И снова фильм 1998 года, на этот раз -- "Принцесса на бобах". Название фильма набрано шрифтом, наводящим на мысли о сатире 1950-х или 1960-х, поэтому зритель первоначально настраивается на шутки юмора и "«полное крушение всех надежд и ожиданий», 6 букв, вторая «и»" в конце (ну, вы поняли) с обязательной моралью. А вот ни фига, дело-то происходит в святые 90-е, и торжество Рынка сквозит изо всех щелей. Вася Пупкин Дмитрий Пупков, успешный новый русский бизнесмен и как минимум долларовый миллионер, расширяет свой бизнес, но натыкается на проблему, которая требует скорейшего решения. Проблема же не в имеющей место некоторой шлемазалистости героя, а в его чересчур простонародной фамилии: ну что такое "Пупков"? В лучшем случае -- купчишка, Нил Титыч Гейман, но никак не миллионер в цилиндре и с сигарой. С фамилией нужно что-то делать, но просто так взять и поменять -- вызвать безудержный ржач и волну глумливых сплетен, подрывающих доверие. Следовательно, нужен хотя бы фиктивный брак с носительницей приличной, желательно аристократической фамилии. И тут среди немногочисленных потенциальных кандидатур всплывает посудомойка в ресторане и уборщица подъездов по совместительству Нина Шереметева. А Дмитрий Шереметев -- это уже звучит, чёрт возьми!

И всё заверте... Не раз при просмотре этого фильма лично у меня в голове всплывала обращённая к сценаристу или режиссёру фраза: "Ты хоть сам-то понял, чё сказал?" Потому что как бы ни хотелось авторам выполнить социальный заказ, обгадив тогда ещё вполне весомую КПРФ, иногда всплывают любопытные моменты: так, например, новый хозяин жизни пан Пупков, готовый купить для Нины бывший шереметевский особняк, иногда ловит себя на том, что ему сложно подниматься по трупам любой ценой (это явно в копилочку положительного образа "нового русского") и даже более того -- он был бы не прочь вернуться в то самое советско-инженерное прошлое, когда ему вполне хватало имевшегося, если бы такая возможность представилась (ср. с женой главного героя фильма "Стрелец неприкаянный"). А вот ёрнически обыгранная в сцене застолья песня "Бухенвальдский набат" меня таки покоробила, потому что так -- нельзя.

И тут внезапно выясняется, что Нина таки не просто Шереметева, а из тех самых, бывших, хотя этот факт её мать до сих пор скрывала во избежание возможных проблем. Нет, у неё ещё осталась рабочая привычка терпеть и пахать, стиснув зубы, на трёх-четырёх работах (что, кстати, не требовалось для выживания в те мрачные тоталитарные времена, когда она преподавала научный коммунизм), но уже практически сразу появилась гоноровое чувство классового превосходства над лавочником Пупковым, какими бы миллионами тот ни располагал. Тоже, кстати, занятный момент: в советские времена классовое сознание рабочего позволяло ему чувствовать своё моральное превосходство над торгашом, в постсоветское время тому же торгашу показывает его место хрустящее французскими булками дворянское потомство, и куда бедному предпринимателю податься? Конечно, если бы я снимал этот фильм, там не обошлось бы без треша и угара сцены, где наш нувориш говорил бы посудомойке Шереметовой: "С моими капиталами да твоей родословной мы нагнём весь мир!" И был бы заключён союз прирождённых господ, и начался бы такой аЦЦкий фарс, шо таки ой...

Нина, конечно, сопротивляется своему счастью: "Ах, оставьте, пожалуйста, с вашим рукам, я не из таких...", как сказала бы молодая Надимова. Тем временем нашш нуворишшш начинает спонсировать местную ячейку КПРФ, в которой состоит мать Нины, убеждённая коммунистка, и вообще не мытьём, так катаньем норовит заполучить руку своей избранницы, причём (ещё копеечка в копилочку светлого образа нового русского) уже не ради фамилии, а из чистой любви к искусству. Но и она не лыком шита, хоть и лаптем щи хлебает, а посему отказывается принимать фамилию мужа, ибо Шереметева с большой буквы, а не какое-то быдло с деньгами. И он везёт ея на бал в дворянское собрание...

Вот тут я уже приготовился к слышному за версту булкохрусту и запаху РКМП, що тхнуло ледь не за Лубни (ну, вы поняли. 8-) Авотфигвам! При ближайшем рассмотрении все красавицы, лакеи, юнкера оказываются нанятыми за толику малую актёрами, которым тоже надо на что-то жить -- и вот в этом она вся, суть нашей "новой аристократии": театральное действо с разной степени убедительности декорациями.

Наверное, тут авторы всё же поняли, что сказали. А вот поняли они до конца собственную концовку или нет, я так и не понял, потому что возможны разные варианты толкования этой сцены: Нина уходит от Дмитрия, чтобы не поддаваться разгорающемуся в ней самой чувству к нижестоящему, прорывается через толпу митингующих за декоммунизацию метро просветлённых особей из здобувшей обслуги на эскалатор, везущий её вверх, к светлому будущему, но тут внезапно эскалатор останавливается, потому что и сверху тоже начинается Майдан митинг, над которым полощутся (о, ужас!) красные флаги, и тогда она садится на ступени, рассеянно улыбаясь каким-то своим мыслям и тщетно пытаясь понять, кто же она, застрявшая между пластами общества во время новой классовой борьбы.

И знаете, что это мне напомнило? Да ту самую жутенькую сцену из экранизации "Собачьего сердца", где Шариков с канделябром (кстати, тоже ночью) вглядывается в собственное отражение в зеркале: "Как я здесь вообще оказался? Кто я?"
Наверное, это и есть вопрос, который рано или поздно задаёт себе практически каждый человек.