79.

Тюремные новеллы

Август 2002 года.

«Всяк человек счастлив ровно настолько, насколько он того счастья достоин» - говорила мне как-то в прикаспийских степях одна мудрая калмычка, изрядно потертая шершавым наждаком жизни.

Где твой черный пистолет?
Настя Овечкина 28-ми лет отроду -девушка некрасивая, худосочная и болезненная, с тихоньким голосочком и личиком смиренной монашки. К ней даже в праздничный день с непристойными предложениями не пристают, а с пристойными уж тем более. Это случилось как раз в день праздничный. Настя брела по городу и была у ней надобность позвонить подружке. Рядом оказался военкомат, и пьяный дежурный прапорщик любезно позволил попользоваться аппаратом. После он вынул бутылку водки, кусок ливерной колбасы, луковицу, разлил по стаканам и предложил девушке «засадить» по случаю праздника. «Засадили», поговорили. Прапорщик собрался в киоск за другой бутылкой, а Насте, чтоб в ожидании не скучала, дал поиграть заряженным пистолетом. А девушке пистолет-то как раз был надобен, и она его умыкнула тут же, а после запрятала в надежном месте. Через день похитительницу нашли, пистолет – нет. Суд приговорил Настю к шести годам. Это ее вторая ходка за колючую проволоку.
Насте Овечкиной от рожденья предписано быть несчастливой – наказанье за непутевых родителей. Ее смутная детская память о папе-маме – матерный крик и пьяный отец бежит с топором по деревне за пьяной матерью. Потом детдом с побоями, издевательством и первая отсидка за кражу. Старшие девки красть заставляли, вот и попалась.
Мы познакомились с Настей в женской колонии в поселке Восточный, Кировской области (200 км на восток от Кирова). Сидим в каптерке наедине. Настя здесь далеко не авторитет, потому одета в какую-то рванину и обута в растоптанные матросские гады (ботинки из грубой кожи). Стыдливо прикрывает ладошками дырки в чулках на острых коленках и прячет глаза. На мой наверно нелепый вопрос о так называемом женском счастье с грустной ухмылкою отвечает: «Кому я нужна такая пропащая? Путевый мужик меня не возьмет, а с пьяницей жить – только мучиться…»
Если у Насти и была в жизни какая-то радость, то это ее младшая сестренка. Такая же детдомовская бедолага и единственная родная душа во всем белом свете. Вспоминая сестру, Настя несколько оживляется, и ее бледные губы трогает призрачная улыбка. Но два года назад сестренку зверски убили. Настя знает, кто это сделал. Потому-то так нужен ей тот злосчастный пистолет, за который сидит. Уже через пять лет Настя выйдет на волю, застрелит тех изуверов и снова в тюрьму. Такова у нее судьба, от которой никуда не уйдешь. Ведь не зря же попало в ее руки оружие. Просто так прапорщики случайным девушкам пистолеты не раздают… Значит на все воля извне, и как я не пытался отговорить Настю от задуманного, поведать, где пистолет – бесполезно. Рожденная во зле она обречена служить злу пожизненно.
По-детски застенчиво Настя просит у меня докурить окурок и, получив целую пачку сигарет, искренне радуется, как дитя, столь неожиданному везению…
* * *
Татьяна Кобылина – веселая, разбитная воровка, легенда женской колонии. В свои 55 лет имеет уж 9 ходок. Общий тюремный стаж 32 года. С гражданином корреспондентом сама вызвалась побеседовать. Татьяна среди своих женщина уважаемая, никакая-нибудь безотцовщина, а из приличной интеллигентной семьи - мать скотница, отец тракторист. Оба, шутка ли сказать, ударники коммунистического труда в прошлом! Все старшие братья и сестры в люди вышли и только она, самая младшая, «ступила на скользкий путь». В школе была отличницей, но в четырнадцать лет у директора школы кошелек украла. Надо было доказать одному бывалому человеку, что и она не лыком шита… Но опозорили так, что перестала считать себя человеком. «До сих пор я себя презираю. Воровка и есть – воровка…, а вор должен сидеть. Я вот буквально на днях выхожу, а месяца через три снова сюда вернусь. К зиме как раз свиней на зоне резать начнут, мяса поем». Речь у Татьяны образна и красива. Не ступи она на скользкий путь, заседать бы ей в Госдуме. «Последний-то раз я за что попалась – у Одноногого водку пили, Одноногий уснул, а украсть у него нечего, кроме протеза. Кто протез купит? Увела поросенка, продала старухе соседке. Старуха на суде говорит, я ведь думала это ее поросенок, Татьяны! Я прямо в клетке расхохоталась! Ты что, говорю, дура старая, ты же знала, что я с неделю назад из тюрьмы вернулась – откуда у меня поросенку взяться?!»
У Татьяны толковая дочка – врачиха, внук и непьющий зять. «Как-то ехали по этапу, с каким-то солдатиком в тамбуре перепихнулись, я и забеременела. Брат мой с женой бездетные, говорят мне, Татьяна, отдай ребеночка, мы воспитаем. Только никогда не рассказывай, что ты ее мама. До восемнадцати лет дочка думала, что я ее тетка. «Ой, тетя Таня опять из тайги вернулась!» А однажды мне выпить так захотелось, и украсть нечего. Я у нее денег прошу, не дает. А знаешь, говорю, что я твоя мать родная, а ты мне на бутылку жалеешь! Сначала ей плохо было, потом привыкла. Зять говорит, давай к нам, маманя, жилье позволяет, с ребенком нянчиться будешь. А я говорю, ну ты и дурак! Я же у тебя последние штаны украду, пропью!»
В каптерку входит начальство.
- Вятская тюрьма самая лучшая из женских тюрем России! – весело и с восторгом восклицает мне в диктофон Татьяна.
Начальство благостно улыбается.

Мошенница
Светлана Ивановна женщина симпатичная, два высших гуманитарных образования. Одета приличней всех. На воле работала учительницей русского и литературы. К ней даже муж на свиданку ездит. В женской колонии это большая редкость, когда на свидание приезжает муж. Цыганок, правда, мужья навещают часто, им и посылки с витаминами, разносолами шлют. К русской лишь в кои веки приедет старушка-мама, если, конечно, такая есть. Светлана Ивановна, как и все тут – рецидивистка, то есть мотает не первый срок. За мошенничество. «Учителям денег не платят, а детей кормить надо». У Светланы Ивановны пятеро детей своих и двое приемных.
- Не понимаю, зачем вам, мошеннице, приемные дети? Чтобы получать какие-то льготы?
- Вы и не поймете, и я не буду на этот вопрос отвечать.
Скромность Светлане Ивановне не присуща. Она откровенно кичится своей образованностью и обещает провернуть на воле еще такие дела, которые принесут ей богатства несметные.
- С моим-то умом я знаю, как это сделать! Знаю, но не скажу!
Но это навряд ли? Никакого достойного вклада в мошенническую науку Светлана Ивановна не привнесла. Она всего лишь мелкая «пирамидчица» на вятском уровне. И подлинность ее дипломов «при нынешнем развитии полиграфии» вызывает сомнения.
- Но если вы такая умная, почему не можете заработать честно?
Ответы просты, как у нерадивой школьницы: во всем виноваты: «такая жизнь», «слабая власть», «российское беззаконие». Хотела создать благотворительный фонд, так чиновники не разрешили из-за судимости.
Это тот случай, когда чиновники правы – пусти козу в огород… Ее энергичность помноженная на глупость наверно еще не раз приведет Светлану Ивановну на тюремные нары.
- Напишите в газете, пусть благотворительные организации пришлют нам сюда одежду, обувь и что там еще, - указывает она напоследок. – Видите, вон в каких обносках женщины ходят.
Кроме Светланы Ивановны ни одна заключенная попросить о подобном не догадалась.

Похитительница телевизоров
Замухрышка Людмила уж третьи сутки томится в карцере. Курила в неположенном месте. На вид ей 15 лет, на деле 24. В жидких косичках бантики из бинтов.
- Заключенная Сидорова, - звонко рапортует она при виде начальства, - статья (такая-то), начало срока 2-е декабря 2000 года, конец срока 2-декабря 2004 года!
- За что сидишь – спрашиваю Людмилу.
- Телевизор украла.
- Зачем?
- Муж у меня болел, туберкулезник, лекарства надо было купить. А оно дорогое.
- Любишь мужа-то?
- Да так, не знаю?
- Приезжает он к тебе?
- Не-е.
- Письма пишет?
- Не-е.
- Какой телевизор-то сперла?
- Не знаю, большой такой.
- И как же ты, такая пигалица, его унесла? Поди муж помогал?
Людмила смущенно молчит, опустив головку. Вот-вот расплачется.

Искушенные дьяволом
В этой женской колонии 350 человек. Самый молодой и веселый отряд – «вичевки», то есть ВИЧ-инфицированные. 37 человек. Они изолированы от остальных мощными решетками. Публика от восемнадцати и слегка постарше. Все наркоманки, наркоторговки. Только две местные вятские, остальные с Тюмени. Вятке с этим злом повезло – область бедная, никаких природных ископаемых, следовательно, и денег нету. А чем меньше в области денег – меньше наркотиков и проституции. В Тюмени, понятно, нефть, нефтедоллары, и туда косяками прет всякая наркосволочь, чтобы сажать тюменских на иглы, пользуясь их природной отсталостью. Для русского человека хорошо даже, когда уровень зарплаты не дотягивает до уровня его умственного и культурного развития, как то у вас, например. Но если наоборот – это трагедия. Темный человек при деньгах – верный раб наркобизнеса. Известно, что наши нефтяные тузы далеко не беспорочны в деяниях. И среди здешних «вичевок» немало дочерей нефтяных баронов. Так по закону Природы иные ловкие папы расплачиваются детьми за свои неправедные богатства. Папа Оксаны, приватизировал скважину и купил дочке машину, чтобы его родня – харьковские лапотники – «кипятком ссали от зависти!» Зато тюрьма смирила у дочки гордыню: «Лучше бы он купил хорошую плеть да порол меня раз в неделю…!»
«Вичевки» в отличие от других все прилично одеты, упитанны. У них и паек сытнее и с воли подогревают. Подбадривают себя тем, что ныне почти вся Тюмень ВИЧ-инфицирована, а на миру, как говорится, и смерть красна. От наркотиков на воле ни одна не зарекается. «А теперь уж какая разница? Старость нам не грозит, почему бы остаток лет с кайфом не провести?» На вопрос: что есть наркотики? – уверенно отвечают: дьявол! «Вы знаете, как он наркоманам помогает?! Скажем, денег нет, а доза нужна. Где взять? Идешь воровать на рынок. Вот вы своруете, вас тут же схватят. А наркоман – мы все по себе знаем – может на глазах у нескольких охранников, продавцов спереть с прилавка любую вещь и его будто не замечают! Ну, кто помогает, если не дьявол?»
- Но если он так помогает, что же он от тюрьмы вас не спас?
- Так ведь есть и другая сила, - философски рассуждают девчонки, - дьявол искушает, Бог наказывает, это жизнь…
* * *
Когда я ехал на Вятку поездом «Вятка», по вагону прошла молва, что в соседнем «спальном» вагоне сам губернатор Владимир Нилович Сергеенков едет. Люди видели, как он выходил из метро – областной бюджет экономит. Губернатор ехал в одном купе со своим помощником, опять же из соображений экономии.
- Воруют? – спросил я губернатора прямо.
- А где не воруют? – спросил меня он. – У меня вон уже три раза садовый домик обворовали. Но уровень цивилизации государства определяется не количеством воров, а степенью гуманности к его старикам! – многозначительно похлопал мне по колену Владимир Нилович. - Будете в поселке Восточном, после тюрьмы загляните в Дом ветеранов. Такого нигде в мире нет, кроме как на Вятке и в передовых странах Европы. Мы сейчас по всем районам области такие дома открываем!
Дома ветеранов от советских «домов для престарелых» отличаются тем, что здесь каждая старушка иль старичок живут в отдельной уютной комнате, не собачась с соседями по поводу храпа и прочего. В комнатушках всякая мебель, телевизоры да иконы. Здесь же спортзал со скакалками, гантелями, велотренажером. Во дворе парнички с огурцами, томатами. Грядки со всякой зеленью. И никаких тебе камер, карцеров и колючей проволоки. Стережет старичков лишь одна миловидная девушка, если что там врача или прочую помощь… «Еще не померли, а уже в раю» - этак странно подшучивают старики и наперебой делятся своим запоздалым счастьем. Что ж, «всякий человек счастлив ровно настолько, насколько он того счастья достоин» - вспомнились мне опять слова мудрой калмычки.
С этой приятной мыслью поехал я дальше, на самый северо-восток Вятки, в лагеря мужские.


Скорбное место
В непролазной тайге на северо-западе Пермской области есть озеро Адово площадью в 370 га. Каждый год в мае месяце вода в том озере словно бы закипает, три дня и три ночи шумит, пузырится, пенится. А причина тому - в 17 веке на берегах озерных тайно поселились беглые рабы известных уральских заводчиков Демидовых. И было их, беглых, якобы сотни семей. А когда розыскные отряды обнаружили поселенцев, то всех в том озере за три дня утопили. Потому вода три дня и «кипит». Других толкований «кипению» нет, поскольку ученые никогда в пучину озерную не ныряли. К тому же водовороты здесь страшные – обратно не вынырнешь. И щуки в озере таковы, что диких гусей целиком проглатывают.
С тех темных времен и по сей день места здешние считаются скорбными, и на сотни верст от озера Адова сплошь тюрьмы, колонии, лагеря. Обособленная страна, Вятлаг называется. Размахи Вятлага – 12 000 квадратных километров, узников ныне тут порядка тысяч пяти, а в «хорошие времена» - в начале 50-х - и более 30 000 было. Столица Вятлага поселок Лесной, что на самом северо-востоке Кировской области. Проживают в Лесном все больше тюремные надзиратели, да те, кто на волю вышел, а ехать некуда. В какую сторону здесь не ткнись – волчья тайга, да колючая проволока, лесоповал, да зэковские кладбища с провалившимися могилами. Даже женщины в кителях да погонах. А дети в поселке Лесном играют в зэков и надзирателей: «Иванов, падла, встань в строй!» - «Можно обратиться, гражданин начальник?» - «Можно - будешь у Маньки на воле спрашивать! А у нас - разрешите!»
Самое яркое событие последних лет в поселке Лесном это выборы «Мисс Вятлаг». Неподкупное жюри, интриги, слезы и первая коронованная красавица, отличница вохра, поразившая от крутого бедра из «ТТ» 9 мишеней из 10-ти!

Только книжек им тут не хватает
Колония номер - 28. Особый режим. И сидят в этой колонии по особо тяжелым статьям аж до 25 лет. От поселка она далеко в тайге и женская ножка здесь на грубые дощатые тротуары еще никогда не ступала. Толпы заключенных, годами не видевшие живую бабу, в упор удивленно таращились на ногастую и грудастую, невесть откуда появившуюся на зоне симпатичную молодуху с фотокамерой на плече. То была Катя Лушникова из кировского отделения «Комсомолки». Как назло рядом с ней мельтешила какая-то тень, то и дело перекрывая зэкам полноценный обзор. То был ваш странник.
По случаю приезда корреспондентов в зоне выставили духовой оркестр, и трубачи в полосатых робах, зябко ёжась на холодном ветру, громко грянули бравые марши.
Среди всей разношерстной публики мое внимание привлек двухметровый детина с широченным лицом и пудовыми кулаками. Он оказался вполне добродушным таким собеседником. Назвался Андреем Смирновым и поведал свою нехитрую историю. Проглотил как-то с получки литр водки, а может и более, купил тортик «Полет» и пришел в гости к любимой женщине. Пришел, а там какой-то мизгирь сидит, этакий пьяный и неприветливый. Ну, слово за слово… Андрей уж точно не помнит, как оно вышло: то ли он мизгиря кулаком припечатал, то ли тот сам ему на кулак упал, но увезли бедолагу якобы с сотрясением головного мозга… «А откуда там мозгу взяться? – недоумевает Андрей, - Если бы таковой имелся, то парень бы сразу ушел без всяких разборок!»
В одной из камер нас познакомили со спортсменами-рэкетирами из Самары. Крепкие такие ребята, приятно посмотреть.
- А вот признайтесь мне, мальчики, - пошла на них грудью моя коллега, - чего вам здесь в этой неволе больше всего не хватает?
Мальчики сконфуженно заулыбались и деликатно смолчали.
- Катя, я тебе потом объясню, чего мальчикам здесь больше всего не хватает, - предложил я коллеге.
- Наверное, книжек хороших, да? – настаивала она.
От столь неожиданной мысли языки у мальчиков просто окаменели.
* * *
Анекдот из лагерной газеты «К честной жизни»:
В тюрьме открыли вечернюю школу.
- Иванов, назови повелительное наклонение глагола «молчать».
- Ша!
* * *
Гордость и легенда этой колонии – людоед Мишка. По пьяному делу скушал своего закадычного товарища. Лагерное начальство весьма удивилось и даже несколько обиделось нашему невниманию к столь выдающейся персоне.

Сколько теперь за недоразумение дают?
Колония номер - 9. Здесь четыре типа режимов. Первый называется – облегченные условия строгого вида режима. Это когда заключенные живут в общей казарме до ста человек, спят на двухъярусных койках. Могут работать на пилораме. Имеют право на несколько свиданий с родными и получают в год до 12 посылок.
Второй тип – облегченные условия особого вида режима. Все то же, только вдвое меньше свиданий и посылок.
Третий – строгие условия особого вида режима. Это душная туберкулезная камера с парашей человек на двадцать. Невозможность работать. Прогулка лишь полтора часа в день.
Четвертый, самый страшный – заточение в камеру-одиночку сроком до 6 месяцев.
В сей колонии номер – 9 корреспондентов приветствует вокально-инструментальный ансамбль «Тайга» в полосатых робах песней «Как упоительны в России вечера…». Проходим в зону к самым особо опасным рецидивистам. С лязгом открываются тяжелые двери камеры. Даму вперед. Десятка два заключенных мигом вскакивают, кто с нар, кто с параши и ошалело таращатся на привидение в юбке.
- Мы из…(Катя, волнуясь, не сразу вспомнила) из «Комсомольской правды».
- О! Любимая газета! – оживляются зэки. – Мы тут недавно читали, как там у вас один барыга сценарий в Голливуд продавал, ну, это ва-аще! Наш человек! А ты, чо, Асламова, что ли?
- Нет-нет! – побледнела Катя, - я только пишу!
Среди особо опасных многие отбывают здесь, как бы сказал герой Шукшина, по недоразумению. Например, некто Лазарев Юрий Васильевич, паренек деревенский из-под Валдая отбывает 4 года за кражу… 150 рублей. И сей факт подтверждает тюремное начальство. Дело в том, что до этого преступления Юрий Васильевич уже имел срок условный за кражу пары валенок. А вторая кража считается рецидивом. Юрин товарищ Вячеслав Бахриев первый раз отсидел в середине 90-х за 400 000 еще тех старых рублей. Во второй раз украл 100 рублей, получил пять лет строгого. И подобных воров на Вятлаге – не сосчитать. Кто за ведро помидор, кто за поросенка, один неграмотный даже за пишущую машинку. Срока от 4-х до 6-ти.
* * *
Анекдот из лагерной газеты «К честной жизни»:
- За что сидишь?
- Ни за что.
- Все так говорят.
- Но я-то точно ни за что! Взял бумажник, а в нем ни копейки!
* * *
И мелких воров, конечно, надо наказывать, но не столь же нещадно! Ну, дайте им метлы в руки, пусть тот же Валдай подметают, сортиры чистят под присмотром милиции! Благо, дерьма на валдайских улицах, сам видел, мести не перемести. А коли кто уклоняться вздумает, тогда уж пожалуйте в камеру. Здесь же их, как особо опасных, даже на пилораму не допускают, и страна на таких тратит деньги немалые. Для справки сказать: каждый заключенный в Кировской области – а их тут около 12 000 со всех регионов - обходится государству – в 24 000 рублей в год. Итого: 288 миллионов рублей ежегодно. И отдельно взятый пятитысячный Вятлаг - учрежденье убыточное при всей свое добыче древесины. Большинство-то без дела сидит. Кстати сказать, в городе Валдае своя приличная тюрьма имеется, я в ней был - в качестве репортера. И зачем валдайских везут в Вятлаг, а вятских зэков в Валдай, мордовских на Урал, уральских в Мордву и т.д. – никто объяснить не может. Наверное, так в ГУИНе (Главное Управление Исполнения Наказаний) решают вопрос занятости своих кадров за счет государственного бюджета?
В Вятлаге, кому повезло работать на лесоповале, получают в месяц до 100 рублей и очень сему довольны, время в трудах куда быстрее бежит. Летом травы и ягоды витаминные. Птички поют.

Кончилась романтика блатная
- Зэк ныне пошел не тот, - сетуют старые тюремные начальники. – Без огня, без задору, только и думает, как бы на волю скорее выйти. Порядка не нарушает, досрочное зарабатывает. А раньше бывало даже подкопы рыли!
– А какие взятки офицерам предлагали! - уходит в приятные воспоминания начальник «Девятки» Василий Павлович Богатенков,
- Лично мне в 82 году братва новый «жигуль» пригнала, за то чтобы одному их человеку послабление сделал! А я их всех на… послал! Ныне же, кто при деньгах, доходят максимум до зала суда и получают оправдательную. А на зоны все чаще «торпеды» являются. Это которые за деньги или за страх на себя чужую вину берут. А от «воров в законе» только одни воспоминания остались. Кончилась былая романтика.
Но появились и новые веянья – в одной камере чеченские боевики сидят, в другой камере – военные преступники от федеральных войск. На прогулке федералы грозят чеченцам через забор страшными карами. Те – ни звука в ответ.
Время в лагере шло к обеду. В столовой кипели борщи, варилась гречневая каша и… жарились смачные жирные куры.
- А куры, что, для лагерных авторитетов? – спросили мы повара узбека.
- Не-е, для диетчиков, - покосился он в сторону офицеров и заулыбался во все лицо.

Вятлаг – кузница талантов
Заключенный Александр Зайцев, 26 лет отроду, культурный начитанный юноша. Пишет книгу про жизнь. Одну уже написал – сжег. Вторая должна получиться более философской и понятной читателю. Времени на творчество предостаточно, еще целых 24 года. Сел за убийство, а вскоре уже в тюрьме убил в драке сокамерника.
- Там не было другого выхода, - поясняет писатель, - либо я его, либо он меня… Если не доживу до свободы и своего 50-летия, то книга моя людям останется.
…Нет, сейчас мне бы не хотелось конкретизировать, о чем эта книга, - и литератор тактично извиняется.
* * *
Анекдот из лагерной газеты «К честной жизни»:
- Извините, пожалуйста, можно вас перебить? – обращается молодой человек к двум банкирам.
- Не видишь, у нас переговоры!
- Но это не займет много времени, у меня «Калашников».
* * *
Другая лагерная газета «К трудовой жизни» изобилует стихами своих подневольных читателей. И там часто встречаются талантливые творения. Например.
В. Клушин.
Есть кладбище в Семеновских лесах
Одно из самых скорбных мест под небом.
Там бирки с номерами на крестах
Под ними те, кто в зонах канул в небыль.
Там не растут цветы и нет венков,
Не слышно горьких сдавленных рыданий,
Там те, кто смертью вырван из оков
И навсегда избавлен от страданий.
Там не увидишь вдов и матерей
И у могил отцов не плачут дети,
Там узники российских лагерей,
Нашедшие тропинку в лагерь смерти.

Вятлаг – фабрика смерти
Местный краевед Владимир Веремьёв (сын отбывавших здесь «врагов народа» - отец анекдот рассказал, мать немка поволжская) раскопал по архивам, что в годы войны смертность в Вятлаге была в полтора-два раза выше, чем даже в Бухенвальде. Из дневника заключенного Артура Страдиньша: «7 января 1942 года. …Каждый день число людей в бригаде уменьшается из-за истощения… Когда кололи дрова, обнаружили в трухлявых чурках червей. Мы их всех съели… Оказалось вкусно.
17 июня, 1942 года. …Ямы для трупов копает целая бригада, так как смертность так велика, что иначе не справиться… Вначале устанавливали дощечки с надписями захороненных, а позже и этого делать не стали».
Вятлаг, как наследие сталинизма, и по сей день является фабрикой смерти. Ныне, конечно, причины не в голоде. «Мальчик написал отцу: мамка ушла жить к дяде Боре. Отец три дня думал, на четвертый повесился…» Но больше людей косит туберкулез. А выжившие развозят смертельную заразу по всей стране. Покойников с лагерей чаще родственники забирают, а на зэковских кладбищах хоронят совсем уж безродных.

В. Клушин.
В убогих неухоженных местах
Лежат они без слез и без молитвы,
Лишь бирки с номерами на крестах,
А имена давно дождями смыты.
Печален там последний их приют,
Гоняют листья рос вечерних слезы,
Лишь птицы песни грустные поют
Да с ветром тихо шепчутся березы.
Покой и тишь с утра и до утра,
Никто их вечный сон не нарушает,
Погост зовется Заячья Гора,
И все ЗК о том погосте знают.
О, Господи, их души упокой,
Грехи их смерть с лихвою искупила.
Встает заря над Заячьей Горой
И слезы рос сверкают на могилах.
* * *
Читатель может слегка удивиться – почему ему раньше об этом Вятлаге ничего слышать не приходилось? Да потому что на огромных просторах российского Гулага это такая мелкая, затерянная единица, что и внимания-то большого не стоит…