В детстве я ходила на танцы. Первое занятие я была в восторге, второе под конец стало скучным, а на третье идти уже не хотелось совсем, ибо а как же гулять. Через три года у меня родился братик и родители были слишком заняты им, чтобы воспрепятствовать в принятии некоторых взрослых самостоятельных решений.
Первым моим взрослым самостоятельным решением было бросить танцы.
Теперь я жалею, что меня не заставили пинками туда ходить, а ещё, что не отдали к тому же в художественную и музыкальную школу. В музыкальную, о небеса, особенно в музыкальную.
Уважаемые господа люди! Уважаемые москвичи, я бы даже сказала. Если семнадцатилетний оболтус хочет в музыку, а музыка его не хочет, есть ли у него какие-нибудь пути к спасению, кроме убиться чем угодно и как можно скорее? Оболтус к тому же студент, то есть, бедный. Иначе говоря - есть ли в Москве музыкальные школы, в которых берут убожества и учат играть на фортепиано?
Вы бы меня очень выручили, да.
Потому что ужас же какой-то.
Музыка - непонятная, невероятная, потрясающая сила, на пороге которой я стою и извожусь от требования смотреть и руками грязными не лапать. Умри, неудачник.
Поэтому, наверное, опять про музыканта.

***

Моя дорогая, день тянется, словно век, плетётся, как пёс в надоевшую конуру. Сегодня я создал мелодию тёмных рек и тёплых деревьев на летнем сухом ветру. Совсем как ты любишь – там много искристых нот, она рвётся кверху, как стая безумных птиц. И музыки этой наверное кто-то ждёт, а я никогда и не знаю имён и лиц.
Я помню, ты мне обещала найти восток, там очень спокойно и будут сбываться сны, а я отвечал, рассмеявшись, что не дай бог, потом мы молчали и ждали всю ночь весны.
Ведь нет у тебя чёрно-белой моей тюрьмы, а есть небеса и любая из всех планет. Я нем и прикован, я слишком тяжёл для тьмы, чтоб с бьющимся сердцем бежать за тобою вслед.
Моя неземная, я стар, бесконечно стар, во мне, милый друг, слишком много других людей. Они – это бред мой, мой главный ночной кошмар, а ты удивлялась, что я становился злей. Они беспокойны, они говорят: играй, играй, будет легче, играй, а иначе – зря.
Я мчался за ними среди облаков и стай, садился за клавиши и создавал моря.
Я счастлив бываю, лишь если звучит рояль, но в снах и туманах, я вижу твоё лицо. А ты удивлялась, откуда во мне печаль, я жил сотни жизней и сотни на мне рубцов.
Тебя же, родную, не вытравить, не стереть, мне нужен твой смех, твои руки, твои цветы, ты – самая чистая нота в моей игре, и я обречён умирать в волшебстве, а ты - ты, солнце над морем, ты, горечь, ты, соль его - растравливать раны того, кто приходит пить.
Зато, моя радость, не будет ни одного, кто сделал глоток и посмел бы тебя забыть.
Прости, я не смог разучиться дышать тобой, искать тебя взглядом и ждать на исходе дня. Но всё хорошо, лето пахнет сухой травой, и ангелы, кажется, слышат ещё меня. Им нравится море и мой бесконечный путь. Но стоит тебе улыбнуться и сделать шаг – они замолкают и смотрят, боясь вдохнуть.
И что б я ни делал, я вряд ли сумею – так.