол «Gentle Rain» артистичные рабочие долго и серьёзно разбирают стену между их жилищами. Теперь уже хозяйка уморительно кокетничает, угощая кавалера: американская мечта для пожилых евреев – за кофе с булочками обсуждать свои миллионные состояния… но режиссёр не строит иллюзий, его герои обойдутся без танцев, виски и секса – только уговор заключить брак прежде, чем даже узнать имена друг друга. Сидя на кровати, они долго не смогут вспомнить, что надо делать, как парочка школьников на первом свидании, а после робкого поцелуя ей станет плохо: слишком много воспоминаний разбудит запоздалая попытка последнего счастья, ведь Гарри так похож на её мужа, чью смерть она пережила с трудом! Она будет прощаться с Гарри уже безучастным, отсутствующим, мёртвым голосом: что-то надорвалось, сломалось внутри непоправимо. Под тот же мотив стены вернут на место, вернётся домой и Гарри – и обнаружит забытую ею туфельку. Прекрасный повод для новой встречи! Он ждёт весточки – безбоязненно оставляет дверь приоткрытой, ставит на стол телефон… но вместо желаемого – предсмертное письмо от Этель, выбросившейся с балкона. Гарри откладывает его прочтение всеми силами: раздевается, вновь превращаясь в неопрятного одинокого старика, загоняет шваброй под кровать рассыпанные хлопья, затем бессмысленно пылесосит, разнося остатки по ковру. Херманис с жестокостью реалиста лишает его не только друга, но и детей – своего сына и дочери Этель. Мы не сомневаемся, что Гарри вскоре последует за ней: на следующее утро после катастрофы он уже не может вернуться к привычным занятиям, а только размышляет о бренности всего сущего, сидя в кровати в обнимку с туфелькой Этель. Вторая история в трёхчасовом спектакле более жизнеутверждающа и юмористична, в её основе – рассказ «Сеанс». За время антракта сцену отгораживают от публики панелями под красное дерево, которые затем разбирают под всё ту же песню, открывая узкую и низкую коробку на авансцене, щедро декорированную разнообразными индуистскими элементами. Это дом миссис Копицкой – разорившейся вдовы, шаманки в аляповатых одеяниях с длинными распущенными волосами; человек в грязной рубашке рядом с ней – её сосед, доктор Калишер, эмигрировавший в Нью-Йорк, оставив в охваченной войной Европе семью и любимую девушку. Она неуклюже приплясывает, звеня браслетами, совершает пассы над стеклянным шаром, «впадает в транс», а он по-хомячьи сгрызает печеньку за печенькой и пьёт чай. Они оба прекрасно понимают, что никакой не Кришна, а сама миссис Копицкая вещает о том, что они должны быть вместе, но связать свою судьбу с ней доктор не торопится. Когда он узнаёт, что всех дорогих ему людей не пощадили фашисты, миссис Копицкая начинает ещё больше заботиться о нём и приглашает девушку, которая разговаривала с ним, изображая призванного духа его мёртвой возлюбленной. Однажды встретив «духа» не в спальне, как обычно, а в ванной, Калишер обмочился со страху и, чувствуя себя окончательно потерянным и униженным, соглашается остаться под присмотром вдовы. В финале Копицкая разыгрывает нечто вроде индийской свадьбы в собственном понимании, принаряжая себя и новообретённого супруга пёстрыми тканями и венками, напяливая на него хобот и чалму с ушами, составляющие костюм Ганеши. Под этим ритуалом, видимо, стоит понимать, что доморощенный философ и лже-жрица перестали наконец заниматься словоблудием и пришли к подлинному счастью.
Спектакль закончился, мы с Алиной, в антракте успевшие сообразить на двоих шоколадку, разъехались по домам (на платформе Менделеевской я стояла уже в полночь). Дома меня привели в работоспособное состояние две чашки бесценного моего сокровища – пятилетнего пуэра – и вот я, почти не отвлекаясь, осилила рецензию. Поелику сейчас, когда NET ещё не кончился, уже начались гастроли Александринки, сегодня и завтра у нас «Изотов» Могучего (фамилия у режиссёра такая). Подумываю быть (завтра, конечно). В любом случае прощаюсь)
[281x158]