Второй год уже живём в Москве, оказывается. Большие какие.
Я не хочу заниматься экономикой.
Я зачитываюсь биографией Цветаевой и четвёртый день уже обитаю в начале двадцатого века, где Коктебель, революция, эмиграция и много разлуки.
Сегодня жгли свечки, слушали Земфиру и смотрели в окно часа два подряд.
Я напеваю Москве Рахманинова и Флёр. Москва слушает внимательно и равнодушно.
Я скучаю по каждому, кто не рядом.

***

мне восемнадцать, и всё, что я заслужила –
это сладчайшее право не возвращаться.
брызги оконные,
город, бегущий в жилах,
дым, замирающий в небе,
мне восемнадцать.

я не желаю ни вырасти, ни окрепнуть,
я не хочу ни в цепи, ни в толпе, ни рядом.
господи, господи, господи, как не слепнуть,
раз мироздание вспыхивает под взглядом!

с каждой победой уверенно сатанея,
с каждой бедой становиться чуть-чуть бессонней.
мне восемнадцать – и нет ничего больнее,
нет ничего веселее и невесомей.

нежный мой, нежный, мой клавишный и домашний,
я уведу тебя ночью, открой мне двери,
там, где мы будем, там радостно, странно, страшно,
с этого дня ты не будешь ни в чём уверен.

с этого дня ты не сможешь нигде согреться –
в тёмных зрачках поселился бессонный ветер.
я растреплю тебе волосы, выжгу сердце,
это, хороший мой, лучшая ночь на свете.

скоро зима, и уже не отступишь – поздно.
лета не будет. не смей говорить о лете.
кто-то нас видит, всезнающий, вечный, грозный,
но – завороженный
нашим
хмельным
бессмертьем.