Она сделала маленький глоток и немного погодя еще один. Потом отдала
мне бокал. Я налил его до краев и выпил.
-- Ты не должен пить из одного бокала со мной, -- сказала Пат.
-- Этого еще недоставало! -- Я опять налил бокал до краев и выпил
единым духом.
Она покачала головой:
-- Ты не должен этого делать, Робби. И ты не должен больше меня
целовать. И вообще ты не должен так много бывать со мной. Ты не смеешь
заболеть.
-- А я буду тебя целовать, и мне наплевать на все, -- возразил я.
-- Нет, ты не должен. И ты больше не должен спать в моей постели.
-- Хорошо. Тогда спи ты в моей.
Она упрямо сжала губы:
-- Перестань, Робби. Ты должен жить еще очень долго. Я хочу, чтобы ты
был здоров и чтобы у тебя были дети и жена.
-- Я не хочу никаких детей и никакой жены, кроме тебя. Ты мой ребенок и
моя жена.
Несколько минут она лежала молча.
-- Я очень хотела бы иметь от тебя ребенка, -- сказала она потом и
прислонилась липом к моему плечу. -- Раньше я этого никогда не хотела. Я
даже не могла себе этого представить. А теперь я часто об этом думаю. Хорошо
было бы хоть что-нибудь после себя оставить. Ребенок смотрел бы на тебя, и
ты бы иногда вспоминал обо мне. И тогда я опять была бы с тобой.
-- У нас еще будет ребенок, -- сказал я. -- Когда ты выздоровеешь. Я
очень хочу, чтобы ты родила мне ребенка, Пат. Но это должна быть девочка,
которую мы назовем тоже Пат.
Она взяла у меня бокал и отпила глоток:
-- А может быть, оно и лучше, что у нас нет ребенка, милый. Пусть у
тебя ничего от меня не останется. Ты должен меня забыть. Когда же будешь
вспоминать, то вспоминай только о том, что нам было хорошо вместе, и больше
ни о чем. Того, что это уже кончилось, мы никогда не поймем. И ты не должен
быть печальным.
-- Меня печалит, когда ты так говоришь.
Некоторое время она смотрела на меня:
-- Знаешь, когда лежишь вот так, то о многом думаешь. И тогда многое,
что раньше было вовсе незаметным, кажется необычайным. И знаешь, чего я
теперь просто не могу понять? Что вот двое любят друг друга так, как мы, и
все-таки один умирает.
-- Молчи, -- сказал я. -- Всегда кто-нибудь умирает первым. Так всегда
бывает в жизни. Но нам еще до этого далеко.
-- Нужно, чтобы умирали только одинокие. Или когда ненавидят друг
друга. Но не тогда, когда любят.
Я заставил себя улыбнуться.
-- Да, Пат, -- сказал я и взял ее горячую руку. -- Если бы мы с тобой
создавали этот мир, он выглядел бы лучше, не правда ли?
Она кивнула:
-- Да, милый. Мы бы уж не допустили такого. Если б только знать, что
потом. Ты веришь, что потом еще что-нибудь есть? -- Да, -- ответил я. --
Жизнь так плохо устроена, что она не может на этом закончиться.
Она улыбнулась:
-- Что ж, и это довод. Но ты находишь, что и они плохо устроены?
Она показала на корзину желтых роз у ее кровати.
-- Вот то-то и оно, -- возразил я. -- Отдельные детали чудесны, но все
в целом -- совершенно бессмысленно. Так, будто наш мир создавал сумасшедший,
который, глядя на чудесное разнообразие жизни, не придумал ничего лучшего,
как уничтожать ее.
-- А потом создавать заново, -- сказала Пат.
-- В этом я тоже не вижу смысла, -- возразил я. -- Лучше от этого она
пока не стала.
-- Неправда, милый, -- сказала Пат. --С нами у него все-таки хорошо
получилось. Ведь лучшего даже не могло и быть. Только недолго, слишком
недолго.


Ремарк. Три товарища.