Наткнулся было у тов. -тетрадь_в_карандаше- на пост о социопатах, и вспомнилась мне повесть "Звездолёт с перебитым крылом" Эдуарда Веркина (отдельное спасибо за наводку на которого -- Таничьге нашей яхонтовой, которая Красный_яхонт). Повесть небольшая, относящаяся к подростковой фантастике и содержащая огромное количество отсылок для тех, кто понимает -- в частности, к тем же Стругацким. Казалось бы, разве Стругацкие писали про попаданцев? А ведь писали: взять хотя бы "Попытку к бегству" -- самый натуральный попаданческий сюжет, несмотря на весь научно-фантастический антураж. Вот примерно так и у тов. Веркина.

Начинается всё с появления в небольшом городке странной парочки подростков -- судя по всему, брата и сестры. Были они смуглые и золотоглазые... да нет, в общем-то, золотоглазая была только Анна. На дворе -- 1980 год, ждут Олимпиаду, всё тихо и мирно, в местном кинотеатре с огромным успехом идут "Семь самураев", все в городке хорошо знают друг друга и время от времени наезжающих родственников, и тут внезапно какие-то загадочные... туристы? Живут в палатке, покупают в магазине консервированный борщ, томатный сок и консервы, хотели было купить "Яву" (мотоцикл, не сигареты, хотя пачку сигарет, правда, девчонка всё-таки купила), но им, как несовершеннолетним, не продали. Девчонка почему-то разнервничалась, и под распахнувшейся курткой мелькнуло что-то похожее на пистолет -- хотя, возможно, это просто показалось находившемуся рядом местному мальчишке.

Да и в самом деле, откуда у неё взяться пистолету? Хотя приличных размеров нож у неё всё же имелся, она им консервные банки открывала. Ставит банку на ребро и с одного удара отсекает жесть под самую крышку, а потом ест. С ножа. Наверное, с Алтая они, там вообще и природа дикая, и люди суровые. А ещё она никогда в жизни не видела ни одной розы и очень хотела бы посмотреть, как выглядят эти цветы. И песни какие-то странные она пела под гитару:
"Это была фантастическая песня. Про космонавта, плотно застрявшего на чужой планете. Он исходил всю Галактику вдоль и поперек, но не нашел того, что потерял, и постепенно начинал понимать, что не найдет этого никогда. Ему было очень худо, он потерял свой корабль и потерял свой дом, но делал вид, что не отчаивается. На последние деньги он покупал пачку сигарет и билет. Не домой, а дальше сквозь пространство, вперед, все время вперед, только вперед. Билет на старый потрепанный космическими ветрами и камнями звездолет с помятыми бортами и сожженным крылом.
Что, взлетая, оставлял земле тень."

Ну, вы поняли, до какой степени способны трансформироваться песни, практически становящиеся народными. Дюшка сразу заподозрил в этой парочке то ли шпионов (и тогда надо срочно бежать в милицию и звонить в КГБ), то ли пришельцев (и тогда всё равно никто не поверит), то ли гостей из будущего (и тогда их можно уболтать забрать его с собой, в дивный новый мир, где космические корабли бороздят просторы Вселенной, но в этом случае никто ничего не должен знать). Он их обязательно убедит, он во что бы то ни стало попадёт в это будущее! А если вдруг там не окажется никаких звездолётов и никакой воплощённой мечты -- значит, лучше всего будет сделать так, чтобы такого будущего вообще не было.
"– А если по-другому будет… – прошептал Дюшка. – Если по-другому… То лучше бы миру вообще сгореть. Я сожгу его… сожгу."

И был день, и была ночь, и было будущее, в котором уже никому не были нужны звёзды. Сытое спокойное будущее. Преддверие Великой Битвы -- Дагор Дагорат.
"Я буду жить долго. Очень долго, гораздо дольше, чем я хотел бы сам. Я увижу много, и почти все, что я увижу, будет ужасно. Я переживу всех, кого я знал, и всех, кого любил, я переживу людей, города, реки и страны. Они исчезнут, забудутся, потонут в песке и равнодушии. Время кончится, осядет, как апрельский снег под солнцем, превратится в траурный шепот, он заполнит собой все, будет шелестеть даже во сне. То лето восьмидесятого года останется самым счастливым временем моей жизни. Оно покроется пылью, но не забудется. А дальше все будет по-разному, иногда хорошо, иногда не очень, но никогда на меня больше так честно не посмотрят звезды.
Звездолет не полетит. Его даже не построят. Никому не нужны будут эти осколки мирового льда, зависшие в пустоте."

Казалось бы, совершенно не в тему, но как всё же точно звучат строки другой песни из совершенно другого мира и о совершенно иной войне:
"Через час настанет рассвет,
И взовьются черные птицы,
И в открытые звездам лица
Равнодушно заглянет смерть.
Через час настанет рассвет,
Горький ветер к восходу мчится,
Стон сквозь зубы -- последняя весть:
Повелитель! Нас больше нет!

Павших воинов имена
Не воскреснут грозным знаменьем,
Чашу Смерти испить до дна --
Участь тех, кто спорил с судьбой.
Вьюжный ветер оплачет нас,
И не будет нам погребенья,
И рассвет звенящей трубой
Возвещает последний бой..."

И было новое небо, и новая земля. И были новые люди -- вступающие в совершеннолетие подростки, будущие покорители космоса. И были космические корабли, бороздящие просторы Вселенной -- всё стало таким, каким оно виделось нам из далёкого 1980 года. Почти по Ефремову:
"Поворочавшись, я достал книжку П. Ф. Стручкова «Дни войны с грядущим» и стал читать с удовольствием. Я люблю историю, особенно Новейшую, особенно про Переход, про эти великие три послевоенных года, когда старый мир с неожиданным облегчением сложился, сдулся и потихонечку отступил и ушел, уступил место новому и нашему. Про это много написано, но Стручков рассказывает историю несколько по-другому, обычно историографы Перехода придерживаются модели «сверхновой» – весь топливный запас старого мира, все его силы, люди, философии и экономики, весь его унылый опыт и вековая мудрость – все это выгорело в годы войны, и мир замер в испуганной тишине, после чего начал обваливаться сам в себя, как старая звезда, и через мгновение на его месте вспыхнул ослепительно-ясный и новый мир, в котором мы живем. Стручков в целом не спорил со «сверхновой», но полагал, что у Перехода были свои архитекторы – люди, которые в хаосе распада удержали человечество на краю. Светильники во тьме."

И были каникулы. Каникулы что надо, в Инстербурге. Поход, так сказать, по местам боевой славы и последней Войны. Старый за́мок, средневековая музыка на самодельных гуслях из старых гильз ("Это гусли, – пояснил Лютер. – От слова «гудеть». Так они выглядели по-настоящему" -- однозначный привет структуральному лингвисту с дрожащим банным листом). И Пьянущий лес, хоть и без голого вепря Ы. Вот в этом самом лесу и сошлись во время своих каникул не на жизнь, а на смерть будущие космодесантники со студентами Академии Циолковского: без огнестрела, ибо неспортивно, но с холодным оружием и в аутентичном камуфляже с шевронами. Сорванный шеврон -- смерть. Может быть, даже до послезавтра. А вокруг -- остатки древней, хоть уже и обезвреженной боевой техники. Где-то внизу, возможно, сложная система фортификационных тоннелей, хотя это может быть такой же фантазией очередного выдумщика, как и Дюшкины пришельцы. И вот тут снова появляются, судя по всему, промахнувшиеся во времени при возврате те же самые брат и сестра -- Марк и Анна, уверенные, что война продолжается до сих пор, и они -- последние уцелевшие во вражеском окружении. А поэтому готовые умирать и убивать -- по-настоящему. И если бы Ярослав не успел отшатнуться, то не отделался бы отстреленным ухом: бластерный выстрел должен был разнести ему голову. Какие-то дурацкие шутки, честное слово, что за фигня, так же не договаривались...

"Она сделала несколько неуверенных шагов. Контузия.
– Мы дойдем до танка…
– Ты танкист? – тут же перебила девчонка. – Бригада «Костёр»?! Она должна была подойти…
– Я не танкист, – терпеливо сказал я. – Танк не мой… То есть он подбитый. Я имею в виду, старый. Он там сто лет уже, его сожгли… Я космонавт.
Она посмотрела на меня как на умалишенного. Их не осталось, но как на них смотреть, все знают. И глаз у нее чуть косил.
– Не ври, – сказала она. – Космонавтов нет. И звездолетов нет…
Звездолетов нет. Лучше не спорить, не волновать, лучше со всем соглашаться.
– Нет ничего, – повторила она. – Все сгорело, все, как он обещал…
– Кто? – осторожно спросил я.
– Это мы виноваты, – она посмотрела своими безумными золотыми глазами. – Это мы… нельзя было вмешиваться, но мы вмешались… И он сжег все, ничего не осталось…"

На войне -- как на войне. А кто сказал, что война кончилась? Вот же совсем недавно подстреленный из бластера танк, вот люди в камуфляже -- такие же подростки, но Марк прекрасно знал, на что может быть способен любой вражеский подросток времён последней Войны, а поэтому ни за что нельзя попадать в руки врага. Смерть явно не будет лёгкой и быстрой, а о правах человека даже неприлично вспоминать на войне. Особенно если это Дагор Дагорат.

"Мы умирали молча. Не испить
Вина победы золотую чашу...
Кто вам сказал, что умирать не страшно?
Стократ страшнее клятву преступить."

"Все в этом мире стало синим, и только ее глаза остались золотом. Ее лицо застыло и высохло, и только глаза остались золотом. Живые.
Над нами в зените с грохотом лопались пузыри гиперзвуковых финишей. Воздух дрогнул и мгновенно наполнился прозрачным водяным паром, воздух стал объемным и плотным, и следующим выдохом пар собрался в капли.
Ярослав тупо чесал лоб. Лютер кричал, но я не слышал, что он кричит.
С неба, хозяйски раздвигая сосны, опускались тяжелые оранжевые ховеры Службы Экстренного Спасения. Рявкала сирена.
Июнь продолжается, лето, в нашей части Галактики сумерки. Над лесом идет дождь."

Как по мне, автору прекрасно удалось почувствовать (и соответственно показать) мироощущение подростка, к какому бы миру и времени он ни принадлежал. Достаточно хорошо помню собственное детство, поэтому подтверждаю: примерно так всё и было в этом самом 1980 году. Правда, никаких попаданцев лично я не видел, но не исключено, что они просто хорошо маскировались. Кто их знает?..