Маме опять сказали собрать документы о квартире, их отвезут снова в управление. Может, Вы помните, ордера, очереди на квартиру, смотровые листы, квартиры от предприятий?

Мама приехала в Москву с Урала в 1981 году, и устроилась почти сразу работать в трамвайное депо - сначала они была водителем троллейбуса, потом даже автобуса, и мое детство было наполнено иногда историями поездок по центру Москвы и встреч разных советских знаметитых актеров.Маме нравилось водить, но жестокий график работы заставлял её терять зрение (она ходила в таких толстых очках с роговой оправой) и почти не образно вставлять спички в глаза и приклеивать веки пластырем кверху. Из за этого, и иза ещё целой кучи причин, мама просто стала там уборщицой - то есть спустилась по карьерной лестнице вниз - работа была не пыльная. Хм, работа была простая - убираться, а это умеет делать любая женщина по определению, но огромное кол-во пыли и грязи, которое скапливалось на её лице и одежде, привели мою маму к странному открытию - и в этой работе есть куча минусов.

В 1981 году страна была ещё в другом режиме, с другими правителями и другим укладом жизни. Простые рабочие были идолами, пролетариат процветал, и получал приличные деньги даже на пересчет в наше время. Все приезжие жили в коммуналках, девочки делились лаком для ногтей, ходили в одинаковых цветастых байковых халатах и пили чай на общей кухне. Жили в общем, как-то дружно и весело. Всех приезжих четко разделяли, и от предприятий - заводов, депо и прочего - ставили в очередь на квартиру.

В детстве я думала что слово "ордер" - волшебное. Как "спасибо" или "абракадабра". Все постоянно о нём говорили, все постоянно встречались у всех дома (тогда ещё дружили семьями) и делились новыми и свежими новостями о нем - об ордере, или же просто говорили об одном и том же, затирая до дыр тему, но разными словами. Это была та часть человеческого садомазохизма - когда сладкая боль может длиться вечно, и отсутствие ордера делало жизни намного острее и ярче - его ведь могли вот-вот дать.

В 1984 году на свадьбе общих друзей мой будущий папа(представитель идеала-рабочего) довольно нестрожно влил определенное кол-во сперматозоидов в лоно моей будущей мамы, за этим событием последовала свадьба. Так что можно сказать, я незаконно рожденная. С присутствием меня, пускающей слюни и угукающей, из маминой коммуналки пришлось переезжать в другую - которая была напротив, Ещё через 2, 5 года родился мой брат, и стены стали покрываться обоями, стало больше мебели, и в целом стало как-то уютнее и теплее. Мы ходили в вещах из Польши, первыми купили шкаф-стенку, КОВЁР на стену, и многие другие вещи, которые были необходимыми подтверждениями социальных статусов. Мамины сестры приезжали покупать колбасу и консервы здесь, в Москве - тоннами - в Москве было много продуктов и не было денег, а в областях - наоборот. Слово ордер потеряло свое первоначальное значение, оно играло постоянным надоедливым фоном в наших ушах, в него никто не верил, как раньше.

Я калякала простенькие рисуночки в садике - везде и на всём, на чем можно было их калякать, включая домашние обои. Воспитатели стойко советовали отдать меня в художку, в кружках говорили о моих способностях, а я просто продолжала делать то, от чего мне становилось очень хорошо. Смотрела на желтые маслянные окошки темного дома зимой, поджидая родителей, которые меня заберут, думала о людях которые там живут и пыталась их представить. Вы можете мне возразить - ребенок в три года не может так - может, просто у него еще нет слов и способов это выразить. Сейчас они у меня есть, поэтому я вам это и пишу. Дом с окошками, хрустящий снег и прохлада, странное приятное настроение одиночества - это мое первое осознанное воспоминание.

Мы тогда были настоящей семьей - ходили вчетвером в зоопарк, в музей и ездили в походы, где играли в бамбинтон, и баскетболл, жарили мясо и ели салаты. И конечно дружили семьями. Ордер тогда приобрел второе дыхание, и вспыхнул с новой силой, шёл 1991. Я закончила садик, и никак не могда понять, почему я должна куда-то ходить 5 дней в неделю и зачем; с младшим братом уже начали намечаться неясные разногласия; мама и папа очень странное себя вели, доставая из книжек зеленые долларовые бумажки и постоянно куда-то пропадая. Я действительно помню как бомбили белый дом. Года через два я осознала это совсем плотно - это же была полная анархия, всё могло рухнуть, так и не начавшись. Папа из идеологов пролетариата стал обычным рабочим людом, получающим свои сраные 20 тысяч рублей - и по сей день цифра его з/п не изменилась.

Вся старана стала жить одинаково - пытясь выжить. Мама все ещё работала уборщицей и стояла 15-ая в очереди на квартиру, папа работал крановщиком (на кране строителем), брат уже стал получать огромную долю излюбленного внимания к своей персоне, меня не отдали в художку, потому что это не принесло бы мне в жизни денег, но я продолжала рисовать, хотя все меньше и меньше, всё больше и больше обособляясь от окружающих.