[476x260]«Мне так хотелось бы, чтобы моя новая картина побуждала всех детей и всех матерей быть ближе друг к другу. Это совсем не частный вопрос: ведь бесконечно важно, чтобы люди ощущали естественную ответственность друг перед другом, а тем самым и перед своим временем. В связи с этим меня в данной работе занимают чисто нравственные проблемы»
Андрей Тарковский
Эти слова Андрей Арсеньевич Тарковский сказал, пожалуй, о самом главном своем фильме, фильме, который появлялся и рождался в тяжелых муках и поэтому именно этот фильм стоит особняком в творческом наследии гениального русского режиссера. Это фильм «Зеркало», вышедший на экраны в 1974 году.
Тарковского часто обвиняли в модернизме и любви к экспериментаторству. Совершенно глупые заявления. Для Тарковсокго никогда новаторство само по себе не имело значения, для него важна была уникальная и оптимальная форма выражения авторских идей.
«Я терпеть не могу, когда экранизируют всякие придумки и эффектные вымыслы с единственной целью – помочь скоротать зрителю досуг, а не заставить его задуматься или пережить подлинное эстетическое наслаждение, потрясающее душу», - утверждал Тарковский.
Идея о равноправии кино как авторского искусства с другими видами искусства всегда владела Тарковским, и «Зеркало» воплощает ее наиболее полно.
[300x401]Корни
Первоначальный замысел почти полностью был посвящен матери. «Я не могу мириться с тем, что мать умрет. Я буду протестовать против этого и доказывать, что мать бессмертна. Я хочу убедить других в ее яркой индивидуальности и конкретной неповторимости. Внутренняя предпосылка — сделать анализ характера с претензией на то, что мать бессмертна».
Между тем, трудно себе представить замысел этически, а не только практически — менее исполнимый, нежели то, что под первоначальным названием «Исповедь» было предложено режиссером студии в том же году, что и «Солярис». Тарковский предложил вниманию студии «фильм-анкету». Предполагалось, что картина будет состоять из трех слоев материала. Один — главный и определяющий слой — анкета, предложенная его собственной матери Марии Ивановне Вишняковой, со множеством самых разнообразных вопросов. Они касались всего на свете — отношения к космосу и отношения к войне во Вьетнаме; веры или неверия в Бога; личной семейной истории и истории души.
Если говорить о психотерапии искусства, то именно этот фильм наиболее важен для Тарковского, так мучительно пытавшегося разобраться в своем внутреннем мире и своих взаимоотношениях с родителями. Боль утраты, ожидание, тоска, трагический разлом души – все это наиболее полно отражает «Зеркало».
Сценарий фильма, который тогда назывался «Белый, белый день…» по строчке из стихотворения Арсения Тарковского, был написан Тарковским совместно с А. Мишариным еще в 1968 году. VI объединение «Мосфильма» сценарий отвергло и Тарковский занялся съемками «Соляриса» по роману С. Лема. Но идея снять фильм по этому сценарию его не оставляла. Название фильма последовательно изменялось. Был «Белый, белый день…», затем – «Безумный ручеек», «Мартиролог», «Искупление», «Исповедь», «Почему ты стоишь вдали». Сначала Тарковский и Мишарин характеризовали его как «фильм о матери» - «обыкновенная история жизни».
На обсуждении, происходившем 18 октября 1972 года, сценарий одобрят и отправят на резолюцию в Госкино с настоятельной просьбой запустить в производство. 9 июля 1973 года председатель Госкино Ф.Т. Ермаш разрешает «Мосфильму» приступить к производству «более чем рискованного проекта».
Перед этим 27 апреля состоялся худсовет, на котором Тарковский выдержал очередную схватку за свой замысле. Эти схватки ему всегда давались очень тяжело и, в конце концов, отражались на его здоровье. На худсовете выступали, в частности, Владимир Наумов, Марлен Хуциев и Михаил Швейцер.
[375x300]Примечательно, что сказал на этом худсовете Швейцер о сценарии: «Сейчас перед нами первая в нашем кинематографе попытка создать жанр исповеди художника. Это разговор о себе, о непосредственно пережитом и рассказанном зрителю. И мне хотелось бы, чтобы эта попытка удалась, и новый жанр действительно сложился. Ни в чем так не нуждается человек, как в исповеди, и сам он обязан человечеству исповедью».
Итак, фильм Андрей Тарковский начал снимать в 1973 году. В процессе съемок он постоянно менял сценарий, признавался, что фильм «разваливается», его постоянно не удовлетворяло то, что снималось, он искал идеального подхода. Мог часами сидеть на месте съемок, пытаясь почувствовать и увидеть фильм еще до того, как начнутся съемки.
В. Юсов, оператор «Рублева», «Катка и скрипки», «Соляриса», обвинял фильм в излишней лиричности, и операторское кресло занял Г. Рерберг. Каким-то чудом одно из кресел жюри занял Бондарчук и Пальмовая ветвь лучшему фильму режиссера не досталась. Зато ФИПРЕССИ и экуменическое жюри назвало «Зеркало» лучшим фильмом последнего десятилетия. Позже Юсову хватило храбрости сказать: «К сожалению, Андрей, это твой лучший фильм».
Память – понятие духовное
Каждый отмечает и «снимает» свой фильм вместе с режиссером. Этим и определяется гениальность либо посредственность произведения – может ли быть зритель сорежиссером, сотворцом произведения. Тарковскому это удавалось всегда и именно поэтому все фильмы давались ему так тяжело.
[299x400]Исполнителей главных ролей Тарковский долго и тщательно выбирал. Молодую мать сыграла великолепная Маргарита Терехова, отца – Олег Янковский. Оба они поразительно похожи на отца и мать режиссера. И не зря слова отца вместо актера озвучивает сам Арсений Тарковский. В этом сердцевина замысла картины – личность человека, его внутренний мир формирует под влиянием взаимоотношений с родителями. Они составляют центр душевной и духовной жизни ребенка, они становятся его корнями.
Арсения Тарковского, отца режиссера, Андрей считал первым русским поэтом. Со своей собственной духовной концепцией, со своим миропониманием, «видением» скрытых общемировых духовных фибр. В «Зеркале» свои стихотворения читает сам Арсений, в «Сталкере» сочиняет мифологический Дикобраз.
Тарковский никогда не был модернистом или абстракционистом. Он не просто показывает последовательность кинометафор и символов, он дает и ключ к их понимаю для умного зрителя, для «своего зрителя», как он часто любил повторять.
Фильм начинается с кадров сеанса лечения мальчика заики. Врач заставляет четко произносить пациента: «Я могу говорить». Вот этот пролог по сути дает ключ к пониманию всего фильма. Эти слова режиссер обращает к своим родителям: «Я могу говорить! Я имею право это сказать! Я хочу быть услышенным!»
С самого начала, с первого телефонного разговора между матерью и автором, которого озвучил Иннокентий Смоктуновский, зритель становится свидетелем внутреннего разлома главного героя, который не просто не может найти общего языка со своей матерью, но и не может найти общего языка с окружающим миром.
[303x300]Тарковский сказал как-то:
«Детские впечатления для меня нечто гораздо большее, чем просто память. Память слишком сложное понятие, и перечисление всех ее признаков недостаточно, чтобы определить всю ту сумму впечатлений, которой она на нас действует. Память – понятие духовное… Пусть некто расскажет, что наиболее ярко запомнилось ему, и можно с уверенностью сказать, что в вашем распоряжении все основания для определения этой личности».
Во всех эпизодах картины зритель погружается во внутренний космос автора. Сцены из детства показывают, какой шок испытал ребенок после ухода отца. Это и повлияло на всю его жизнь. И как важен был для него отец мы видим в сцене его приезда в деревню, когда дети, только что ссорившиеся друг с другом, обгоняя друг друга, бегут на встречу отцу. Эту тоску по отцу подчеркивают стихи Арсения Тарковского в авторском исполнении. И каждое стихотворение – это словно эпиграф к размышлениям о жизни, о вечной неустроенности героя, лица которого мы не видим.
Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
Сцена, когда мама моет голову и вокруг падает штукатурка, показывает жизненный разлом, будто вся жизнь разваливается, рушится привычный для нее мир. Для Тарковского окружающий материальный мир является метафорой внутреннего мира его героев.
Этот внутренний разлом, который происходит в момент ухода из семьи отца. И здесь режиссер тоже дает ключ к понимаю драмы героя. Эпизод со случайным прохожим, разговаривающим с матерью дает понять - это не отец, отец не придет, он ушел из семьи. Эту роль исполняет любимый актер Тарковского – Анатолий Солоницын.
Этот разлом и трагедию оставленности подчеркивает кадры кинохроники, когда родители прощаются с детьми в военной Испании, отправляют их, чтобы спасти от ужасов войны. Обыденность этой хроники подчеркивается щемящим чувством вины перед детьми. Этим режиссер хочет рассказать своему отцу, что произошло, когда он ушел из дома и как больно и тяжело до сих пор ему проживать боль утраты любимого человека. И непонимание и конфликты с матерью – это бунт того самого мальчика, не желающего расставаться с отцом. Не зря сам режиссер признавался: «В «Зеркале» мне хотелось рассказать не о себе, вовсе не о себе, а о своих чувствах, связанных с близкими людьми, о моих взаимоотношениях с ними, о вечной жалости к ним и своей несостоятельности по отношению к ним - о чувстве невосполнимого долга...»
Сцена с чтением отрывка письма Пушкина Чаадаеву показывает отношение Тарковского к России – он не мыслит себя вне Родины и для него Родина состоит из всего того, что он помнит и осознает с самого детства. Это те самые корни, которые обрастают подробностями жизни и создают личность человека. Именно поэтому так пронзительны кадры с испанцами, лишенными своей Родины и живущими воспоминаниями о ней.
Тут очень важна и сцена с военруком, которую вспоминает главный герой. Два человека, равно травмированные войной, — военрук и мальчик — ведут свою маленькую войну друг с другом. А потом мальчик кидает учебную гранату и кондовый, грубый военрук, защищая детей, кидается на нее. Этот эпизод очень пронзителен и эмоционален, не смотря на всю натуралистичность. Этим самым автор словно хочет показать отцу, чего он лишил сына – защиты, своего мужского присутствия.
[400x315]Зеркала есть самый многоплановый элемент картины. Это взор «изнутри», запечатление времени как оно есть, реставрация памяти. «Все до единого эпизоды имели место в моей жизни», - говорил режиссер. Оставаясь автобиографичной картиной, «Зеркало» потрясает своей многомерностью, я бы сказал многомирностью.
Запершись в монтажной, Тарковский мучительно работает на картиной и только находясь в процессе монтажа понимает – картина сложилась. Впоследствии режиссер вспоминал: ««Зеркало» монтировалось с огромным трудом: существовало около двадцати с лишним вариантов монтажа картины. Я говорю не об изменении отдельных склеек, но о кардинальных переменах в конструкции, в самом чередовании эпизодов. Картина не держалась, не желала вставать на ноги, рассыпалась на глазах, в ней не было никакой целостности, никакой внутренней связи, обязательности, никакой логики. И вдруг, в один прекрасный день, когда мы нашли возможность сделать еще одну, последнюю отчаянную перестановку, картина возникла. Я еще долго не мог поверить, что чудо совершилось...».
И картина не просто возникла, она свершилась! Мы питаемся и вырастаем из прошлого. Детство дает нам то ощущение Родины, той питательной среды личности, благодаря которой мы осознаем себя частью этого мира, созидающей его частью. Когда мы складываем свою картину мироздания и начинаем говорить, как заикающийся мальчик, мы освобождаемся от мучительного молчания своей души. Швейцер был прав – каждый человек нуждается в исповеди. Как и заикающийся мальчик мы нуждаемся в помощи свыше, чтобы обрести внутренний голос и говорить, не боясь, говорить о том, что важно, что составляет суть нашей жизни.
По сути, фильм о том, как важны для человека корни, как важна и необходима для человека Родина, без патетической окраски идеологии и как важно иметь возможность говорить. Это подтверждают и слова самого Тарковского: «Когда отец это увидел, он сказал матери: «Видишь, как он с нами расправился». Он сказал это с улыбкой, но, наверное, его что-то задело там. Они только не заметили, как я сам с собой расправился — только как я с ними расправился». Каждый человек должен иметь право на свой голос, на тот момент исповеди, когда он всю свою боль изливает своим близким. И это не расправа или месть, это терапия души, безжалостной в правде, прежде всего, к самому себе.