1.
ПРИМОРЬЕ


«Брошу все, отращу себе бороду
И бродягой пойду по Руси...»
Сергей ЕСЕНИН


О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ

В писатели я пошел не от избытка ума и совести, а только в поисках пропитания. Что было делать мне, кочегару завода «ЗИЛ», той лихою порой 1997 года, когда в разоренной России мужика приучали измором к рынку, платя жалованье натурой: утюгами, кастрюлями..., даже гробами... А нам, кочегарам, и слямзить нечего, кроме сажи...
Потому-то оставил я до лучших времен мою вредную для здоровья, но полезную людям профессию, и нанялся батрачить в газету «Комсомольская правда». Ремесло журналистское тоже вредное, но, благо, не для самих журналистов, а только для общества. И за вредность здесь хорошо платят. Пусть не лучшее это занятие для здорового мужика - статейки в газету пописывать, да все же не столь срамное, как, скажем, балет без штанов плясать на потеху развратной публике иль на скрипке пилить всё за ту же пайку.
Посему призываю господ читателей не судить строго мой грешный промысел, ибо продиктован он не тщеславием, а только желанием выжить в суровые лета русской смуты на переломе веков.
И задумал я великий поход очарованным странником по стране России, дабы расписывать всякие дорожные впечатления, по которым пытливые отроки будут после судить о быте и нравах нашего времени.

ВСЕ БЕДЫ ПРИМОРЬЯ ОТ ДЕВ НЕУМЕЛЫХ,
ИХ ЛАСК НЕУКЛЮЖИХ...
Губернатор Приморского края Евгений Иванович Наздратенко - мужчина несуеверный, но в один черный знак твердо верует: если является в гости незваный газетчик - не к добру это, не к добру! Потому Евгений Иванович в момент нашей встречи в московской гостинице «Россия» не ликовал от радости, а люто насторожился.
- Вам сколько лет?
Я озвучил двузначную цифру.
- Значит, вы правду все равно не напишете!
Я заверил, что думы мои чисты, и зашел-де к Евгению Ивановичу в рамках нынешней демократии, как простой обыватель к видному губернатору, о славе которого много наслышан и желаю внести его образ в сокровищницу мировой литературы. К тому же столичная жизнь наскучила, и хочется мне развеять тоску долгим странствием по России в наблюдениях за людскими повадками. Начать желаю с окраины - града Владивостока.
Мое честное признание приятно сконфузило Евгения Ивановича.
- Да что про меня писать? Зарплата у меня до шести миллионов в месяц*. Жена, теща, двое детей. Квартира и дачка так себе, прилетите, посмотрите.
----------------------------------
* 6 000 000 рублей в сентябре 1997 года равнялись 950 долларам США. На эти деньги можно было купить 1 квадратный метр жилой площади в среднепрестижном районе Москвы, или 2-3 коровы, или 2 автомата Калашникова.
-------------------
Скоро мы подружились и стали роптать на жизнь всяк по-своему: я про холодные батареи в квартире, Евгений Иванович про грабеж Приморья кремлевской властью, про злодейство тирана Ельцина, порешившего передать Китаю часть отборных приморских земель.
- Ну а что-то светлое в жизни есть? - спросил я.
- Было! Было! - Евгений Иванович отчаянно обнажил свое крепкое тело в пределах разумного, закатал штаны и показал глубокие старые раны, полученные на трудовых фронтах.
- В штольне породой засыпало, всего поломало, на хрен. Ребята двое суток выколупывали.
- А что же тут светлого?
- Так выжил же!

* * *
Билет в первом классе до Владивостока стоит годовой зарплаты честного человека, но чтобы не ударить челом в грязь перед приморским губернатором, не лететь вместе с чернью, пришлось пойти на затраты.
Еще на взлете Наздратенко подсадил ко мне краевого министра культуры и велел ему наладить с путешественником культурные сношения, а сам степенно удалился со своей прекрасной - в лице жены - половиной на первые сиденья к окошечку.
Общество самого интеллигентного человека Приморья оказалось вовсе не скучным, благодаря обилию аэрофлотовских напитков, и «...через час мы с ним уже ругались матом, и получился очень конкретный разговор...».
В то же время сам Евгений Иванович и его скромная непьющая супруга неспешно приняли пищу, о чем-то тихо поворковали да блаженно отошли ко сну, соединив руки в легком прикосновении, подавая пример любви и гармонии окружающей челяди.
Скоро мной овладели бортпроводницы:
- Вы напишите, что сейчас самый бич для нас - это новые русские. Нарежется, как свинья: «Ну-ка, ты, принеси-ка ложку, засунь ее мне в ботинок, видишь, нога не обувается!» И обуваешь его, а что делать? А тут они как-то толпой летели, перепились скоты, и давай корейцев лупить. А корейцы же каратисты все, тоже не уступают, да такой мордобой начался! Пассажиры в углы забились, мы мечемся, ничего поделать не можем. Хорошо, командир наш, Колодин, не растерялся, - кинул машину в пике и объявил аварийную тревогу. Ну, все подумали, что самолет падает, народ заорал, давай Богу молиться! А драка тут же и прекратилась. А потом они ползали, как эти... обрывки цепей своих золотых собирали.
* * *
По прилету во Владивосток Наздратенко передал меня своим вице-губернаротам, велел окружить скитальца заботой и определить на хороший постой. По странной причине: «Из гостиницы «Владивосток» видно, как в заливе голые бабы купаются, гы-ы-а!» - вице-губернаторы отправили меня именно в это учреждение.
Гостиница «Владивосток» требует отдельного осмысления. Она как бы и не гостиница вовсе, а, если верить огромной вывеске, - «Hotel Vladivostok». У каждой служащей здесь девушки на левой груди приколот значочек «Sveta», «Tanya», «Valya»...
Вот это восторг! От радости самому хочется косить под иностранца.
- Бонжюрьте, Валья! Я бы хотел к вам в хотел!
Цены здесь тоже заграничные. Мой однокоечный номер без всяких излишеств - если не считать настенного полотна неизвестного мне маэстро «Зима в Уссурийской тайге» (огромная тигра на фоне заснеженной чащобы) - обошелся в 190 000 рублей за сутки. И вот тут-то «заграница» кончается. «Захотите звонить по межгороду, сначала дадите залог двести тысяч, я сама вызову... Как это почему? Этак каждый назвонит сколько захочет, а потом ищи вас, свищи! А я не дура за всех платить! ...Унитаз не работает, так вы открутите от душа конец и струйкой... туда!»
Ладно, дело привычное, я тоже не из Парижу приехал.
При хотеле есть ресторан. За какие-то дурные деньги мне принесли жиденький иностранный супец с чем-то подозрительно плавающим поверху, похожим на окурок.
Голых баб из окна я так и не разглядел, зато они, срамно одетые, пьяно орали у меня под окнами все ночи напролет под вой автомобильных сигнализаций да гоготанье дворника Vityia со сторожем Vova.
Пляж, однако, от хотеля не далеко, но под высоким обрывом. Наиболее напряженные мужчины, рискуя жизнью, перевешиваются через парапет, пуская слюну на лежащих внизу красоток.
Тут же и знаменитая железная лестница, воспетая нашумевшей дальневосточной писательницей Дарьей Асламовой в романе «Записки дрянной девчонки». Прямо здесь гениальная литераторша как-то жарким июньским днем любовалась задумчиво синевой океана и, совсем потерявши бдительность, впавши в творческое забытье, опершись на парапет, едва не была обесчещена сзади случайным прохожим.
Но не долго стоял я у парапета, так как меня в тот день больше волновали, извините, мужчины. Известно, что город Владивосток красен не одним губернатором Наздратенко. Мэр Владивостока Виктор Иванович Черепков - персона не менее завлекательная. Местные журналисты предупредили: «Пойдешь к Черепу, будь с ним осторожен! Виктор Иванович - экстрасенс 6-го разряда. У него и справка на то имеется. У нас тут один в кабинет к нему входит - где мэр?! А Черепков сидит под столом, медитирует! «Ну, хрен ли, говорит, уставился? Не видишь, - сижу медитирую, с Космосом разговариваю?!»
Мне очень не повезло. Черепков улетел... Куда? На чем? На сколько? - про то никто в мэрии не знал, не ведал, даже Черепковская пресс-секретарша - очаровательная Милена. Зато сама Миленочка сходу произвела на меня сильно приятное впечатление:
- Ну, ладно, давай на «ты», что ты как не родной, в самом-то деле? Мы ж оба с тобой журналисты, одной крови, все понимаем...
Я попросил Миленочку рассказать мне о Черепкове. Девушка озарилась:
- Виктор Иванович? О! Виктор Иванович! Это такой человечный человек, который никому не откажет, любого утешит... Например? Ну, например, выходит Виктор Иванович из мэрии, а там у подъезда бабулька стоит, жалкая такая бабулька... «Мать! Ты чего тут стоишь?» - «Да вот, у меня это...» - «А почему ко мне в кабинет не пройдешь?!» - «Так охранник меня не пущает...».
Тут Виктор Иванович берет охранника за грудки: «Ты почему, скотина, мать твою так, старушку ко мне не пускаешь?! А ну, пойдем, мать, я тебе еду дам, лекарства дам, все у меня есть для тебя!».
Чем дальше Миленочка рассказывала о Черепкове, тем ее и без того красивое круглое лицо становилось еще круглее и краше, пышная грудь высоко вздымалась, дыхание участилось. Наконец, я не выдержал и предложил Миленочке дорисовать светлый образ Виктора Ивановича в моем однокоечном номере хотеля «Vladivostok». Она согласилась, но предложила потерпеть с этим вопросом до вечера.
С хорошим настроением я отправился в краевую администрацию, где меня поджидал еще один приятный сюрприз. Одна из здешних секретарш, слегка смущаясь и как бы промежду прочим, предложила мне ныне вечером отужинать в ресторане «Восточный» за ее секретаршин счет. Я был умилен вниманием губернатора к одинокому страннику, а точнее вниманием его вице, которым всего-то лишь было велено «окружить заботой». Но в тот же час я встал пред нелегким выбором между мэрией и краевой администрацией. А краевая секретарша была не менее хороша, чем мэровская, и сердце мое разрывалось на пополам. Но если рассудить здраво, то в первом случае за еду плачу я, а во втором платит дама, пусть и краевые деньги. Это, конечно, не по-джентельменски, но таковы правила игры. И, движимый собственной корыстью, я склонил чашу весов в пользу края.
Эх! Сколько же не тверди нам, одиноким странникам, что скупой платит дважды, - мы всякий раз будем наступать на одни и те же грабли, слепо веря в халяву. А дело обернулось так, что краевая секретарша, пользуясь случаем, привела на ужин всю свою семью: мужа, дите и даже бабушку... В результате вечер был катастрофически испорчен. Зато теперь я прекрасно понимаю высоких московских чиновников, которые, вернувшись из Владивостока, вдруг начинают обиженно и туманно так рассуждать о нецелевом использовании средств здешней администрацией. Не оттого ли все нынешние беды Приморья?
- Немцов у нас побыл только один день и заявил президенту, что ему все понятно, все знает! - раздраженно толковал мне потом Наздратенко.
А зачем ему, Немцову, здесь ночевать, если он действительно все заранее знает, - предыдущие рассказали.
- В Кремле на нас плюнули, денег не дают, душат тарифами!
А в Кремле, что, не мужчины сидят?! На Сочи почему-то никто не плюет... Ну, Приморье! Ну, нравы!
* * *
От Владивостока до Уссурийска больше ста километров. Я уж покаялся, что сел в джип, ведомый Наздратенко, потому как Евгений Иванович на дорогу совсем не смотрит за разговорам об обустройстве России. Благо, что впереди расчищает трассу милицейская машина, и это как-то еще успокаивает. Мы едем на день рождения города. Уссурийску - 131 год. Евгений Иванович сегодня необычайно возбужден. Размахивая руками, он с таким жаром излагает свои экономические видения, словно на моем месте сидит сам кремлевский премьер. Я вяло поддерживаю беседу, но все же не понимаю: два еще не старых и достаточно умных мужика битый час долдонят о каких-то энергетических кризисах, железнодорожных тарифах, о шахтерских волнениях, порожденных продажной прессой... Желая прервать его пыл, просто спрашиваю:
- Евгений Иванович, а любовница у вас есть?
Лицо Наздратенко в сей миг вдруг очеловечилось, его тонких губ коснулась легкая таинственная улыбка. Он даже отвлек внимание на дорогу. Казалось, что вот сейчас Евгений Иванович доверит мне нечто такое... И вдруг...
- Нет-нет! Чем дольше живу я на свете, тем больше люблю свою Галину, - и в подтверждение тому он вынул из нагрудного кармана фото своей красавицы-жены. Я разочарованно вздохнул и сделал скучную мину.
- Ну ладно, была тут одна, Наташка, центральная журналисточка. Каждый день ко мне в кабинет как на работу ходила. Мне делом заниматься надо, а она усядется напротив, посмотрит этак вот и вздыхает. Черкнет что-то в блокнотик и снова вздыхает... Ну-ну, думаю, повздыхай-повздыхай, все равно тебе ничего не обломится! Ну а как поняла, что дело дохлое, улетела в Москву и теперь сидит там, пасквили на меня сочиняет!
* * *
Праздник города Уссурийска по местным масштабам прошел нехило. Танцоры и кавалергарды, каратисты и чечеточники, суворовцы и циркачи отплясывали на площади под забойную музыку пред начальственной трибуной. Народ ликовал, высокие гости и местное начальство славили в микрофон здешнего мэра Владимира Павловича Ведерникова, но не забывали и о Наздратенко. Наиболее умные лоточники торговали под вывеской типа: "Торговля в честь города Уссурийска. Ответственный Р.Х. Алиев».
А закончился парад песней «С днем рожденья мои москвичи!».
- А сейчас, гости дорогие, гости почетные, - бодро сказал мэр Уссурийска, - прошу всех на ля фуршет, так сказать!
В число дорогих-почетных пожалован был и я. Ля фуршет состоялся за углом в местной столовой. Кроме губернатора и мэра присутствовали: командующий 5-й армией, ректор Дальневосточного Государственного университета, высшие чины Уссурийска, почетные ветераны, почетные китайские гости. Холодные закуски состояли из колбас местного производства, сваренных кальмаров и салата "оливье". Из спиртного - дешевая водка за 16 500, "Советское" шампанское и какая-то наливка. На второе подали мясную котлету с картофельным гарниром, на десерт пирожное с кофе. Дружескую атмосферу слегка подпортили поддатые ветераны: если Наздратенко обращал тосты с минералкой к китайским друзьям с призывами о дружбе, расширении, углублении…, то ветераны с призывом к губернатору: "Ни пяди Китаю российской земли!" Благо, что китайский переводчик владел русским на уровне рыночного челнока, и потому китайские друзья с радостью пили за этот призыв.
Потом я спрашивал у ближайшего окружения губернатора: почему Наздратенко не пьет? И мне поведали, что Евгений Иванович, заступив на пост губернатора, дал слово себе, что не возьмет в рот, пока не увидит свой край Приморский счастливым и процветающим.
Легенда (а может и быль?) гласит, что именно факт отречения Наздратенко от алкоголя и породил вражду края с Кремлем. А дело же было так. Однажды на кремлевском застолье президент страны Борис Ельцин поднял бокал и сказал свой любимый тост: «Жалаю (пауза), чтобы все!» Ну, тут, понятно, все закричали: «Ура!», посудой забрякали, да только один Наздратенко придержал руку лакея, хотевшего налить приморскому гостю «Столичной». Придержал и сказал, прямо глядя лакею в напудренное лицо: «А плесни-ка ты мне, дружок, минералочки. Не время сейчас водку хлестать, коль разруха в стране и страна в разрухе! Не так ли, дружок?!». Слуга же притворно заулыбался, подморгнув Евгению Ивановичу хитролиловым лакейским глазом, «свои, мол, все понимаем!» - налил приморскому гостю «Ессентуки № 17» и шмыг, зараза, на кухню, доложить кому следует. Наутро Борису Ельцину дали с огуречным рассолом прослушать ту пленку со словами Наздратенко, да снабдили слова пояснением, дескать текст не вызывает сомнений, что губернатор Приморья возомнил себя более умным, чем сам президент России. Не иначе как сам он на пост президентский целит...
Так Борис Николаевич в один миг и не на шутку обозлился на своего давнего друга Наздратенко. В тот же день он повелел Чубайсу и Березовскому создать вокруг Приморского края экономическую блокаду, сократить до мизера поставки угля, бензина, энергии, дабы ввергнуть Приморье в пучину хаоса, стачек, мятежей и разврата! А вдобавок же ко всему приказал - передать часть лучших приморских земель Китаю!
Вот такой случился политический климат в Приморье образца 1997 года.
Тем же вечером, распрощавшись по-братски с Евгением Ивановичем Наздратенко и пожелав ему успехов в трудных боях с враждебными кремлевскими силами, я сел в пассажирский поезд и покатил до города Благовещенска, дабы засвидетельствовать свое почтение высшим амурским чиновникам...