[600x467]
Сания Сагнаева
Исторические аспекты формирования самосознания уральского казачества и современные проблемы самоидентификации казаков

Социальный и этнокультурный облик казачества в прошлом определяли особенности его формирования и существования в качестве сословной группы, возникшей на основе общины "вольного" казачества. Форма организации в виде "казачьих войск" сохранила неразрывность, генетическую преемственность казачьей общины (и, шире, всего казачества) более позднего времени по отношению к казачьим "вольницам" XV-XVI вв. Этому способствовало и юридическое признание центральной властью прав казачества на владение территорией бывших "вольницы", сохранение некоторых традиционных институтов.
Эти обстоятельства во многом определили особенности самосознания казачества. Не углубляясь в исторические этапы его формирования и детальный анализ отдельных компонентов, выделим следующие. Для исторической памяти казачества характерны представления об общей исторической судьбе, родственности всех казачьих войск, едином образе жизни, сложившемся во времена "предков". Вторым по важности аспектом можно назвать представления о личной свободе каждого казака и полной независимости всего войска. Традиционная организация войска и его управление воспринимались как гарант всеобщего равенства, условие свободы и безопасности членов сообщества. Особое место в самосознании казачества занимают представления о традициях, среди которых доминируют свободолюбие, преданность воинскому долгу, коллективизм, взаимопомощь в различных сферах деятельности, физическое и нравственное здоровье, веротерпимость и пр.
Следует подчеркнуть, что в служении отечеству казаки видели главный смысл своего существования. В силу ряда исторических и политических причин оно стало восприниматься прежде всего как служение царю. Персонифицированное представление об отечестве во многом было связано с характером взаимоотношения казачьих войск с верховной властью в абсолютистском государстве: казаки поступали на службу именно царю, а не государству вообще, и наоборот, само понятие "государство" персонифицировалось в царе - конкретной личности, образе или идее царской власти. Вполне естественно, что казачество, превратившись в военно-служилое сословие, всеми своими правами и привилегиями обязанное монарху, напрямую связанное с ним сначала договорными, потом и вассальными отношениями, видело себя в числе первых защитников царя. Гражданский и военный долг казака ассоциировался, таким образом, с верноподданничеством. Особое положение казачества по сравнению с другими группами населения также связывалось с его близостью к главе государства, специфическими функциями и образом жизни.
Официальные идеологи казачества культивировали прежде всего эти моменты. Но казачеству было присуще и двойственное отношение к центру и монарху. Оппозиция центру, отдаленность от него, отстаивание независимости казачьих войск в течение длительного времени также повлияли на самосознание казачества. Этим объясняется, в частности, противопоставление казачества в целом (как особой общности) государству и другим группам населения, прежде всего "иногородним" - неказачьему населению, проживавшему на войсковой территории, и вообще "российским" ("мужикам") - крестьянам и другим жителям России. Осознание обособленности, "отдельности", характерное в прошлом для казачества, объясняется, на мой взгляд, не только его сословным положением, но и всеми названными обстоятельствами.
Казакам было присуще и особое отношение к "родной земле", которая считалась помимо прочего собственностью казачьего войска с давних времен, юридически подтвержденной высшей властью. Особые земельные права казачьей общины неоднократно акцентировались в борьбе против притязаний Центра и казачьего дворянства на общественный надел. Понятно, что посягательство со стороны советской власти на "неделимые" казачьи земли, общинный характер владений также встретило активное сопротивление не только зажиточного, но большинства рядового казачества.
Представление о своих исторических и сословных правах на землю, отличавшее казачество от других категорий служилого населения и социальных групп, сформировалось вследствие особого характера землепользования, когда владельцем земли "на вечные времена" считалось все войско, и сохранения сословных прав казачества. Чувство хозяина, полновластно распоряжающегося всеми дарами своей земли, проявилось, в частности, в бережном отношении к ней, в культе рационального природопользования. Строгая регламентация хозяйственной деятельности воспринималась казаками как естественная необходимость, смысл которой в максимальном использовании и в то же время сохранении природных ресурсов.
Таким образом, сложная природа самосознания казачества, в которой проявились исторические, социальные, географические факторы, может быть понята лишь в контексте его исторического бытия.
События Февральской и Октябрьской революций, гражданская война и первые годы советской власти в казачьих областях в Казахстане недостаточно освещены в исторической литературе. Отсутствие научных работ, содержащих всесторонний объективный анализ этого периода истории казачества, ограничивает возможности непредвзятого подхода к нему.
Вовлечение рядового казачества как военной силы в политическую борьбу между большевиками и их противниками привело к гибели десятков тысяч казаков. Трагический исход для многих из них был предопределен как "красным террором" со стороны советской власти, так и использованием их в качестве пушечного мяса белоказачьим генералитетом.
Недоверие казачества к новой власти и борьба против нее были вызваны во многом непоследовательностью "казачьей политики", стремлением превратить казака в крестьянина любым путем включая и прямое выселение. В последовавших после гражданской войны процессах расказачивания, раскулачивания и в ходе политических репрессий сотни тысяч казаков стали жертвами режима.
Разрушение традиционного уклада хозяйственной жизни и быта казачества связано не только с расказачиванием, но и теми социальными процессами, которые происходили в стране после Октябрьской революции. Ликвидация сословий, изменение форм собственности исторически определили дальнейшую судьбу казачества.
В дореволюционной и советской исторической науке неоднократно дискутировался вопрос об определении казачества в качестве сословной или этнографической группы. В зависимости от позиции авторов нередко по-разному рассматривались происхождение и история казачества. Определение казачества, с одной стороны, как военно-служилого сословия не могло объяснить этнокультурного своеобразия, особенностей этнического и исторического самосознания казачества в прошлом. С другой стороны, определение его как этнографической группы без учета социального статуса также сужало понимание специфики образа жизни и в целом места казачества в социально-политической структуре российского государства.
В соответствии с этнической типологией, сложившейся в советской этнологии, казачество чаще всего характеризовалось как этнографическая или этническая группа русского народа (субэтнос) (Ю. Бромлей, Т. Жданко, Л. Заседателева и др.). В. Бабенко и Р. Кузеев, рассматривая этнические группы народов СССР, называют казачество этносословной группой, входящей в разряд этносоциальных групп. В числе их характерных черт выделяются особенности культуры и быта, связанные с военной службой, двойственное самосознание и др. 1
Методологически важным в оценке казачества представляется следующее. Поскольку его своеобразие исторически сложилось под влиянием конкретной совокупности социальных, этнических, политических, географических и прочих факторов, для понимания отдельных сторон культурно-исторического бытия казачества необходим учет всех этих обстоятельств.
Казачество представляло собой, на мой взгляд, этносословную группу, своеобразие которой в прошлом определяли: особенности происхождения; генетическая преемственность ранних казачьих "вольниц" и казачьих войск, сложившихся на их основе; длительное историческое существование социальных, военно-правовых, хозяйственных и других институтов казачества; сословное положение казачества в Российской империи.
Этнокультурный облик казачества характеризовался: доминированием восточно-славянских народов (русских и украинцев) в составе большинства казачьих войск; участием "нерусских" народов в формировании казачества; длительными культурно-хозяйственными контактами с народами Кавказа, Сибири, Средней Азии, Поволжья, Дальнего Востока и др. Вместе с тем конкретные исторические, географические и этнические условия способствовали формированию этнокультурного своеобразия населения отдельных казачьих войск. Поэтому их нельзя считать идентичными в культурном отношении.
Самосознание казачества также имело сложную природу в силу воздействия разнообразных факторов этнического и социального плана.
Для понимания этнокультурного своеобразия уральского казачества важно, на наш взгляд, выделить следующие моменты, связанные с его историей и процессами формирования.
Образование казачьего войска на Урале в XVII-XVIII вв. имело ряд общих черт с другими казачьими "вольницами". Однако, в отличие от них, начиная со второй половины XVIII в. уральское казачество практически перестало пополняться за счет внешних источников, что повлияло на развитие демографических и социальных процессов в войске. Резкое ограничение приема в войско было связано не только с правительственными запретами и формирующейся сословной замкнутостью казачества, но и интересами самого войска. С середины XVIII в. казаки в обращениях в верховные органы власти не раз ссылались на ограниченность "источников прокормления", недостаточность их для растущего населения территории войска. Правительство, учитывая это и ряд других обстоятельств, отказалось от политики массовых переселений из российских областей, которую оно проводило во всех остальных войсках, вследствие чего "механический" прирост населения в дальнейшем не оказывал сколько-нибудь серьезного влияния на демографические процессы. Это способствовало усилению сословной замкнутости уральского казачества, большей однородности его этнического состава по сравнению, например, с Донским или Терским войсками. Возможно, в связи с этим в его среде рано укоренилось деление на "природных" и "неприродных" казаков. К последним относились те, кто был "записан" в казаки в XIX в. Чаще всего это были жители северных районов войска, их насмешливо называли "ярыжниками" 2.
Второй важный момент, повлиявший на ряд этнокультурных процессов в войске, связан с участием в его формировании многих "нерусских" народов. Среди представителей этих этнических групп и народов следует выделить татар. Татары были самой представительной группой из тюркоязычных народов в составе войскового сословия, характер их расселения на территории войска свидетельствует о давности проживания в поселениях войска. Хотя ограниченность сведений не позволяет углубить представление об их роли в формировании уральского казачества, несомненны постоянные контакты не только в качестве соседей, но разнообразное взаимодействие двух народов внутри самой казачьей общины (в частности, брачные связи). Подтверждение этому можно найти не только в фольклоре, но и в материальной культуре, обрядах, языке и пр. Более того, бЛльшая часть заимствований в материальном быту уральского казачества, особенно в период его формирования, была связана, на мой взгляд, именно с влиянием татар.
Если татары проживали на войсковых землях постоянно, то калмыки и башкиры оказались включенными в состав войскового населения в результате административного подчинения Уральскому войску (башкиры) или принятия российского подданства (калмыки). Их пребывание на территории войска регулировалось правительственными указами и предписаниями Оренбургской администрации. Калмыки-казаки преимущественно несли службу внутри войска - на Внутренней и Низовой линиях. Среди башкир почти не было казаков, они практически не участвовали и в совместной хозяйственной деятельности с ними. Влияние этих народов на материальный быт уральского казачества во второй половине XVIII-XIX в. было менее значительным, чем влияние татар, за исключением районов длительного проживания групп калмыков (после переселения большинства народа на Волгу оставшихся в некоторых станицах Низовой и Внутренней линий).
Казахи (за исключением единичных случаев) не входили в состав войскового сословия. Подавляющее большинство казахов, проживающих в казачьих поселках и на хуторах, было представлено "косяшниками" и "табунщиками", временными работниками на рыболовных и сенокосных промыслах. Однако межэтнические контакты уральских казаков с казахами во второй половине XIX - начале XX в. не ограничивались только этими сферами. Многие казаки участвовали в торгово-обменных операциях с казахскими аулами, находившимися на "зауральной стороне" и в Букеевской орде. Масштабы торговли скотом были значительными, в ней участвовали не только крупные скотоводы, но и многие рядовые казаки, проживавшие в станицах по Уралу, на Внутренней линии.
Для уральских казаков, особенно жителей южных районов войска, в прошлом было характерно свободное владение казахским и татарским языками. Эти языки лучше знали мужчины, которые общались с казахами и татарами. У части населения, связанной происхождением с уральским казачеством, традиции билингвизма в той или иной мере сохранились до настоящего времени.
Институт куначества, существовавший среди уральских казаков вплоть до 20-30-х годов, также характеризует взаимоотношения между народами. По словам некоторых наших информаторов, и сейчас сохранилось некоторое подобие куначеских отношений с казахами, причем нередко именно с теми семьями, которые были "тамырами" 3 с давних времен. "Тамыром" называли казаха, с которым поддерживали дружеские отношения нередко в течение всей жизни. "Тамыр" содействовал в хозяйственных делах казака, связанных с "зауральной стороной": мог быть посредником в торгово-хозяйственных операциях, всячески опекал его во время пребывания в ауле, встречал и провожал, предоставлял все необходимое - транспорт, провиант в дорогу. Казак пользовался гостеприимством "тамыра" так же, как и "тамыр" во время пребывания на "самарской" стороне.
Суммируя все сказанное, можно говорить о длительных и разнообразных межэтнических контактах уральского казачества. Об этом свидетельствуют многие детали материального быта, а также исторические предания, некоторые жанры и сюжеты фольклора, данные топонимики, ономастики и др. Весьма показательным в этом отношении является и двуязычие, распространенное в прошлом среди уральских казаков.
Для понимания характера взаимоотношений уральского казачества во второй половине XIX - начале XX в. с той группой населения войсковой территории, которую сами казаки называли "иногородними" или "иногородцами", важны следующие моменты. В основной своей массе "иногородцы" были выходцами из украинских и российских губерний. Они проживали на войсковых землях постоянно или временно, участвовали в сезонных рыболовных промыслах или сельскохозяйственных работах, среди них немало было и ремесленников, которые приходили сюда в поисках заработков из самых отдаленных мест. Большую часть "иногородних" составляли горожане и жители крупных станиц (преимущественно в северных и центральных районах войска).
Уральское казачество в силу своего сословного положения, сложившейся системы землепользования не могло не изолироваться от всего остального, неказачьего населения, в том числе и от "иногородних". Противопоставление "казака" "неказаку" с наибольшей силой проявилось в отношении к "иногородним". Это отмечали в прошлом многие авторы, писавшие о бытовых взаимоотношениях внутри разных групп населения территории войска. Регламентация прав иногородних на занятия разными видами хозяйственной деятельности и приобретение имущества была очень жесткой. Она определялась не только правительственными указами, но и предписаниями войскового управления. Отметим попутно, что если самими казаками множество существовавших в войске ограничений на пользование природными ресурсами (вплоть до лесных ягод и дикорастущих) воспринималось как целесообразное, связанное с рациональным природопользованием, то "неказаки", естественно, относились к ним иначе. С этим ограничениями связаны самые стойкие отрицательные стереотипы взаимоотношений между казаками и иногородними в прошлом ("казаки нам ягоду не давали рвать в лесу, к реке не подпускали" и т. п.). Не углубляясь в подробности бытовых взаимоотношений этих групп населения, отметим следующее. Характер взаимовлияния в сфере материального быта в целом определялся домонированием культуры казачества. Это проявилось, в частности, в высокой престижности внешних атрибутов некоторых сторон материальной культуры, например, "казачьей" одежды в глазах иногородних. "Исконно казачьи" традиции изготовления и ношения одежды противопоставлялись "мужичьим". То же противопоставление, хотя и менее выраженное, можно обнаружить и в системе питания, и в жилище. Исследования метериальной культуры казачества в ракурсе восприятия ее носителями дихотомии "свой - чужой" представляется одним из возможных подходов к анализу такого феномена, как самосознание казачества.
В противопоставлении казаков "неказакам" проявилось и конфессиональное обособление уральского казачества. Наибольшее число приверженцев раскола среди всех казачьих войск числилось именно в Уральском войске как в XVIII в., так и в конце XIX в. По данным М. Хорошкина, в 1880 г. среди казаков Уральского войска было более 49 тыс. раскольников, что составляло 40% населения войскового сословия. В Терском войске старообрядцы составляли, по его же сведениям, 30% казаков, в Донском - 8% 4. Среди староверов преобладали "поповцы" и "беглопоповцы" - "приемлющие священство", "беспоповцев" (не "приемлющих священства") было меньше. Большинство староверов, "приемлющих священство", относили себя к "австрийцам", т. е. к австрийскому и белокриницкому согласиям. В 30-е годы XIX в. образовалась группа "никудышников" из "беспоповцев", которых было довольно много в начале XX в. 5
"Главной опорой раскола", по словам В. Витевского, были "старые казаки, отставные чиновники и особенно их жены". Размышляя о причинах "укоренения раскола" в Уральском войске, В. Витевский пришел к выводу, что "...раскол между уральцами (исключая женщин) не есть дело фанатизма, но скорее всего лозунг для соединения поборников казачества, т. е. казачьих привилегий и вольностей... оплот, ограждающий казаков от Москвы, от нововведений" 6. Широкое распространение старообрядчества он связывал и с особым положением Уральского войска: "...коренной источник, основа и крепость уральского раскола заключаются в общественном строе, в изолированном положении Уральского войска, в его усилии... поддержать прежнее устройство самобытной и вольной общины. Желание обособиться и быть у себя полновластными хозяевами всегда делало старину привлекательной в глазах казачества" 7.
Старообрядцы были зачинщиками и идеологами многих казачьих бунтов против попыток властей реформировать те или иные стороны жизни казачьего войска. В конце XVIII - начале XIX в. происходили волнения среди казачества, связанные с введением новых положений об отправлении военной службы. В глазах казаков-старообрядцев эти нововведения означали крушение привычного образа жизни, веками существующих порядков, лишение их "старинных прав" и т. п. Таким же образом воспринимались и попытки введения единой формы военной одежды, которая олицетворяла в их глазах ненавистные "регуляторство" и "штат". Характерно объяснение причин отказа казаков от военных мундиров у И. Железнова: "не одежда, не мундиры были страшны, а штат был страшен, штат был противен" 8.
Таким образом, приверженность старообрядцев некоторым видам и деталям одежды была шире традиционной консервативности старообрядческой культуры. Многие материальные компоненты выступали не просто в роли символа, знака принадлежности к казачеству, но и обозначали сохранение "старинных прав", соблюдение "истинно казачьих" традиций, сопротивление попыткам уничтожить их. В синкретичном сознании казаков-старообрядцев понятие о "старинной вере", "старинных правах казаков", казачьих "вольностях" ("крест, борода и воля казацкая") 9 были равноценны и взаимосвязаны. Противопоставление старообрядцев, составлявших подавляющее большинство казаков, и приверженцев официального православия, в основном иногородних, усиливалось ортодоксальностью староверов, их влиянием.
Немаловажную роль в обособлении казачества от неказачьего населения сыграло относительно длительное существование в Уральском войске многих институтов казачества, связанных с ранним этапом - казачьей "вольницей", хотя многие из них в XIX в. были формальными. Общинно-патриархальный уклад жизни войска, сохранившийся здесь в значительно большем объеме, чем в других войсках, особый порядок землепользования, правила участия казаков и "неказаков" в рыболовных и других промыслах, определявшийся во многом общинным - в лице всего войска - пользованием без деления на станичные наделы, обусловили в целом неизбежность резкой дифференциации между членами этой общины, казаками, и всеми оказавшимися за ее пределами.
Интересным представляется в этом аспекте ход рассуждений писателя В. Правдухина, пытавшегося определить, "...из каких корней выросла... ненависть казачества к революционной России": "Слишком органически крепко был заквашен их своеобразный общинный мир. Веками сплетались в один плотный клубок их быт, их верования, их хозяйственный уклад. Исключительная для нашей деревни материальная обеспеченность наряду со старообрядческою неприязнью к культуре создавала и питала казачье самодовольство... Их община, где было много своеобразного, не имела никакой увязки с остальной Россией" 10.
Самосознание уральского казачества в свете всех названных обстоятельств отличалось помимо общих для всего казачества общих черт сложным переплетением собственно казачьего и религиозного самосознания, а также, на мой взгляд, большей "концентрированностью" всех характеристик казачьего самосознания. Внутренняя цельность, синкретичность самосознания уральского казачества в прошлом не позволяет, как мне представляется, вычленить собственно "казачье" или собственно "этническое" самосознание. Уместнее в данном случае говорить о несомненном превалировании сознания принадлежности к казачеству 11.
* * *
Современные неформальные объединения, связывающие свою деятельность с возрождением традиций и культуры, восстановлением правды о прошлом, "реабилитацией" казачества, представляют интерес с точки зрения понимания новых процессов, происходящих в обществе.
Феномен активной самоидентификации среди части населения, связанной по происхождению с казачеством, вызван, на мой взгляд, общественно-политической ситуацией, сложившейся в Казахстане и России за последние годы. Резкое изменение политических и духовных ориентиров, разрушение прежней системы ценностей и в то же время потребность в осознании своих корней и поиск новых форм деятельности, обеспечивающих социальную адаптацию, вызвали интерес к истории досоветского общества и казачеству в том числе. Отмечу попутно, что обращение к казачьей общине как к некоему идеалу государственного и социального устройства, гармонично регулирующего интересы всего общества и каждого его члена, в прошлом было характерно для периодов междуцарствий, смут, кризисов государственной власти. После Февральской и Октябрьской революций среди казачества также не раз возрождалось представление о "казачьем круге" как рациональном способе самоуправления.
В наше время поиски форм организации общества на демократических принципах характеризуются в ряде случаев преувеличением исторической роли и значения казачьего войска как формы первоначальной государственности, явной идеализацией прошлого казачества в массовом сознании. Появился и другой, очень своеобразный аспект восприятия казачества как особой этнической общности (субэтноса), "самобытного этноса", "новой исторической общности" и даже "многонационального народа". "Подтягивание" казачества хотя бы до уровня низшей ступени иерархической лестницы "больших и малых" народов бывшего Союза означает попытку поставить вопрос о соответствующей этому "рангу" форме государственности и всех ее атрибутах 12.
Следует также отметить, что проблемы "классификации" казачества и определения его этнического "статуса" подняты лидерами общественных движений и, на мой взгляд, мало волнуют рядовых членов и большинство потомков казачества. По полевым материалам также можно сделать вывод об отсутствии самостоятельного этнического самосознания у современных "казаков", хотя представление о своей принадлежности и казачеству у них выражено достаточно отчетливо. Сложный процесс возрождения казачества как общественное явление требует серьезного осмысления, анализа и прогнозирования. Груз негативных стереотипов, односторонняя оценка истории казачества через призму политических событий зачастую мешают пониманию современной ситуации 13.
Таким образом, обращение к прошлому казачества вызвано, на мой взгляд, поисками форм переустройства общества. Казачья община (войско) воспринимается как структура, которая может обеспечить политическую, административную, хозяйственную самостоятельность, гарантировать безопасность своих членов, их реальное равенство и т. п. и в конечном счете заменить существующие ныне неэффективные формы управления. Возрождение патриотических и трудовых традиций, нравственных норм жизни казачества призвано противостоять бездуховности общества людей, "не помнящих родства". Восстановление "духа казачества" (очень характерно такое представление: "Казаки не нация, а состояние духа"), приобщение к нему не только являющихся прямыми потомками казаков, видится энтузиастам казачьего движения как путь возрождения всего русского народа 14.
Эти общие наблюдения, однако, нельзя прямо соотносить с конкретными общественными объединениями, ассоциирующими себя с казачеством. Диапазон их политических и культурных программ достаточно велик: от крайних, требующих реставрации казачества как военного сословия с возвращением его "исторических" прав и привилегий, восстановления бывших казачьих земель в пределах особых автономий, до таких, которые возникли и существуют как культурные, патриотические и миротворческие общества. Они обычно называют в числе своих задач пропаганду казачьих традиций, сохранение исторических памятников, восстановление культурной преемственности поколений и т. п., признавая невозможность реставрации казачества в его прежнем виде.
Заслуживает внимания и конкретное социальное творчество масс, попытки интегрирования некоторых форм казачьего самоуправления, хозяйствования, военно-патриотического и семейного воспитания в современную практику, возрождение нравственных ценностей казачества. Вместе с тем очевидны отрицательные последствия "реставраторских" установок относительно казачества, попыток осуществления социальной утопии, проявляющихся в обострении межнациональных отношений, иллюзорности исторического самосознания, социальной и политической дезориентации самих сторонников восстановления сословной группы.
* * *
Какие тенденции характерны для современных общественных организаций уральских казаков? Если сравнить ситуацию возрождения казачества в конце 80-х - начале 90-х годов с современной, можно выделить следующие моменты.
1. В настоящее время лидеры казачьего движения не поднимают вопроса о территориальной автономии в пределах Казахстана, поскольку это требование вызвало резко негативную реакцию среди казахского и русскоязычного (неказачьего) населения. Создание общественной организации в форме казачьего войска также снято с повестки дня в силу тех же причин. Формами ныне существующих в Западном Казахстане общественных организаций стали казачья община и казачье историко-культурное общество. Существует также так называемая "казачья фракция" в городском маслихате (семь депутатов - казаки), которая держится обособленно от обеих групп, имеет свои особые установки. В своей деятельности эта группа открыто ориентируется на Союз казачьих войск России, тогда как вышеназванные организации достаточно дистанцированы от него.
2. Казачьи организации занимают лидирующее положение среди всех движений и организаций славянского населения Казахстана. Если последние в целом пассивны, то казаки предпринимают серьезные попытки внедриться в разные сферы общественно-политической и экономической жизни. Активно участвуя в решении экологических проблем в Западном Казахстане, они объединяют усилия с другими общественными центрами, прежде всего с бывшим "Азатом" - "Едиль-Жаикской казахской общиной". Так, казачьи организации неоднократно обращались к президенту Казахстана по поводу организации охраны рыбных ресурсов Урала и озера Челкар. Настойчивость казаков сыграла положительную роль в запрете на сооружение современного "учуга" - затопленной понтонной переправы в нижнем течении Урала, который преграждал бы ход рыбы из Каспийского моря вверх по реке.
3. Члены "казачьей фракции" маслихата и казачьей общины проявляют высокую активность в предвыборных кампаниях, в противостоянии попыткам местных властей самовольно увеличить размеры платы за коммунальные услуги. В настоящее время "казачья фракция" выступает с инициативой создания школы с российской программой обучения.
4. Статус современных потомков уральских казаков - один из острых вопросов. Известно, что они не относятся официально к этническим меньшинствам Казахстана. Но вместе с тем они активно участвуют в деятельности Ассамблеи народов Казахстана, сотрудничают со всеми национально-культурными центрами региона. Одни казаки считают неформальное представительство в этой организации свидетельством признания их особого статуса (малого народа, этнической группы), другие воздерживаются от участия в работе Ассамблеи, считая ее декоративной ширмой, заслоняющей и нивелирующей их подлинные интересы.
5. Определить количественные параметры миграционных процессов среди казаков очень трудно, поскольку в статистических данных они не выделяются из группы русских. Поэтому остановлюсь лишь на вопросе об установках на миграцию, отличающих казаков от славянского населения региона. При достаточно низком уровне гражданской идентификации (что характерно для большинства русских в Казахстане) казаки демонстрируют иное представление о своем месте в историческом прошлом и в современном обществе, в частности о родной земле, родине. Для них земля предков - это территория бывшего Уральского казачьего войска, и "историческая родина", таким образом, ассоциируется не с Россией, а западными областями Казахстана. Выше уже отмечалась эта черта исторической памяти уральских казаков, утративших представление о своем выходе из конкретных регионов России уже во второй половине XIX в.
Миграционные потоки казаков направлены в основном в соседние области России - Оренбургскую, Самарскую, Саратовскую и Волгоградскую. Отвечая на вопрос о районах, предпочтительных для выезда на постоянное жительство, многие называли районы Оренбургской и Самарской областей, прилегающие к Западно-Казахстанской области, считая их частью бывших казачьих земель. Многие казаки выражают уверенность, что и после переезда они окажутся среди "своих" - уральских, оренбургских (илецких), самарских казаков, смогут получить землю из "казачьего надела", служить в казачьих воинских формированиях.
Трудовая миграция казаков из Казахстана осуществляется в виде найма на временную (сезонную) работу и по вахтовому методу в соседние области России. Масштабы этой миграции определить трудно, также сложно назвать формы и размеры экономических контактов "казахстанцев" с российской стороной. Можно лишь отметить, что многие казаки, переехавшие в Россию, не прерывают связей с оставшимися. То есть миграция казаков не носит "безвозвратного" характера, новые российские граждане поддерживают контакты с оставшимися не только как с родственниками и друзьями, но и как с партнерами по бизнесу. Существует представление и о казачьей солидарности и взаимопомощи в разных сферах между бывшими казахстанцами и теми, кто остался ими.
Таким образом, современное казачье движение демонстрирует новые тенденции: опыт сотрудничества с другими общественными организациями и властью, попытки включения в представительные органы, активное участие в общественно-политической деятельности. Однако масштабы этих процессов не следует преувеличивать. Замечу в заключение, что вопросы внутренней жизни казачьих общин, их взаимоотношения с российскими казачьими организациями, отношение казаков к новому земельному законодательству, проекту нового закона о языке и др. были опущены как выходящие за пределы объема одной статьи.
Примечания
1 Кузеев Р. Г., Бабенко В. Я. Этнические и этнографические группы в СССР: Препринт доклада. - Уфа, 1989. - С. 5-6.
2 Малеча Н. М. Словарь русских народных говоров среднего и нижнего течения реки Урал (диалект уральских (яицких) казаков). - Уральск, 1976. - Т. 4. - Ч. 1. - С. 1695-1696.
3 Тамыр в тюркских языках - приятель, друг, товарищ.
4 Хорошхин М. П. Казачьи войска: Опыт военно-статистического описания. - СПб., 1881. - С. 152.
5 Короленко В. Г. У казаков // Рус. богатство. - 1901. - #11. - С. 167.
6 Витевский В. Н. Раскол в Уральском казачьем войске и отношение к нему духовной и военно-гражданской власти в конце XVIII в. и в XIX в. - Казань, 1878. - С. 386.
7 Там же.
8 Железнов И. И. Уральцы. Очерки быта уральских казаков. - СПб., 1688. - Т. 3. - С. 143.
9 Там же - С. 143.
10 Правдухин В. По излучинам Урала. В лесной степи. Путевые заметки и воспоминания. - Л., 1926. - С. 75.
11 Сагнаева С. К. Казаки // Народы России: Энциклопедия. - М., 1994. - С. 169-174.
12 Не углубляясь в причины возникновения этого представления среди части потомков казачества, сформированного в программных документах и выступлениях лидеров неформальных объединений, отмечу, что они могут быть поняты в контексте широко распространенных представлений о национальной государственности как единственной возможности полноценного существования народа. Интересно, что аналогичные тенденции отражены в программах многих эмигрантских организаций казачества, возникших за рубежом в 20-30-х годах.
13 Сагнаева С. К. Состояние и перспективы развития межэтнических отношений в г. Уральске Казахской ССР // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. - М., 1991. - (Сер. А: "Межнациональные отношения в СССР" / Ин-т этнологии и антропологии РАН; Док. #11).
14 Аверин И. А. Уральское казачество в Казахстане: история и современная этнополитическая ситуация // Среда и культура в условиях общественных трансформаций / Моск. Центр Карнеги; Ин-т этнологии и антропологии РАН. - М., 1995. - С. 165.

http://www.carnegie.ru/ru/pubs/books/volume/36315.htm