[400x300]
Год назад посчастливилось мне сняться в кино. Точнее в сериале. Про зеков. Владимир Досталь, режиссер "Штрафбата" снимал в Хибинах сериал "Завещание Ленина" по мотивам Колымских рассказов" Варлама Шаламова. Его уже начали рекламировать на канале РТР. Кто читал эти пронзительные страницы о жутком бытие зеков на Колыме во времена сталинских репрессий наверно согласятся, что это одно из лучших произведений в прозе 20-го века. Играл я в масовке, простого доходягу с кайлом.



Вот материал, который написал год назад. В конце куча фоток со съемок.



Ради роли в новом сериале “Завещание Ленина” корреспондента «КП»-Мурманск» состарили на 15 лет

“Колымские рассказы” Варлама Шаламова в который раз перечитал перед Новым годом. И надо же – весть: в Хибинах режиссер “Штрафбата” Николай Досталь начинает снимать сериал о жизни писателя, оттрубившего при Сталине на Колыме почти 20 лет. Узнал о кастинге на роли зеков - и рванул в Кировск…

На зековском кладбище - пустые могилы

Солнце только выкатилось из-за гор, а в кировской гостинице “Хибины” уже топчутся мужички с пакетами.
- А ты что с одной сумкой? – удивленно спросил дядя Саша, пенсионер. – Нужен пакет, куда вещи складывать, в робу ведь переоденут. Да еще теплые носки: весь день в сапогах на холоде не протянешь.
Пакет-то я раздобыл, главное - чтобы взяли на роль. Слово “кастинг” пугало. Представил строгих киношников, которые то и дело отшивают начинающих артистов. Для убедительности я даже наблатыкался по фене и научился кидать пальцами четки.
- Паспорт. Проходи в спортзал, там переоденешься, - буднично, едва взглянув на меня припухшими глазами, сказала помощник режиссера по массовке Ольга Осипова. Она до глубокой ночи обзванивала местных, приглашая на съемки. Люди идут не очень охотно, а на сегодня надо аж 50 человек. Раз даже солдат из Высокого привозили.
- Отлично! – восклицает Евгения, руководящая выдачей реквизита. Мой 44-й размер ноги и 50-й – одежды как раз подходит для роли зека. Среди сотен комплектов черных роб выбираю себе тулуп, натягиваю ватные штаны, ватник, шапку-ушанку, смердящие солидолом рукавицы и боты. Поверх них на меня наматывают обмотки и мажут их гуталином для придания эффекта грязи и поношенности. Высокий ворот свитера заворачивают внутрь, закалывая булавкой: ничто во мне не должно выдавать современность.
- Изможденные, в машину! – командует Осипова. Шестеро мужичков с обветренными и жилистыми лицами, которых отобрал опытный глаз помрежа, размещаются в микроавтобусе. Напрашиваюсь в этот первый на сегодня “этап зеков”. Машина долго карабкается вверх на гору Ловчорр.
- Вон, корреспондент, кладбище зековское, - показывает на торчащие на склоне колышки “зек” Сергей Катин. - Правда, могилки бутафорские: тут снимали сцену, как Шаламов хоронил ребенка.
Наконец микроавтобус тормозит на съемочной площадке: фургон с гримерками, грузовики 30-х годов, автобус. На взгорке мрачно высится лагерь: вышки, колючка в два ряда, три барака для зеков, столовая, медсанчасть и даже карцер. А над воротами в зону с табличкой “ОЛП-28” (отдаленный лагпункт) красуется издевательский лозунг вождя народов: “Труд – есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства”.
По фильму все это - далекий колымский золотоносный прииск 1938 года. По приказу режиссера курить здесь и пользоваться мобильниками запрещено. Да они и не ловят.

Законы крупного плана

“Изможденных” ведут к санчасти, где будут снимать сцену, как Шаламову приходит посылка. Пятеро заключенных должны мелькать на заднем плане.
- Ты на корреспондента больше похож, чем на зека, - глядит на мою гладковыбритую, обремененную следами высшего образования физиономию режиссер Николай Досталь. Кинокарьера стремительно катится в бездну, крупного плана мне на экране не видать.
С досады стучусь в фургон-гримерку, где каждого артиста-массовика две Лены превращают в болезненного вида узника. И, глядя на пол комнатушки, сплошь заваленный стрижеными волосами, холодею. На такие жертвы ради искусства я пока не готов!
- Если волосы из-под шапки не торчат, стричь не будем, - успокаивает Елена.
- Сделайте мне побольше язв на лице, - прошу гримера. – Может, на роль репрессированного аспиранта подойду.
- Мы только сами язвить можем. Это для крупного плана детально лицо разукрашиваем, а ты ведь в массовке участвовать будешь, - Елена теплыми мягкими пальца приятно размазывает по лицу грим, вокруг глаз вырисовывает круги, губкой напудривает мне щетину. Губы получаются какими-то растрескавшимися, бледными, щеки - впалыми, нижняя челюсть - словно сломана в нескольких местах. Через десять минут я себя в зеркале не узнал: из 25-летнего юноши получился какой-то угрюмый дядька лет 40.
“Весело было прыгать с горы. А тех, кто не успел, кусали собаки”
По сценарию, на улице - где-то минус 50. А поскольку в Хибины пришла весна, снег сюда завозят грузовиками. На съемочной площадке, у медсанчасти с табличкой “Лучшее средство от живота - лом, лопата и кирка”, незлобиво ругается Досталь. В сцене получения Шаламовым посылки, когда ее разбивает вохровец, сначала один из актеров в кровь режет палец, затем посылка оказывается не заколоченной…
С десяток дублей потрачено только на фразу вохровца: “Был тут один по 58-й (статье. – Ред.). Так жена ему из Москвы прислала бархатный костюм. Так и сдох в бархате и с кайлом в руках!” Съемочный процесс идет долго: то слово с запинкой произнесли, то интонация не та… В перерывах исполнитель роли Варлама Шаламова Владимир Капустин, с желтыми - под цингу, - лаком намазанными зубами, фотографирует на память “зеков” из массовки. При словах: “Тихо! Мотор!” все замирают: идет съемка. Вдруг вдалеке начинает не по сценарию реветь бензопила - это достраивают столовую. Вслед за пилой рычит режиссер. И все повторяется снова. Наступает время обеда.
Киношники едят рассольник, гороховый суп, плов, пьют компот и чай. Капустин показывает свою комнатку в фургоне, такая есть только у него: угловой диванчик, зеркало, столик, тесный туалет. Сюда в мороз бегали греться все киношники.
“Зеки” томятся в ожидании съемок. Одни играют в карты, другие сообразили “полянку” из бутербродов: массовку-то не кормят. А за полуторкой парочка распивает беленькую.
- По две пачки в день выкуриваю, пока дождусь, - плюется дядя Саша. – Первый день в два начали снимать, второй – в четыре, третий – в шесть…
Участники съемок - в основном пенсионеры или отпускники. Хиппи Иосиф, еле спрятавший копну дредов под ушанку, рассказывает, как путешествовал летом по Европе. Алексей Танцев хохмит, как накануне прямо в гриме пошел в магазин. Продавщица со словами: “Ничего себе похмелье”, протянула бутылку пива.
Ко мне подсаживается пятикурсник из Апатитов Денис Суханов, показывает тетрадку, куда записывает весь процесс съемок:
- Первый день был самый веселый. Снимали, как зеки прыгают с горы. Кто последний, того кусает собака и бьют охранники. Раз девять кубарем скатывались, перемерзли все…

Звездный час

Наконец, после девятичасового ожидания, в семь часов вечера кличут массовку: “Стройся в колонну по трое”. Мы разбираем ломы, лопаты и кирки.
- На улице минус сорок. Вы, уставшие, возвращаетесь с работ, - объясняет режиссер. 50 зеков должны усталым строем войти на территорию лагеря. В лицо дует огромный вентилятор – ветродуй, имитирующий пургу. Его пугается огромная мохнатая овчарка.
Нас встречают несколько охранников, с вышки смотрит дуло пулемета. Запоминаем “исходную”, откуда будем начинать движение. Один “зек” из последнего ряда даже помочился в снег: “Вот вам ориентир”. В центре Шаламов поддерживает изможденного доходягу, на него устремлена камера. Досталь несколько минут тасует вокруг главных персонажей “массовки”: ищет тех, кто поколоритней и пониже ростом, чтобы не закрывали артистов.
- А это что за гуманоид? – вдруг кричит он и выгоняет из строя того самого хиппи, дреды которого предательски выбились из-под шапки.
Наконец начинаем движение. Я кладу кирку на локоть, так легче всего нести, пытаюсь представить себя настоящим каторжанином. Прохожу прямо перед объективами двух кинокамер. Вот он, звездный час! На эту сцену уходит две репетиции и три дубля, последний для записи звука наших шаркающих шагов и лопат.
Загружаемся в автобус, едем в Кировск, вдруг по рации - команда режиссера. Снова строимся. Досталь с вершины сопки снимает последнюю на этот день сцену: как зеки уходят по горному серпантину. Живописный получится кадр: на фоне голубых гор колонна людей месит снежную кашу, а по спинам пляшут раздробленные ветвями деревьев лучи предзакатного солнца. Еще музыку Морриконе наложить, слеза точно прошибет.
Через полчаса в Кировске я получил свой первый киногонорар: 250 рэ. Не как у Тома Круза, но очень приятно.

Беседка “КП”

Режиссер Николай Досталь: Обещаю не шокировать зрителей натурализмом лагерной жизни
- Николай Николаевич, то, что фильм о Шаламове снимается как сериал, это плюс (больше экранного времени) или минус (ограниченность в средствах выражения)?
- Я сторонник нормального полнометражного кино. Но чтобы серьезно рассказать о жизни Шаламова и чтобы фильм увидела вся Россия, конечно, лучше делать его для телевидения. Иначе его увидят только на фестивалях или жители крупных городов. А телевидение – это, как раньше говорили, всесоюзная премьера.
- В основе сериала - только “Колымские рассказы”?
- Фильм – не столько по Шаламову, сколько про него. Про его жизнь, детство, отрочество, вплоть до смерти в 1982-м. Я его считаю мощным писателем и поэтом. Он стоик: выдержал и выжил в таких чудовищных условиях. Кто-то точно сказал: “Колыма – это Освенцим без печей”. И то, что он описал это так мощно и талантливо, тут он был победителем. Хотя умер в нищете и безвестности, и его тело было разрушено до предела: он не слышал, ослеп…
- В сериале “Штрафбат”, вы это признавали, пришлось во имя художественности пожертвовать историчностью. Будет ли так и с “Завещанием Ленина”?
- Увы, да. О “Штрафбате” один из штрафников сказал: “Исказили частности, не соврав в главном”. Это очень важно. Предчувствую одну из претензий: почему вокруг лагеря - елки, а не лиственницы, как на Колыме. Но это только для зорких и въедливых.
- У “Штрафбата”, говоря по-журналистски, очень хороший заголовок, цепляющий к просмотру много людей. А не думаете, что название “Завещание Ленина” оттолкнет молодежь?
- Пока это рабочее название, - смеется. – Но, думаю, оно все же привлечет и молодежь, и старшее поколение. Откуда такой “заголовок”? Да ведь первый срок Шаламов получил за распространение письма, где Ленин критиковал Сталина.
- В фильме Алексея Германа “Хрусталев, машину!” есть шокирующие кадры группового изнасилования блатными - зека и последних минут жизни Сталина. Будете ли вы шокировать зрителя натурализмом лагерного быта?
- Цели показать натурализм нет. Постараемся избежать этого.
- Почему решили снимать Колыму в Хибинах?
- Конечно, мы были на Колыме, там, где сидел, а потом жил и работал в больничке Шаламов. Но чисто по техническим причинам мы не могли перебросить туда технику и 50 человек съемочной группы. К тому же у нас множество съемок, для которых привлекаем артистов всего на два-три дня. Лететь же до Магадана девять часов. А у вас тут - еще зима, и пейзаж похож на Колыму. Помогли нам власти Кировска: расселением в гостиницах, транспортом, дорогу расчистили. Единственное в чем мы испытываем недостаток, - это в массовке. Нам порой нужно 200-300 человек, а приходит 30-40. Уж и объявляли давали, что нам нужны худые мужчины от 25 до 60 лет. Но все заняты, работают. В Заполярье будем снимать до конца июля.
- Когда мы увидим сериал?
- Продюсирует его мой брат Владимир Досталь. Бюджет – около трех с половиной миллионов долларов. Вероятнее всего, показ будет по “России”, весной или летом 2007-го.
- Сериалами “Гражданин начальник” и “Штрафбат” вы открыли замечательного актера Юрия Степанова. Ныне уже в третьей вашей работе играет иркутский актер Владимир Капустин…
- Да, он еще в “Штрафбате” играл маленькую рольку бывшего зека-штрафника Точилу. Я его заприметил. Потом он сыграл в полнометражной ленте “Коля перекати-поле”. Он, как и Юра Степанов, из Сибири. Вообще, у нас задача снимать артистов малоизвестных, незамыленных. Иначе получится, что это Гармаш или Миронов Шаламова какого-то играют.
- У вас нет ощущения, что в стране идет некая реабилитация деяний Сталина? Мол, и страну он своим гением построил, и войну выиграл.
- Поэтому, я считаю, наш проект необходим. Был фильм конца 80-х Абдуладзе “Покаяние”. Так вот, фильм был, а у власти покаяния не получилось. А история не прощает беспамятства.
- По вашей семье это время как прошлось?
- К счастью, у меня из родных никого не репрессировали. Мой отец Николай Досталь во время войны попал в плен. Потом он, к счастью, миновал советский лагерь, штрафбат. Но ему долго не давали снять собственное кино.
- После “Завещания Ленина” что будете снимать?
- Есть роман Юрия Тынянова “Смерть Вазир-Мухтара” об Александре Грибоедове. Если удастся, я его экранизирую. Но это туманно, не раньше 2008 года.
- Никита Михалков тоже хотел снимать про Грибоедова.
- Был у него сценарий. Но давно уже куда-то сгинул.

Прямая речь

Владимир Капустин: Я знаю, что такое голод, холод и побои

- Это уже третья ваша работа с Николаем Досталем. Как сплотился тандем режиссера и актера?
- Стечение обстоятельств. Мой друг актер Алексей Шевченков принес мои снимки Николаю Николаевичу. Тот отобрал меня на роль одного из зеков в “Штрафбате”. И без проб сразу утвердил на роль. А год назад, когда закончили съемки “Коля-перекати-поле”, Досталь загадочно сказал мне: “Ну что? Бог троицу любит. Встретимся на следующей картине”. Я тогда не рассчитывал на роль самого писателя Шаламова, хотб бы маленькую дали. Согласен с режиссером, что Шаламов - сверхчеловек.
- А как к роли готовились?
- Перечитал “Колымские рассказы”, посмотрел документальный фильм о нем. С Николаем Николаевичем мы много беседовали, прошлись по сценарию…
- Вам приходится играть критические для человека состояния: голод, холод, терпеть побои. А в вашей жизни такие напасти случались?
- Было, конечно. И голодал, и мерз. Побоев, слава Богу, не случалось особых, но жуткую несправедливость я терпел. Когда с гражданки пришел в армию, все казалось несправедливостью. Заставляли делать работу, которую я не хотел. Это било по самолюбию.
- Репрессии вашей семьи коснулись?
- Мой прадед по маминой линии был единственным бухгалтером на деревню в Тюменской области. В 37-м году его забрали, и он пропал без вести…

Это издевательское изречение Сталина украшало многие лагеря и лагпункты.
[400x300]

Вот он - лагерь.
[400x300]

На перекуре с другими киношными зеками.
[400x300]

Те самые "изможденные"
[400x300]

В такой обуви сделанной из автомобильных покрышек ходили зеки.
[400x300]

Зековская массовка.
[400x300]

Владимиру Капустину - Шаламовы делаю зубы пораженные цингой.
[400x300]

Кстати, киношный лагерек находился на месте бывшего настоящего лагеря. Карьер рыли настоящие зеки 60 лет назад.
[400x300]

Заметки по ходу работы.
[300x400]

С зеками на завалинке барака. На вышке часовой с пулеметом Дегтярева.
[400x300]

Ветродуй, которые вызывал метель.
[400x300]

С Владимиром Капустиным.
[400x300]