Изучая реальность, я все меньше уважаю мистицизм. Да, бывали времена, когда мистицизм оказывался прогрессивной оппозицией к текущему на тот момент (теократическому) строю. Но это не является признаком прогрессивности мистицизма, скорее показывает, насколько страшными были тогда времена. Да и вообще, прогрессизм этот был того же типа, что и прогрессизм любой другой ереси. А ересь – это культурный прогресс «от противного». Да и то – только если она победит официальную доктрину. Но тогда она сама становится официальной доктриной.
Вообще, культурный прогресс – весьма спорное понятие. Правильней было бы говорить о культурном развитии. Но, опять же, приверженцы определенного культурного течения держатся за свою маленькую догму, считая своих последователей порождением деградации. Мы все хорошо знаем это на примере взаимных культурных оценок ближайших поколений – родителей и детей.
С развитием культуры человеку стало тесно в реальности. Тут очень кстати была религия, но она всегда очень жестко регламентировалась собственным руководством, чтобы давать слишком уж широкий простор для творчества. Да, так появлялись ереси, и так они уничтожались. Но каждый век Церковь теряла все больше зубов, и вот однажды она не смогла больше сопротивляться своим критикам. И плотину прорвало.

«Да-да» - это детский лепет. В нем еще нет мистики, но уже есть заведомо неадекватная оценка реальности. Возведя эту неадекватность в норму, люди получили такое странное явление, как дадаизм. Оставалось только оправдать детский лепет псевдо-умными концепциями – и получился сюрреализм.
Сюрреалисты делали своими произведениями свои сны. Сальвадор Дали характеризовал свое творчество как попытку анализа иррационального. Это ли не самый настоящий мистицизм, возрожденный в очередной культурной ереси ХХ века?

Как я уже говорил, я не уважаю мистицизм. Прочитав свою дозу оккультной литературы, я почерпнул оттуда лишь понимание воздействия тайны на сознание, готовое (или подготовленное) к ее восприятию. И воздействие этой же тайны на сознание, запуганное и дезинформированное на этот счет. Тут я полностью согласен с ЛаВеем – он характеризует магию именно как ветвь психологии. Вообще-то говоря, психология как таковая, благодаря популизму, из науки давно превратилась в магию (например, всеми нынче любимое и всем известное нейро-лингвистическое программирование, эта игрушка для ленивых, эконом-комплект психологии на тарелочке с голубой каемочкой, плацебо для слабых духом). Только в классической магии для создания обстановки тайны используются чуждые языки, а в психологии – сложные слова и концепции. Вот вы знаете, что такое «архетип»?
Но это и всё, что имеет место быть в мистицизме. Попытка найти высший смысл в снах или галлюцинациях (уместно вспомнить Кастанеду) – это лишь удовлетворение детской нужды в сказке, эскапизм, но никак не «попытка изменить реальность», чем похвалялись сюрреалисты в свое время. Реальность посмотрела на этих чудаков, взяла себе на содержание самых интересных (недаром Сальвадора Дали прозвали Avida Dollars), а остальных вышвырнула за борт. Не отсюда ли произошла ненависть сюрреалистов к экзистенциализму?

Экзистенциализм, сводный младший брат сюра, тоже родился в Париже. Экзистенциализм – философия существования, что видно из названия – был пробуждением после того самого сна, смысл в котором пытался разглядеть сюр. Причем это было пробуждение не только ото сна, но и от полудремы обыденности. И это пробуждение носило весьма агрессивный характер – характер медведя, пробужденного от зимней спячки. Неудивительно, что тут же начали возникать проекты по взрыву Эйфелевой башни, заигрывания с социалистами и так далее. И это течение существует в той или иной форме до сих пор. Чак Паланик – самый настоящий экзистенциалист.

Для ересей двадцатого века характерен деструктивный характер. Все они недовольны действительностью, и все они хотят ее взорвать. Интересно, что при этом они оспаривают друг у друга право это сделать. Казалось бы, и Дали называл пускание поездов под откос отличной забавой, и Камю в своих повестях убивал людей со скуки или оправдывал Калигулу – но они видят разницу. По крайней мере ее видит Рамон Гомес де ла Серна, друг Дали, писавший про него эссе, но не успевший, увы. Видимо, разница в том, чем эти направления хотят заполнить постэкзистенциальный вакуум. Сюр с высоты своего легитимизированного бреда считает экзистенцию слишком приземленной и плебейской, чтобы искать рациональные способы создания рационального мира. А я вижу в этой позиции лишь безумие и оголтелый фанатизм бешеных собак, не желающих признавать свое бешенство.

Песни Мэрилина Мэнсона нравятся мне больше, чем картины Сальвадора Дали. Они оба выражают то, что видят, но Мэнсон смотрит в дремлющий окружающий мир и пытается растормошить его хлопаньем по щекам, дерганьем за уши и поливанием холодной водой; Дали же звал мир за собой глубже в сон.

Когда-то давно у меня были ночные кошмары: я просыпался, но через некоторое время понимал, что мое пробуждение мне приснилось, снова просыпался – и снова это было пробуждение в сон, и так несколько раз. Может быть с тех пор у меня остался страх заблудиться во снах. Может быть я не люблю мистицизм именно за это.


P.S. Сны редко звучат, а экзистенция редко бывает красива. Может быть поэтому я не слышал ни про одного музыканта-сюрреалиста или художника-экзистенциалиста?