Во что ты, дура, выросла – в это чудо, что не выносит мейлы и ай-си-кью?
И говорит: «Я часик ещё побуду», и виновато просит: «Давай, спою?».
(А петь не может вовсе, ещё при этом гитару носит гордо, как красный стяг).
Но любит думать: стану совсем поэтом, и всё, конечно, будет совсем не так.

Ещё три дня и всё, и апрель наступит, завертит время тысячью веретён.
Тебя вообще так мало народу любит, ну есть и есть, а нет – да из сердца вон.
А кто любил – так всем уже надоела гитарой этой, рифмами и нытьём.
Родиться, девочка, это ещё полдела, и цель была, как видишь, совсем не в том.

Сейчас программа-максимум – выжить к лету и убедиться в том, что была права.
Ох, как же одинаковы все советы, что люди очень любят тебе давать.
Да ты не злись, mon cher, ты сама такая, да и вообще не слушай, нашла кого.
Ты видишь журавлей золотую стаю и ненавидишь всех их до одного.

Ори, размазывай по конопатой роже слепые слёзы, бей кулаками в пол,
Ну сколько можно, боже, одно и тоже, который вечер так вот уже прошёл.
Ты можешь выбрать правильную дорогу и можешь жить так круто, что просто ух,
Но только вот боишься ты очень много, и злишься, если это сказали вслух.

А, впрочем, смысл бессильных твоих истерик – не быть закрытой, запертой, ни-ког-да.
Тогда копи отмычки и бейся в двери, а остальное – полная ерунда.